Apprentice (джен)

Облака поднимались выше и выше, пока не выцвели, не растворились во все еще летней лазури, как соль в подогретой основе. Ветер, проводив их, куражился, путал ветви — но иногда он спускался к самой траве, принося с собой запах осени и несколько листьев, уставших танцевать c ним раньше срока.

Ветер любил осень, пожалуй, даже сильнее зимы, когда можно было затевать чехарду с сухим снегом, влетать со свистом в нечаянно открытую дверь или волчьим воем в дымоходе пугать ребятню.

Один листок упал на рукав — стряхнув его на землю, Нэт поднял голову. Лучшая дубовая роща в округе, скрученные как будто подагрой, узловатые ветви, деревья стоят так редко, свободно пропуская свет. Из лощины сюда, наверх, долетали крики и шум крыльев — Хагрид навещал гиппогрифов, а у Нэта как раз оставалось время собрать чертов корень для четвертого курса. Розетка темных листьев прячется у подножия ствола — осторожно, легко разнять пальцами землю, не повредив черного, как деготь, корневища, сделать срез у самого основания стебля, там, где светлеют черенки. Стряхнуть комья, перебрать мелкие корешки, вытереть и в мешок.

И так раз пятьдесят.

Ну, или шестьдесят, ведь есть же еще МакЛаггены, которые, сколько им не объясняй, все равно перегреют воду, и рассеянные существа, вроде той Филпс из хаффлов, которые непременно пропустят второй шаг, добавят черемицу до желчи, а не после.

Если не останется запаса на вторую попытку, профессор и вида не подаст — просто снимет с неудачника больше баллов, не пожалев обидной ремарки. Но не думаете же вы, что он ничего не скажет об этом после, вечером, оставшись с учеником один на один за дверью лаборатории?

Сначала, конечно, промолчит. Кивнет на стол, где уже будут выложены к разделке жабы или какая-нибудь мимблетония, сам же — займется котлом, в котором очередное неназываемое зелье переходит в очередную критическую фазу. Только потом, когда руки войдут в ритм, а эпителий будет отделяться от скользкой плоти одним касанием ножа, и каждое движение кисти станет — ни больше, ни меньше, точно таким, как нужно — вот тогда-то прозвучит вопрос, негромко, вскользь:

— Неудачный сезон? Не припомню, чтобы мой запас Succica pratensis подходил к концу так быстро, как в этот раз.

«Все равно же не придумаешь хороший ответ. Придется потрудиться. У берега вот еще один росток. И в пяти футах от него…»

Но крутилась на краю сознания одна занозливая мысль — зачем именно его, именно сегодня отправил мастер за этим корнем? В любой же аптеке продают на вес, теперь-то, к сентябрю…

«Ну да, чищенный. И что, что чищенный? Все равно, с первого раза, на уроке, не научишься правильно, разве что начнешь сразу с целой корзины — а им-то, оно надо ли? Или он просто меня видеть не хочет? Еще один эксперимент, о котором я не должен ничего знать? Достаточно было дать пару часов свободного времени, я бы их с радостью провел в библиотеке!»

Но он был не в библиотеке. Над головой шумели дубы, заставляя усталое небо крутиться, а узкая тропа между ними все дальше забирала вверх по склону.

«Как же тебе не стыдно, Нэтан, подвергать сомнению авторитетное и взвешенное суждение… Кто из вас двоих, в конце концов, лучше знает, что тебе нужно — а что нет? — насмехался невидимый голос, становившийся тем громче, чем ближе было к полудню. — Считаешь, что тратить драгоценные дни твоей жизни на работу, с которой бы и десятилетний справился — непростительное расточительство? Вот так новость. Удивляет тебя, что он этого не понимает? Но факты таковы — это ты сам, безо всякой подсказки, полез проситься к нему в ученики, глупая твоя голова…»

Склон обрывался над озером. Нэт подошел к краю, туда, где клонились друг к другу в странном соседстве девятисил и ворсянка. За спиной шумели дубы. Заглянул вниз.

Безупречное зеркало воды сияло под солнцем.

Тут, невесть откуда, вспомнились старые слова, переложенные на музыку в такие далекие времена, что, казалось, намертво с ней срослись. Они были вовсе не о солнце, не о тихой воде, не о растаявших облаках, не о пронизанных светом рощах. И не об учениках, запоздало сожалевших о сделанном выборе.

