Ага, вот и шаги в саду! Сида отчетливо слышит их через стены коттеджа, хотя гости только-только вошли в калитку и до дома им идти еще метров двадцать. Но все-таки она всё успела!
Похоже, над своей внешностью основательно потрудилась не только хозяйка, но и гостья. Чтобы Элейн – да с макияжем, да с сережками в ушах, да в длинном старомодном платье! Да и Таред в парадном пиджаке, не надевавшемся им, пожалуй не то что со свадьбы – с защиты диссертации, – это же поистине невероятное событие!
Гости стоят на пороге, мнутся… Да они же, кажется, не знают, как к Древней и обратиться! Кажется, придется принимать меры!
– Привет, Элейн! Привет, Таред! Да заходите же! Кофе свежим пить надо!
– Как обращаться к тебе, Великая? – выдает вдруг Элейн, и Таня еле сдерживается от смеха: угадала ведь, что́ сейчас услышит!
– Да как всегда! И вообще, зря я, что ли, чуть ли не полдня́ с ушами воевала: дайте хоть сегодня человеком себя почувствовать! Да заходите же! Сегодня лакомств у меня – объесться можно, даже я растолстеть боюсь, а едоки-то все разбежались. Муж мой у себя в лаборатории до ночи застрять грозится, а сыну и вовсе ни до чего: должно быть, соловьев на набережной с кем-то вдвоем слушает.
– Но, леди Этайн… – робко пытается что-то сказать Таред.
Ну вот…
– А у тебя уютно тут, Танни! – кажется, Элейн поняла, какого обращения от нее ждут… Но гостья продолжает фразу – и вновь немного огорчает Таню:
– Я ведь никогда прежде у сидов в гостях не бывала и даже не представляла, как они живут.
– Да примерно так же, как все. А ты думала, что у меня тулмен в холме вырыт? – находит в себе силы улыбнуться Этайн.
– Нет, что ты… – мнется растерявшаяся Элейн. – Просто я ожидала, что у тебя до́ма всё как-то совсем необычно окажется.
– А мне совсем необычно нельзя никак, – качает головой Таня. – семья-то у меня смешанная, и сида в ней одна я. Ведь и Берту, и Даю нужен нормальный человеческий уют, а не холмовые диковинки. Я даже традиционных наших колокольчиков по дому не развешиваю. Но вот рецепт кофе необычный у меня все-таки есть – по-гленски, со сливками и медом, – теперь сида улыбается вполне искренне. – Хотите попробовать? Меня мама давным-давно этому рецепту научила – а я его немного изменила. В те времена настоящих кофейных зерен к нам еще не привозили, вот и мудрили с ячменем да с цикорием. А я покупаю аксумский зерновой кофе – из него этот напиток получается лучше всего.

Оказывается, приготовление кофе по-гленски – это и вправду непросто, целый ритуал. Надо сначала прямо в чашке смешать мед со слегка подогретыми сливками, а потом влить во все в это только что снятый с жаровни, почти кипящий кофе. Получается напиток не слишком горячий, зато с необычным, цветочно-медовым ароматом. А еще Этайн поставила на стол большое блюдо с самыми разными пирожными – ну как тут устоять!
– Сама испекла? – спрашивает Элейн с набитым ртом и тут же смущенно опускает глаза: стесняется своих диких манер в присутствии Древней и Великой. А Таня, наоборот, рада: слава Богу, гости перестают робеть и становятся похожи на самих себя.
– Что ты! Это из одной славной кондитерской. Я же дикарка лесная, где уж мне такое приготовить! – сида огорченно разводит руками. – Правда-правда, я ж, бывает, годами так и живу: из одной экспедиции вернешься и тут же в следующую собираешься. А там лакомства совсем другие, в городе на такие никто и не позарится.
