Вересковый мёд (гет)

— Все-таки не нравится мне эта затея. Вот как ты можешь быть уверена, что она не вылезет тебе боком?

Ох уж этот наставнический тон. Почти как в детстве. Почти. Тогда в нем отчетливо звенели осуждение и враждебность, а сейчас — тревога. На душе становится радостно, а в носу — щекотно.

Лили вжикает замками ботинок и распрямляется. Времени мало, а потому слова признательности приходится отложить на потом.

— Все будет нормально, Туни! — бодро заверяет она и снимает с крючка мутоновый полушубок.

Еще пару месяцев назад никому и в голову бы не пришло, что они так сблизятся. А хватило одного душевного разговора. Все-таки и от импульсивности бывает польза.

Случилось так, что в какой-то момент Лили просто до чертиков устала. Устала от четырех стен, пусть они и перебрались из одного дома, собственного в Годриковой лощине, в другой — к ее родителям. Да, первые дни прошли в атмосфере праздничности и эйфории. Здорово было пообщаться с родными после долгой разлуки. И обстановка будила воспоминания о беззаботном детстве. Но вскоре начались сложности.

Джеймс и прежде страдал, что вынужден прятаться, когда другие воюют. А тут еще добавились "живу в чужом доме, как последнее ничтожество" и непривычность маггловского быта. Колдовать им деликатно никто не запрещал, но сгоревшие микроволновка и холодильник как бы намекали. Точнее, "намекали" они Лили, а уже она просила Джеймса — нет, не отказаться от магии, Мерлин сохрани — всего лишь смотреть, возле чего и куда он колдует. Но оказалось, что и это означает: "шагу ступить нельзя" и "дышать нечем". Зато ей дышалось замечательно! Так легко, что хоть головой об стенку.

Родители недовольства не высказывали. Мама вообще всячески старалась угодить Джимми, особенно поначалу. Но как не замечать желваки, гуляющие на щеках отца, когда тот выслушивает нечто вроде: "Волшебникам, чтобы устроить быт, костыли не требуются: если вам нужно что-то заморозить, просто скажите мне или Лили — какие проблемы?!"

В общем, она устала. О том, чтобы поделиться с родителями — то есть поднести фитиль к бочке — не могло быть и речи. Но и держать в себе... Так и до стихийных выбросов дотерпеться можно. Во всяком случае, иногда казалось, что вот-вот. В один из таких моментов Лили и сдернула трубку висящего в коридоре на стене телефона. Удобный, надо сказать, костыль: срабатывает и без радужно-счастливых воспоминаний. Звони хоть в истерике, хоть в депрессии.

Петунья то ли расслышала подступавшие к горлу слезы, то ли сама соскучилась, но на сестренкино "можно?" сразу же ответила: "Приходи", — и даже против аппарации в собственную прихожую возражать не стала. Классно они посидели. Наревелась тогда младшенькая от души. И нахохоталась тоже. Да, бутылочка сладкого красного вина нашлась весьма кстати. Расстались они в тот вечер как никогда родными.

И с тех пор ниточка восставшей из пепла сестринской любви только крепла.

Поэтому Лили улыбается со всей возможной беззаботностью и целует сестру во впалую щеку:

— Я быстро.

Та неодобрительно качает головой:

— Вот только попробуй мне во что-нибудь вляпаться, — и провожает взглядом.

Раскидистые кусты ирги и голубики на заднем дворе припорошены снегом. За ними есть укромный уголок, который Лили присмотрела для аппарации. Она окутывает себя чарами, отвлекающими внимание, и старается выровнять дыхание перед скачком. Не так-то это просто, когда сердцем ждешь встречи, а разумом понимаешь, насколько мерзко себя вела. Лелеяла обиду, отказывала в прощении и упорно старалась забыть бывшего друга. Однако ж вспомнила о нем, когда прикрыться оказалось некем.

Так память о старой дружбе ее и спасла, хотя без нервотрепки не обошлось. С тем, что появление Снейпа на пороге их дома свидетельствовало о крахе Фиделиуса, Джеймс и Сириус согласились. В предательство Питера им тоже пришлось поверить, поскольку других объяснений просто и быть не могло. Однако принять то, что давний недруг помог без корысти и злого умысла, оба отказались наотрез. Чего только не вылилось на "немытую голову" Нюниуса. А Лили назвали "слишком доброй и доверчивой", раз забыла, какое он дерьмо и кем ее считает, и не подумала, что ее могут заманить в ловушку.

