#жизня, #день_учителя

У меня с учителями всё было неоднозначно. Хорошо ко мне относились практически все, а я вот – нет. Не то чтобы плохо, но огромное «пренебречь» горело на лбу красным цветом. После окончания школы не заходила туда ни разу. В институте то же, только жёстче.
Но моим любимым учителем был практикант, который мне нравился.

Мне было четырнадцать, а ему – двадцать три. Мне он казался взрослым и состоявшимся человеком, но сейчас я знаю, что в этом возрасте так же полно тараканов в голове. Как и в любом другом, пожалуй.
По внешности он шибко напоминал Тома Риддла из ТК. Только в очках.
Было в его поведении что-то странное и таинственное. То же «пренебречь», наверное. Отстранённость, лёгкий троллинг, усмешка и вежливость. Дисциплина.

С нашим классом он занял изначально неверную позицию – в чужой монастырь со своим уставом. Разболтанную молодёжь без классного руководителя приучить к порядку. Сходу и бескомпромиссно. Oгрёб.
Нынешняя я на правах ровесницы сказала бы, что он заигрался; или был слишком самонадеянным. Тогдашняя я подумала, что это круто, ибо нами никто никогда не занимался. Мы были слишком наглые, чтобы учителя нас любили, но слишком спокойные, чтобы за нас взялся социальный работник. Не дружные и равнодушные ко всему.

Ещё в нём был какой-то надлом. Не повышать голоса в ответ, не выгонять из класса. Он просто сидел с каменным лицом и ждал, пока волна возмущения не утихнет.
Я никогда не смогу ответить на вопрос, почему он мне тогда понравился. О нём не было известно ничего кроме имени-отчества (даже фамилию не знала), возраста, того, что он практикант от педвуза и живёт в общежитии. Ну, и красивой внешности. И дисциплины. И костюма. И «пренебречь».

Но он мне нравился. И это было заметно. Что удивительно, меня никто не трогал. Посмеивались, но никогда не говорили в лицо.
Ребята его не любили. Срывали уроки (если эти попытки можно так назвать). С лёгкой руки другой учительницы, его невзлюбил и педсостав. Там всё нечисто: она подбивала клинья, а он отказал; гнев женщины – страшная сила!

На уроках царил бедлам. Учитель, к его чести, вёл себя так, будто всё в порядке. А вот я злилась. Начала затыкать одноклассников – жёстко и громко. Стало тихо. И только шепотки фоном – с минимальным перерывом.
Ещё я убиралась в классе, чтобы пообщаться с ним. «Общение» состояло из редких вопросов о школе и оглушительного молчания. Иногда это разбавлялось тем, что я роняла швабру себе на ногу – но это прошло.

Время близилось к концу года. Учительница, которая подкатывала к нему, злилась, что я свернула её попытки разбередить класс. Понимания с ней у нас не возникло до конца школы.
Самый бойкий парень в классе (которого я затыкала) начал нелицеприятно высказываться о практиканте прямо у его кабинета. Получил по бедру ногой. Подошли другие ребята, и между нами начался разговор на повышенных тонах. Тогда практикант вышел и с лёгким: «Пойдём», отвёл меня в класс.

Провокационно. Но правильно.
Я неспеша доставала тетради и мельком поглядывала на него, пока он что-то читал в телефоне – как всегда.
Щёки пылали настолько, что слезились глаза.

Конечно же, у нас ничего не было. А иначе это была бы история о том, как одна глупая девочка таскала передачки в тюрьму.
Для себя я решила, что признаюсь ему в шестнадцать лет. Чтобы не подвергать его опасности.
Помню, контролировала каждое слово, чтобы ненароком не поставить в глупое положение.

А ещё я подарила ему цветы. В конце мая все дарили учителям цветы. Помню, спихнула этот вопрос на папу: «Какой букет не вызвал бы у тебя недоумения? Выбери то, что считаешь наиболее мужским». Букетик был приличным: минималистичный и неприхотливый.
Я чувствовала себя крайне неловко в иллюзорно-небрежном платье и с цветами. Буркнув что-то наподобии: «Этвам», я всучила цветы. Ему понравилось – он меня по плечу похлопал. Моей улыбке позавидовала бы сама Беллатриса.

Но я знала, что он уйдёт. Нормальный человек не связал бы свою жизнь с нашим серпентарием по доброй воле.
Он предложил мне летом наделать фоток одноклассников и моря, когда я ехала в лагерь от школы. Для стенгазеты. «В следующем году на стену вывесим». Глупая ложь, чтобы подготовить навязавшегося ребёнка к тому, что скоро не получится навязываться. Я приняла правила игры. Делать дело, а кривая вывезет.
Мне хотелось обнять его, но я не стала. Не спросила ни фамилии, ни адреса социальных сетей. Наверное, мне хотелось думать, что в следующем году я увижу его на том же месте.
Скомканно попрощавшись, я вышла из кабинета. Хотелось верить, что из его глаз исчезло «пренебречь».

Тогда.

Теперь же я понимаю, что человек себя очень правильно повёл. Остановиться на нейтрально-положительном отношении. Не послать и не пользоваться доверчивостью. Весь «флирт» был исключительно в моей голове.
Он просто пытался помочь по мере сил (и сам получал помощь).

Странно получилось. Но есть, что вспомнить.