– Счастливая вы! А мы ведь оба математики, люди совершенно городские, – вступает в разговор Таред. – Наверное, вы много где побывать успели… – и тут же обрывает фразу, страдальчески морщится. Таня изо всех сил сдерживает улыбку: трудно ли догадаться о причине странного поведения гостя, если в опасной близости от его ног устроилась предводительница знаменитой на весь Университет «разбойничьей банды», к тому же обутая в туфельки с длинными и острыми каблучками? Сиде становится даже жалко пострадавшего – тем более, что он, в общем-то, ничего такого уж страшного и запретного и не спросил. Ну неужели же она не нашла бы фотографий из экспедиций последних лет? А и найдет!
– Элейн, Таред, да не деритесь же вы, как маленькие! Покажу я вам сейчас свои альбомы экспедиционные. Прошлогодняя поездка на континент подойдет? Это Германия и немножко Валахии и Паннонии. Кстати, вам, как молодым супругам, наверное, будет интересно заодно посмотреть брачные ритуалы у существ, ни на людей, ни на сидов совсем не похожих.
– Это у кого же? – сразу же любопытствует Элейн. Кажется, она уже вполне освоилась.
– Вот показывать начну – и узнаете сами. А вообще я тогда с группой мэтра Бергера из Вавельского университета работала.
– Это тот самый Бергер, который странные взаимоотношения у зеленых лягушек открыл? – уточняет Элейн. А Таред с недоумением переводит взгляд то с жены на сиду, то обратно. Эх, все-таки он до сих пор больше математик, чем биолог…
– Именно! – улыбается Таня. – Только я к тому его открытию, самому знаменитому, никакого отношения не имею. В те времена я вообще комаров-звонцов изучала: очень уж важную роль играют их личинки в жизни рек и озер. Видно, неспроста мне досталось имя волшебницы, превратившейся в муху: постоянно жизнь к двукрылым насекомым приводит – то к мухам, то к комарам.
– А что это за история с лягушками, леди… то есть Танни? – робко спрашивает Таред, оглядываясь на Элейн.
– А очень хитрые брачные отношения обнаружились между разными видами зеленых лягушек, – улыбается сида. – У нормальных живых существ при попытке скрестить представителей разных видов друг с другом либо потомства вообще не получится, либо оно окажется бесплодным или нежизнеспособным…
– Подождите-ка, Танни… А как же тогда гибриды между зубрами и бизонами? Ведь можно, например, получить потомство от европейской зубрицы и бизона из Нового Света – и оно будет совершенно нормальным и плодовитым. По крайней мере, так мне объясняли… – вроде бы смущенно, но на самом деле решительно прерывает сиду Таред.
– А это потому, что строгого определения вида до сих пор нет! – с досадой восклицает в ответ Этайн. – Многие виды считаются разными только потому, что сложилась такая традиция, и не более того. Правильнее было бы их считать подвидами или географическими расами, но увы… Однако бывают и действительно сложные случаи. Например, с гибридами между обычными коровами и горными яками Азии всё очень непросто. Там телочки получаются плодовитыми, а вот бычки, как и положено межвидовым гибридам, бесплодны. Но от этих телочек потом можно получить потомство от скрещивания хоть с яком, хоть с обычным быком, и оно будет уже вполне плодовитым, независимо от пола. Что это означает? А то, что мы застали самое начало видообразования, когда окончательного размежевания еще не произошло, но всё к тому идет.
– А мы-то надеялись, что наши молекулярные методы помогут точно различать виды – по степени сходства их ДНК, – огорченно произносит Таред.
