Горячие смуглые бёдра опускаются на него сверху, жадно нанизываясь, будто бусина на нить.

Глаза юноши, оседлавшего его, как смелый всадник пойманного с трудом дикого скакуна, полузакрыты, губы раскраснелись и увлажнились.

Как две реки во время паводка, они выходят из русла, затапливая собой берега.

Сам подумай, будь это действительно браслет Муры, и мне, и аматье Ракшасу, конечно же, стало бы известно об этом ещё четырнадцать лет назад… Однако это не её браслет. Желая тебя обмануть, его пририсовали даже на портрет царской семьи, который ты нашёл в Пиппаливане.

— А я скажу, в чём дело. Некогда этот самовлюблённый человек явился ко мне в Паталипутру. Спросишь, отчего ему в Таксиле не сиделось? Всё просто. Пока у власти стоял Амбхирадж, нашего гуру Вишнугупту, ныне именуемого Чанакьей, такое положение вещей вполне устраивало, несмотря на то, что покойный царь, мир его праху, был куда более жестоким правителем по сравнению со мной. Однако любимого гуру он уважал, всячески награждал и поощрял, приблизив к себе и сделав своим первым советником. Когда же Таксилой овладел Александр, а затем его сменил Селевк Никатор, вместе с ними на завоёванные земли хлынуло огромное количество мудрецов из Греции. Именно они стали открывать здесь свои гурукулы, набирать учеников и преподавать заморскую мудрость местному населению. Их взяли во дворец царскими советниками, а некогда уважаемые брамины, включая Чанакью, остались не у дел и впали в нищету, так как Селевк их совершенно не собирался поддерживать.

Вришали вдруг сама задрожала от накатившего желания, чувствуя, как увлажнилось её вспыхнувшее лоно.

голос лучника задрожал и сорвался от нахлынувшего возбуждения, когда он ощутил сквозь слои ткани меж своих ягодиц пульсирующую, горячую твёрдость.

Из крошечной точки в глубине тела расходилось лучами слепящей звезды прекрасное томление, ищущее дорогу в Индралоку, растекаясь по каждой клетке тела, впервые изведавшего безудержную радость.

ту часть тела, которую юные и неискушённые летописцы обычно называют ваджрой страсти, а преданные Шивы — лингамом

— Нет, не шутка. Возможно, дед ещё передумает, и гандхараджу тоже перепадёт кусочек счастья? — задумчиво протянул принц.
— Что?! Твой дядя Шакуни влюблён в Великого Бхишму?! — оторопел Карна.
— Давно, — Дурьодхана печально вздохнул. — Даже как-то хотел, напившись гауды, в Ганге топиться от неразделённой любви. Я его отговорил. Сказал, что если верить в хорошее, счастье непременно улыбнётся. Может, и в самом деле улыбнётся?

Махадэв подскочил на месте, в панике оглянулся и встретился взором с манящими чёрными очами обладательницы полуоткрытых розовых губ, ниспадающих до талии вьющихся волос, тонкого стана, упругой груди и безупречных ягодиц, чьи округлые формы легко угадывались под шароварами из прозрачной кисеи, намокшей от брызг.

— Могу я… получить его в дар, как получала прежде? — прошептала Мохини, погружая лицо в воду и склоняясь над живым цветком, высоко поднявшемся на своём удивительном стебле. Не дожидаясь согласия Шивы, она нежно обхватила ртом сомкнутые шёлковые лепестки, из сердцевины которых выкатились на её язык живительные пряные капли

А потом они вдвоём добрались до невидимой грани родного мира и провалились сквозь неё. Именно тогда всё радикально изменилось.

Забыв о том, что вневременной барьер может разрушиться, если созидательная энергия вырвется наружу, Шива со стоном погрузился в божественную обитель, полную сладчайшего нектара.