"Нужно незамедлительно отправлять патронуса Дамблдору и, не посоветовашись с ним, не двигаться с места", — настаивали непримиримые Мародеры.

Лили возражала, яростно, пламенно, самой себе напоминая маленькую, шипящую от бессилия кошку: "Вы хотите, чтобы я подставила человека, предупредившего нас об опасности? Вы представляете, что с ним будет, если о его приходе сюда узнает Волдеморт?!"

"С какой стати он узнает? Дамблдор — человек надежный".

"Сев просил никому не рассказывать! — с напором повторяла Лили. — И я дала ему слово!"

"О, он у нас уже снова Сев! — забыв про мигрень, с полоборота разъярился Джеймс. — А откуда он сам узнал, ты не думала?"

" К чему ты ведешь?"

"Да к тому, что его, может быть, специально подослали!"

"Да! Сам Волдеморт и подослал — правильно я твою мысль понимаю?! И зачем ему или кому-то из Пожирателей такие многоходовки, не объяснишь?! А то я что-то не догоняю!.."

Вместо объяснений ее очкастое недоразумение взлохматило волосы и переглянулось с другом. Тот попытался его поддержать, выдвинув еще несколько нелепых предположений. Но в конце концов им пришлось уступить. При всей враждебности к Снейпу оба понимали, что дальше препираться, оставаясь в раскрытом убежище, мягко говоря не умно. А клятва, с учетом упорного нежелания Лили от нее отказываться, лишала их возможности поступить по-своему. Однако хватило и того, что сомнения в упрямых головах засели прочно. Внимательный взгляд вычислил их на раз.

Лили долго покрывалась мурашками страха, вспоминая явление Блэка вечером следующего дня и это его беспечное:

— Лил, прости! Дамблдор все знает. Но ничего плохого не будет, поверь. Дальше него не пойдет. Он обещал.

И на что она только надеялась, беря с них ту простецкую клятву? Дамблдор с полуслова почуял, что Блэк темнит, пересказывая байку про письмо от неизвестного доброжелателя, в котором сообщалось об измене Хранителя Петтигрю. За тем последовала проверка на запрещающие обеты, и в итоге освобожденный от клятвы Бродяга выложил директору все, что знал.

Как же она боялась, что директор наведается и к ней. О его способностях легилимента ходили легенды, а она даже элементарной окклюменции не училась. Но Дамблдор не пришел.

Зато, на этот раз по-настоящему, прилетела сова от Снейпа. "Могла бы хоть предупредить", — прочитала Лили в записке.

Сев узнал о ее уловке. И, вероятнее всего, говорил с ним об этом сам Дамблдор, поскольку иначе выходило, что директор совсем не умеет держать язык за зубами, но весь опыт общения с ним свидетельствовал об обратном. Так или иначе, Сев ее не выдал.

Как же ей его не хватало! Все эти годы. И всё из-за глупой ссоры. Теперь то слово уже не кажется настолько ужасным, что нельзя простить. Особенно если на минуту представить себя на месте Сева в тот день. Почему-то до недавнего времени ей это в голову не приходило, хотя никто лучше нее не знал его настоящего.

Память тасует колоду и мечет правду на стол.

Лили видит их первую встречу. Одетый в обноски нескладный мальчишка, похожий на выпавшего из гнезда вороненка, говорит ей: "Ты — ведьма!" Голос его неровный, как после бега, а в черных глазах — восторг. Но вскоре он сменяется досадой и болью из-за Туниного презрительного "мальчишка Снейпов!", а еще через мгновение — злостью: "За тобой бы я точно не стал шпионить. Ты — маггл!" И огромная куртка раздувается пузырем за его сгорбившейся спиной.

А в следующем кадре на нем уже нет куртки. Есть растянутая сине-белая футболка с линялым рисунком птицы и надписью "Ливерпуль". Щеки Сева алеют не то от воодушевления, не то от жары, а в руках молоток и коробка с гвоздями.

"Мы сделаем себе домик на дереве и замаскируем, чтобы никто не нашел!"