– Так и помогут! Но всех проблем не решат, это точно. Есть очень уж сложные случаи взаимоотношений и между разными популяциями одного и того же вида, и между разными видами – иногда совершенно невероятные. Как раз зеленые лягушки – именно такой пример! Представляете: там, где совместно обитают зеленые лягушки двух видов – мелкие прудовые и крупные озерные – они очень часто скрещиваются друг с другом. В этом, вроде бы, ничего удивительного нет – хоть и квакают они по-разному, а значит, должны бы друг друга различать по звукам. И даже в том, что гибриды между ними получаются плодовитые, нет ничего такого уж особенного: виды-то это, и правда, очень близкородственные. Но вот то, какое потомство получается у этих гибридов, – это же просто фантастика! Представляете: такая лягушка может передать по наследству или только отцовские, или только материнские хромосомы – то есть как будто она и не гибрид вовсе, а чистокровная озерная или прудовая. Ну… почти, потому что митохондрии всегда передаются только по материнской линии и могут поэтому по видовой принадлежности не соответствовать хромосомам. Но все равно получается, что один вид как бы эксплуатирует другой, использует его для собственного размножения… Честно говоря, знаете, почему мэтр Бергер пригласил меня в свою команду? – Таня загадочно и чуть насмешливо улыбается. – А потому что я тогда была единственным известным ему популяционным биологом, происходящим из народа холмов. Не знаю уж, кто меня ему сдал…
– Ну почему обязательно «сдал»? Тебя могли и по библиографии вычислить. Кто ж еще смог бы публиковать научные статьи одну за другой в течение нескольких столетий? – вступается за коллег Элейн.
– Ну вот разве что… Так что я ему, должно быть, еще и как объект исследований понадобилась. Видимо, мы ему сначала такими же… лягушками показались. Есть же расхожее мнение, что мужчины-сиды берут в жены человеческих женщин именно для того, чтобы произвести на свет как можно больше ушастых детей…

– А на самом деле? – перебивает Таред.
– А на самом деле за равный период времени человеческая женщина действительно в состоянии произвести на свет раз в десять больше детей, чем наша, и если примерно половина из них окажется сидами, то выигрыш и на самом деле, казалось бы, должен получиться. Но ведь это так только на первый взгляд!
– А на второй? – Таред вновь не выдерживает и перебивает сиду.
– А на второй всё немного иначе. Сейчас объясню. Мой учитель, мэтр Мак-Артур, когда-то объяснил мне, что для того, чтобы вид процветал, он должен следовать либо стратегии рыцарей, либо стратегии королей – сейчас обычно говорят сокращенно, «r-стратегия» и «K-стратегия». Первый случай – это когда каждая особь живет бесшабашно, всё время рискует жизнью, но зато старается оставить как можно больше потомков. Тогда, несмотря на высокую смертность среди молодых, так и не успевших приступить к размножению особей, выживших хватает для того, чтобы вид не вымер. Конечно, выбор «стратегии рыцарей» требует очень высокой плодовитости. А второй случай, «стратегия королей», – это когда каждая особь считается для вида большой ценностью, когда ее опекают в детстве, когда она надежно защищена от врагов во взрослой жизни и почти наверняка оставит потомство. Но вид, избравший «стратегию королей», не должен быть чрезмерно плодовитым: иначе его потомство рано или поздно неизбежно столкнется с нехваткой пищи, жизненного пространства или еще какого-нибудь важного ресурса. А теперь подумайте, какой из этих стратегий следуют в наше время и люди, и сиды!
– Пожалуй, «королевской», – после некоторой паузы задумчиво говорит Элейн. А Таред согласно кивает головой, однако потом добавляет:
– Да, сейчас, пожалуй, количество детей в семье не особенно зависит от формы ушей родителей. Но так ведь, конечно же, было не всегда. Несколько столетий назад детей в семьях было гораздо больше, а смертность среди них – выше. И вообще, эти «рыцарская» и «королевская» стратегии, – наверное, лишь какие-то крайние случаи, между которыми должны быть переходные, промежуточные варианты.
– Разумеется! – соглашается Таня. Но не забывайте, что при равных условиях в те времена смертность среди остроухих детей была гораздо выше, чем среди круглоухих. Мы ведь очень зависим от витамина B12, и еще пару столетий назад это неизбежно означало огромную потребность в мясной пище. А уж в совсем давние времена… Помните: у императора Фридриха Белого, основателя нынешней Германии, из детей-сидов не выжил ни один – по крайней мере, из законных!
– А я вообще думала, что холмовое происхождение этого самого Фридриха – не более, чем красивая легенда, – задумчиво говорит Элейн.
– Не легенда – уж поверьте! – восклицает в ответ сида. – И само-то прозвище Белый – это поздняя придумка историков, ошибочно связавших германское слово «альб», то есть «сид», с латинским «альбус».