Полдня трудов, и вот уже они лежат на животах на сбитом из толстых веток настиле, спрятанные от посторонних взглядов густой листвой. Лили болтает ногами и смотрит на зеленую гладь реки.

"Как у нас здесь хорошо!"

"Здоровски получилось, да?" — довольно улыбается Сев.

С таким же выражением лица он несколько лет спустя показывает ей доработанное зелье, которое никому не удалось на уроке как следует.

"Я открою тебе секрет", — говорит он, сверкая глазами. А через несколько дней ругается с ней, красный от злости, нервно расхаживая вдоль стола в своей импровизированной тайной лаборатории в заброшенном классе на седьмом этаже.

"Что ты орешь?! Да, я подсказала девочкам, как сделать лучше, — с неменьшим гневом огрызается Лили. — Им нужно было пересдать это чертово зелье. Что такого?!"

"Это была моя разработка! Моё преимущество! И я поделился им с тобой! С тобой, а не со всей школой! Пусть эти тупицы своими мозгами пошевелят!.."

Лили его больше не слушает. Уходит, хлопая дверью. Эгоист!

А через час он уже ждет ее под дверью гриффиндорской гостиной. Жалкий и расстроенный до невозможности. Мимо проходят девчонки. Мэри смотрит на Сева с сожалением, Марлин — презрительно. Но он не обращает на них внимания, глядя только в глаза подруги.

"Прости, что наорал. Пожалуйста. Я просто... — встряхивает волосами, которые в последнее время почему-то стали очень быстро салиться. — В общем, я не должен был. Простишь?"

"Ладно", — вздыхает Лили, и у Северуса разворачиваются плечи, а лицо буквально озаряет улыбка.

"Слушай, меня тут такая здоровская идея посетила. Хочу прямо сейчас заняться. Давай вместе?"

"Сейчас не могу. Мы с девочками договорились позаниматься в библиотеке".

Счастье в черных глазах гаснет, и взгляд становится каким-то больным.

"Тогда до завтра, да?.."

На следующий день она не видит его за обедом, но находит в лаборатории, взъерошенным и погруженным в раздумья.

"Фигня какая-то, — говорит он, запуская покрытые мелкими ожогами пальцы в жирноватые волосы и пялясь в исписанные пергаменты. — По расчетам, зелье должно быть стабильно, но оно постоянно взрывается. Я уже все учел и комплекс взаимодействий, и температуру, и материал котла, и интервалы... Один хрен!"

"А пыль, витающую в воздухе, ты учел?" — навскидку выдает Лили просто потому, что только вчера, работая над эссе по трансфигурации, наткнулась на статью с описанием случаев существенного искажения результатов чар из-за попадающей под заклинание пыли.

"А это мысль, — Сев смотрит на нее расширившимися глазами. — Надо проверить".

"Только давай ты вначале поешь и подышишь воздухом".

"Слушай, да я не..."

"Ничего не знаю — идем на кухню. — Он готовится упираться. — Заодно расскажешь мне, что это будет за зелье". — Она знает, чем его заманить. Сев сразу же соглашается. Он страшно любит поговорить о теории зелий или чар и о своих идеях. Надо признаться, такие разговоры интересны и ей.

Проходит месяц, и он сует ей на перемене перо и пергамент.

"Лили, ты — гений! Подпиши здесь и здесь..."

"Что это?"

"Не вассальная клятва, не переживай," — острит на редкость довольный Сев, но она уже и сама, буркнув: "Да какая на фиг клятва... — успевает прочесть несколько строк и опешить: — Это что, статья в "Вестник зельевара"?"

"Ага!" — Ей безумно приятно видеть его таким, воодушевленным и радостным.

"Сев, это здорово! Правда. Но только я-то здесь причем? Это же твоя идея, твоя работа, твои результаты..."

"Да ты что, Лили?! Без тебя я бы в жизни не подумал про пыль и до сих пор взрывал бы котлы, как идиот..."

Она все-таки уступила и поставила подписи, хотя до сих пор считает, что значится соавтором в той статье незаслуженно. Однако, чем настойчивее она отказывалась, тем больше портилось настроение Сева, а оно у него и так хорошим бывало нечасто... В памяти вспыхивает другой случай.

Она приходит в лабораторию на полчаса раньше условленного времени и ошарашенно останавливается на пороге. Дело не в том, что Снейп предстает перед ней голым по пояс. Видела она его тощий, бледный сутуловатый торс: летом в речке купались вместе. Но сейчас он весь покрыт ссадинами и синяками, которые пытается обработать каким-то зельем. Ее появлению явно не рады, начинается перепалка. Сев орет, чтобы не лезла не в свое дело, и пытается выпроводить за дверь, однако не на ту напал. Поняв, что отделаться так просто не сможет, он, фыркая и ругаясь, все-таки соглашается принять помощь и, сцепив зубы, чтобы не зашипеть от боли, терпит, пока Лили обрабатывает ему раны на спине.

"Так ты скажешь мне, кто тебя избил?" — спрашивает она, когда кажется, будто гроза миновала.

Какое там! Сев взвивается с места: "Никто меня не избивал! Слышишь? Никто! Кишка у них тонка! Это была драка! Ясно тебе? Драка!"

"Хорошо, хорошо, драка, — выразительно вытаращив глаза, она вскидывает руки. — Сядь уже, псих ненормальный. — Он сердито раздувает ноздри, но послушно усаживается на прежнее место. — Так с кем ты подрался? — Вместо ответа Сев раздраженно дергает плечом. — Опять Поттер и компания?"

"А кто же еще..."

Как же она в такие моменты бывала на них зла, на Джеймса и его друзей. Ни за что бы тогда не поверила, что придёт день, в котором Джеймс станет ее самым-самым... Но к тому времени он изменится. В средних же классах Мародеры вели себя порой откровенно зло и откровенно подло. И почти всегда это касалось Сева.

Неприятели его чаще всего тоже отхватывали чувствительных тумаков, но не унимались. Их раззадоривало его полное неумение постоять за себя так, чтобы себе же не сделать хуже. На их тихие поддевки он всегда реагировал бурно и открыто, из-за чего часто выглядел в глазах всей школы неадекватным психом, а наказания как зачинщик получал и того чаще. Попытаться спокойно, обстоятельно объяснить директору и деканам причины своих поступков? Ни в коем случае! Лучше он неделю будет драить туалеты. И все из-за болезненной гордости, которая заставляла его отказываться от помощи, лишь бы не выглядеть слабым.

Понимал ли он, что нередко именно таким и выглядел: жалким, беспомощным, нервозным? Лили так и не рискнула спросить. Слишком уж он был ранимым и уязвимым в своей гордости. Поэтому она иногда говорила ему, что ведет он себя как идиот и псих, но никогда ни слова о жалости. Берегла его самолюбие. Да. Ровно до того случая у озера, когда решила, что больше прощать не станет, и поставила жирную, упрямую, злобную точку. Даже не попыталась представить, что он тогда чувствовал и почему так себя повел. Хотя все же очевидно... Теперь — очевидно, тогда — нет.

Что на нее нашло в тот день и не отпускало несколько лет? Теперь ей это сложно понять, хотя тогда казалось, что брошенное ей в лицо оскорбление — самое обидное и грязное, какое только можно придумать. А главное, что это слово — просто стопроцентное, абсолютное предательство. Что друг так не мог сказать никогда, ни при каких обстоятельствах. А значит... Значит, зачем ей прощать не-друга? Лучше она поплачет тихонько в подушку, ночью, когда никто не видит. А утром будет снова ходить с независимым видом, громко смеяться и изредка бросать на бывшего приятеля полные презрения взгляды — вскользь, ведь он же ей совсем не интересен.

И ведь видела, какими глазами смотрел на нее потрепанный, униженный вороненок. Видела, что ему больно, но упрямо отгоняла все мысли об искреннем раскаянии с его стороны. "Он просто привык считать меня бесплатным приложением к себе любимому. Вот и страдает теперь от уязвленной гордыни. Как это так: его всепрощающая подружка вдруг проявила характер!.." — так она тогда думала. Хотя, положа руку на сердце, его подружка показывала характер всегда. И извинялся после ссор всегда он первый. А оскорблений она ему ни одного не простила, потому что та "грязнокровка" стала первым и единственным.

Вернись Лили в прошлое сейчас, подулась бы несколько дней и приняла извинения. Но, увы, это невозможно. Слишком далеко позади остались и уже недоступны для маховиков времени те дни, когда она снова и снова твердила: "Так ему и надо! Пусть страдает. Или пусть дружки-Пожиратели его утешат".