Таня ловит на себе взгляд Элейн – ох, догадается ведь сейчас, что они с императором Фридрихом жили в одни и те же времена, а то и вовсе что были знакомы. Только бы не спросила об этом!
Но гостья задумчиво смотрит на сиду, подперев подбородок рукой, и молчит. Таред тоже как-то сник, опустил голову.
– Я еще кофе сварю, хотите? – заполняет паузу Этайн.
– Да, если можно… – откликается Элейн. – Господи, какие же мы, люди, все-таки дураки! Только и ищем какие-то подвохи там, где их и быть-то не может… Слушай, а почему все-таки у вас так часто встречаются смешанные браки? Вот и у тебя тоже…
Таня как раз увлеченно возится с кофемолкой, поэтому не сразу реагирует на вопрос. Потом улыбается – загадочно, нежно и грустно.
– Как сида я тебе так ответить могу: возможно, потому что у нас с вами половые феромоны одинаковые. Будет и правда полная, и ответ совершенно бесполезный – точь-в-точь как в легендах про фэйри. К тому же и существование таких феромонов у людей так до сих пор и не доказано. Ладно… Объясню по-честному. Знаете, что такое «пройти через бутылочное горлышко»?
Нет, к тому, что отрицательно покачает головой Таред, Таня была внутренне готова. Но чтоб и Элейн тоже? А вот тоже ведь не знает, как ни удивительно! Придется объяснять – только сначала надо поставить джезву на электрическую плитку...
– Когда о каком-нибудь виде говорят, что он «прошел бутылочное горлышко», – имеют в виду, что он восстановил численность после того, как она побывала чудовищно, катастрофически низкой. Вот и мы такое пережили, чуть не исчезли. Ты ж понимаешь, что это означает с точки зрения генетики… Мы все близкие родственники, Элейн. В конечном итоге, только приток человеческих генов и спас наш народ. А между собой сиды стали более-менее часто заключать браки только поколения с четвертого–пятого, если отсчитывать от времени основания Кер-Сиди Немайн-Хранительницей. Что же до сидов старших поколений… Ну вот как бы я могла выйти замуж за собственного пра-пра-правнука или такого же племянника? Конечно, это уже не требования генетики, а предрассудки, но все-таки… В общем, мы гораздо в большей мере люди, чем о нас обычно думают.
– Да я уже поняла это – на самом деле, еще когда эта модель на компьютере получилась, – тихо отвечает Элейн. – А теперь я еще и прочувствовала.
А Таред просто кивает головой.
– Слушай, а откуда вы себе этого симбионта взяли? Я ж понимаю прекрасно, что никакое это не ядро дополнительное, а органелла наподобие хлоропласта или митохондрии, то есть бывший самостоятельный организм, вошедший в состав клетки, – всё так же тихо спрашивает гостья.
– Извини меня, Элейн, – честно отвечает Таня, разливая кофе по чашкам. – Я бы и рада тебе ответить, но не имею права. Это не мое решение, и не мне его нарушать. Но поверь: наличие в наших клетках этого образования не нарушает никаких законов природы и теории эволюции не отменяет тоже. Просто так уж получилось, что именно у нас, у сидов… кое-что не так, как у нормальных живых существ. И знаешь, никакого особого счастья это «кое-что» нам не приносит. Например, мы не можем пользоваться обычной оптикой, слишком сильно реагируем на маленьких детей, почти не способны сказать прямую ложь – поверь, это далеко не всегда так уж хорошо! А еще мы гораздо более привередливы в еде, чем вы…
– Жаль, что не можете ответить, леди… – начинает говорить Таред и тут же вновь получает каблучком от супруги, то ли за неправильное обращение к сиде, то ли и за остальную часть фразы тоже.
– Ну и что! Зато вы же не стареете! И способны жить неограниченно долго – да за такую возможность много чем пожертвовать можно! – Элейн явно пытается увести разговор в сторону от неловкой темы, но недоумевает, кажется, вполне искренне.