Да, дружки-Пожиратели. Возможно, причина ее злобного непрощения на самом деле в них. В стране уже началась война. Общество раскалывалось надвое, во всех гостиных, не исключая школьных, жарко обсуждались политические взгляды и стычки Пожирателей с Орденцами. А Лили и Сев стояли по разные стороны стремительно расползающейся вглубь и вширь пропасти. Она — там, где доблестные гриффиндорцы ратовали за равенство, пересказывали друг другу жуткие истории о расправах над магглами и магглорожденными, обсуждали ужасы, которые ждут всех британских волшебников "неправильного происхождения" в случае победы сил зла, и мечтали увидеть террориста Волдеморта либо мертвым, либо на скамье подсудимых. Сев же оказался гораздо ближе к тем, кто приветствовал и восхвалял Темного лорда и грезил о Черной метке.

Как странно в таком случае получается. Когда-то из-за отношения к Волдеморту и его идеям Лили перестала общаться с Севом. Из-за его же действий и странных воспоминаний о нем они начали общаться вновь. Пока еще, конечно, рано говорить о возрождении дружбы. Но во всяком случае Лили абсолютно четко осознала, что больше не зла и не обижена на Сева, и перестала себе врать, что не скучала. Почему-то она уверена, что и Сев ее простил. Ведь есть за что. За ее глупые попытки образумить Джеймса прямо там, рядом с висящим вверх тормашками, красным от стыда и унижения другом. За ответное оскробление, ничуть не менее жестокое, если разобраться. И, конечно, за несоразмерную нанесенной обиде мстительную неприязнь, которая, наконец, схлынула, оставив саднящее чувство сожаления. И встреча с Севом нужна ей не только ради его помощи в решении проблемы странных воспоминаний. Вовсе нет.

Что ж, кажется, она разобралась в себе. Сердцебиение выровнялось. Пора.

У реки прохладно. Вода у самого берега схвачена тонкой корочкой льда, а в середине идет мелкой хрустальной рябью. Тихо шуршат побуревшие стебли осоки. Старая ива тонкими голыми ветками чертит длинные линии на снегу. Лили неуверенно переступает с ноги на ногу и чувствует неожиданный резкий рывок за локоть из пустоты. Она взвизгивает, но ее уже втаскивают под дрожащую маревом пелену чар, и страх отступает. На нее смотрят внимательные черные глаза, и ветер треплет длинные черные волосы.

— Ёлки зелёные! Сев, скажи, ты нормальный?! — выдает она раньше, чем успевает вспомнить, что долго планировала, как начать разговор. Конечно, там мыслились совершенно другие фразы. Но теперь уж надо заканчивать, что начала: — Зачем так пугать?

— Нет, это ты скажи. Ты — нормальная?! — шипит он, успев обновить заглушающие и дезиллюминационные чары. — Посылать мне сову!.. Являться сюда! Ты в курсе, что на тебя объявлена охота? И ты же знаешь, кто я! — Подумать только — они ругаются. Они выговаривают друг другу из-за какой-то фигни, будто и не было стольких лет отчуждения. На душе становится настолько тепло и радостно, что хочется плакать.

— Знаю я все, Сев! Но, во-первых, я верю, что ты меня не сдашь…

А во-вторых, ну, оттащил бы к своему Лорду. Уже дважды встречалась она с ним лицом к лицу, и ничего. А может быть, и не дважды…

— А во-вторых? — ехидно прищуривается Сев. Но в тоже время в его глазах плещется что-то тревожно-радостное, изумленное. По-видимому, он тоже их встречу представлял иначе, но тоже не вполне властен над своими словами и жестами.

— Во-вторых, мне очень нужна твоя помощь, Сев. — Сочинять некий благообразный повод, манипулировать она не станет. Не умеет. Не хочет.

А Сев стал выше и как-то... увереннее, спокойнее, что ли. Он не похож на того нескладного подростка, у которого от волнения дрожали руки, а лицо покрывалось неровными красными пятнами.

— Что случилось? — Кажется, этот вопрос он задал уже несколько секунд назад.

— Ты можешь дать мне какой-нибудь толковый, но несложный учебник по ментальной магии?

Сев озадаченно моргает.

— Поясни свою цель. Чего именно ты хочешь добиться посредством ментальной магии?