– Так ведь и тут тоже не всё так просто, как часто кажется людям. Элейн, ты когда-нибудь слышала такое выражение, «маленькая смерть»? – и сида загадочно улыбается.
– Ну… – гостья смущается, краснеет. – Это… В общем, когда я была на континенте, в бывшей стране франков…
– Так вот, мы тоже так часто говорим, – грустно продолжает фразу Этайн, – но называем этими словами не то, что имеют в виду потомки франков и галлов, а совсем другое, куда менее приятное. Ты же знаешь: примерно раз в десять лет – а в наше вредное для здоровья время обычно это случается еще чаще – каждый из нас уходит в так называемое обновление. На самом деле в это время в нашем теле разрушаются почти все ткани… В общем, в итоге от прежнего организма обычно остаются только минеральная основа скелета и еще нервная система, а всё остальное заново отстраивается из стволовых клеток...

– Я поняла, – перебивает Элейн… – это так ужасно! Я слышала, что всегда есть один шанс из ста не пережить обновления. Это все-таки очень много… Извини меня, Этайн, я не подумала!
– На самом деле всё обстоит и лучше, и хуже, – начинает объяснять сида. – Лучше – потому что медицина не стоит на месте и за последние годы обновление стало гораздо безопаснее – правда, это если говорить именно об организме. Хуже – потому что… Понимаешь, во время обновления тебя проверяет система репарации, отвечающая прежде всего за нервную систему – ну, и за скелет заодно тоже, конечно… Так вот, не дай бог эта система решит, что у тебя неполадки с психикой… Она, конечно, тебе ее исправит – вот только после такого исправления в твоем теле скорее всего будет жить уже кто-то другой – с твоей памятью, может быть, даже с твоими привычками, но все равно не ты. А окружающие люди – они, скорее всего, этой подмены даже не заметят. И не будет тебе ни могилы, ни поминок, ни даже сочувствия. У меня так с мамой было – еще до моего рождения… Вернее, с тем, кто прежде жил в ее теле, – голос сиды дрожит, по щеке скатывается слеза, оставляя на пудре голубоватый потек. – И еще… Я, когда еще подростком была, с какого-то времени стала бояться, что когда-нибудь у меня появится собственное кладбище – из могил мужей, братьев, сестер… и детей тоже. Иногда оно даже снилось мне – в кошмарах. Знаешь, а ведь почти так всё и получилось: не кладбище в прямом смысле слова, конечно, а такой вот мемориальный альбом – из рисунков, фотографий, файлов. И когда я увидела эту вашу модель… Она была до жути похожа на Милицу, одну из моих дочерей. В те годы в моей семье было принято детям-сидам давать имена из наших легенд, а детям-людям – славянские. Так вот… В детстве мы с Милкой замечательно ладили, и в ее юности, как ни удивительно, тоже. В тридцать пять она прокляла меня и разорвала со мной все отношения – потому что она старела, а я нет. А в семьдесят восемь, лежа на смертном одре, она держала меня за руку, слушала, как в детстве, мою колыбельную и счастливо улыбалась. Ты бы хотела так прощаться со своими детьми, вот скажи? Знаешь, если уж кому завидовать – так это не нам, а голым землекопам – есть грызуны такие, живут на самом юге Африканского континента семьями наподобие муравьиных, на вид страшные-престрашные: бесшерстные, с крохотными глазками, с огромными передними зубами. Вот они как раз и не стареют почти, и ни в каких обновлениях не нуждаются! Правда, землекопы смертны – но они легко проживают и двадцать лет, и двадцать пять, – это получается раз в семь дольше, чем у других грызунов такого же размера. А главное: большинству из них никогда не приходится терять своих детей – потому что размножаться способны только несколько землекопов в семье – самка-царица и ее «мужья»!
Тане вдруг кажется, что Элейн и Таред сейчас обидятся на нее, – и сида резко обрывает свою взволнованную речь, а потом добавляет:
– Извините, ребята… Вы ни в чем не виноваты: просто наболело у меня за много лет. Столько глупостей разных от людей наслушалась…