— Понимаешь, — надо тщательно подбирать слова, — дело в странных воспоминаниях, которые появились будто бы ниоткуда, и мне бы хотелось проверить, настоящие они или нет. — Сосредоточенность Сева несколько напрягает, мог бы уж так пристально ее взглядом и не сверлить. — То есть у меня не получается разобраться, то ли они были заблокированы, а потом раскрылись, то ли это полностью фальшивка.

— Чтобы я сейчас на месте проверил, конечно, не вариант?

— Нет, Сев, прости. Они имеют отношение к одной тайне, которую я не могу разглашать... — колеблясь, она закусывает губу, но все-таки добавляет: — Под страхом смерти.

— И как тебя угораздило? — хмыкает он с укором.

Лили лишь пожимает плечами: "Кто бы говорил?"

— Ладно, я понял, — на его бледном лице проступает усталость. — Одно могу сказать сразу: обычно воспоминания не делаются с нуля, а лишь подправляются. Полностью искусственное воспоминание, не выдающее фальшь очевидной корявостью, обрывочностью и тоннельным зрением — это не просто мастерство. Это высочайшее мастерство. Экстра-класс. Лично я знаю только двоих магов, способных на что-то подобное. Так что если ты допускаешь, что воспоминания могут быть настоящими, то, скорее всего, так и есть. — Он делает короткую паузу. Ему же невдомек, что недавно обнаруженные страницы ее биографии как раз об одном из тех мастеров уровня экстра-класс. Сев кивает: — Я подберу книгу. Пришлю с совой. Думаю, ты разберешься, — по-взрослому грустная улыбка появляется на тонких губах. — А если потребуется помощь, напишешь. Чем смогу, помогу.

Волна чувств подкатывает к горлу и тревожит глаза.

— Сев, — Лили опускает голову. Как она ни старается, по щекам скатываются две горячие слезинки.

— Что, Лили? — Она чувствует робкое прикосновение к плечу. — Ты не все рассказала? Что-то еще случилось?

Качнув головой, Лили против воли громко всхлипывает:

— Нет, все в порядке. Просто… Просто, прости меня, ладно? Прости меня, пожалуйста.

— Да о чем ты? За что тебя прощать? — он мягко придерживает ее за плечи и пытается заглянуть в лицо.

— За всё. За то, что взъелась на тебя, отталкивала. Я скучала по тебе, правда. Но сама себя накручивала... зачем-то. Мне так стыдно. Прости...

— Лили, ну… ты-то в чем виновата? — Он осторожно приобнимает ее, а она утыкается в его черную мантию и рыдает, уже не сдерживаясь. — Это же, — голос Сева срывается, но, сглотнув, он договаривает: — я тебя обидел.

— Обидел, — хлюпая носом, подтверждает она. — А потом извинился, и не один раз. А я — злобная. Мерзкая. Отвратительная...

— Перестань, — шепчет он и, кажется, улыбается. — Ты не злобная. Не смей так о себе говорить, слышишь. И... выходит, ты сама меня все-таки простила?

Лили много-много раз кивает. На одежде Сева остается мокрое пятно от ее слез. Очень хочется думать, что хотя бы не от соплей.

Рука Сева ласково гладит ее по волосам, и из груди Лили вырывается вздох облегчения. Перед ее носом появляется стакан, в который из палочки Сева с мерным журчанием льется вода.

Допив и переведя дыхание, со смущенной и, наверное, глупой улыбкой Лили протягивает руку:

— Так что? Снова друзья?

В почти беззвучном смехе Сева чудится горькая ирония, но, слегка сжимая ее пальцы, он подтверждает:

— Друзья.

— Что? Что не так, Сев?

— Все так. Знаешь, было время, когда я надеялся стать тебе больше, чем другом.

— Сев… — Лили в смятении отводит взгляд. Мерлин, значит, Мэри была права, когда доказывала, что Снейп влюблен. Зря Лили отмахивалась. И что ей сказать ему теперь? Ведь она любит, правда, любит его, но по-другому. Как друга... Даже больше, как брата, но не...

— Все нормально, Лили, — набравшись смелости посмотреть в глаза, она замечает, что Сев улыбается. С грустинкой, но в то же время искренне. А голос его серьезен: — Так было, но... прошло. Или почти прошло. В любом случае, для меня теперь главное, что ты жива.