«Оставь приют, когда наступит срок,

Сочти свой путь ночной по звездам ясным,

Сочти по следу…»

На другом берегу, за деревьями, если постараться, можно было разглядеть несколько крыш. Хогсмид, зеленые склоны, поросшие лесом — все это сливалось в дымку у горизонта, в золотой туман, так и не растаявший с раннего утра. Нэт засвистел себе под нос, смущенно повернувшись к обрыву спиной.

«Сочти по следу, легшему в песок,

Сочти по ветру, коли ночь ненастна…»

Поднять листья, нащупать основание черенков, разнять вокруг — сухие и влажные комья, не торопиться, ни в коем случае. Впрочем, торопиться и не хотелось. Где-то внизу, он знал, волна оставляла вдоль берега мокрую полосу.

Слова вспоминались как-то сами собой — время замедлилось, словно весь мир прислушивался к тому, что творилось у Нэта в голове.

«Огни во мгле зажгутся и погаснут,

Волна с волной простится вдалеке.

На твердом камне, на тропе опасной

Будь верен, травник, глазу и руке…»

Корень был хорош. Ни червоточины, ни гнили, если аккуратно подцепить шкурку — сойдет сама, полтора дюйма в обхвате, да и по весу потянет унции на полторы.

Мешок мало-помалу наполнялся. Гортанные крики гиппогрифов, которых все еще кормил Хагрид, Нэта не отвлекали. Напротив, они дополняли этот день естественно, как пыль муховертки — Быстроногий настой, а тень Филча — школьные коридоры.

Срезанные листья Нэт складывал отдельно: толку от них немного, но больше, чем ничего, да и сорить… Это было бы глупо и неблагодарно. Как там дальше? «И не прерви цветенья…»

Или нет. Не так.

«И будь своим обетам верен, мастер,

Хранимых тайн не отдавай взаймы…»

Чуть дальше вправо, в тени. Жаль, что времени нет, а то бы можно было и ее — прямо за кочкой, где густо и пышно колосился белоус, спрятались бурые круглые листочки ведьминой липы, которая полезна при перепадах настроения, помогает стабилизировать магический баланс, и если перебрать — может остановить сердце.

«Хранимых тайн не отдавай взаймы

Не покоряйся суетливой страсти,

Не отвечай на зов холодной тьмы…»

Болиголов, дикая морковь. Не роща, а подарок какой-то!

«Вот только не забудь, за чем пришел…» — напомнил себе, поднимаясь по склону. Вокруг, насколько он видел, сивца больше не попадалось. Не хотелось уходить глубже в лес, но, похоже, не было особенного выбора.

«Покуда жив, никто над тьмой не властен,

Покуда жив, во тьме ты только гость…»

Давно отцветший первоцвет и широкие листья ландышей, все тот же белоус, но уже не густой поляной, а отдельными кочками. Чем теснее стоят деревья, тем больше зеленого на стволах. Не пропускать, смотреть внимательно — в конце концов, осталось набрать совсем немного, штук шесть или восемь…

«Так не прерви цветенья понапрасну…»

Колокольчик-близнец приник к покрытому лишайником корню.

«И вызревшее семя в землю брось».

Нэт повернулся, поудобнее перехватывая мешок.

Потом закрыл глаза. Досчитал до пятнадцати и снова открыл. Ничего не исчезло.

Он действительно видел то, что видел. Редчайшее, небывалое, существовавшее скорее в легендах, чем в реальной жизни. Это была даже не удача — иначе кто угодно мог бы отправляться в лес, наглотавшись Felix Felicis, и смело рассчитывать на успех.

Может, дело было в песне? Путаные слова, не пойми о чем, старый мотив, который, говорят, знали и Рэт МакКерой, и Марфа Спора, и даже сам Гордон Вульпус упоминал в «Хронологиях». Или причина крылась в другой песне? В песне Запретного леса, наполненной этим утром трепетом обещания, песне, смешавшейся из магии, шорохов и птичьего щебета, из клекота гиппогрифов и осторожной поступи фестралов, никогда не ходивших по одному?

Этого Нэт не знал. Но прямо перед ним, невинно и просто, словно в этом не было ничего удивительного, клонился к земле тонкий крепкий стебель, украшенный россыпью мелких, почти серебристых цветов.

Летучий вереск.

Никакой мантии Нэт испачкать не боялся, и не смущали его колени в земле, а только удивляло — что руки не дрожат. Все точь-в-точь, как в книгах, и очередность цветков, и едва заметные ворсинки с изнанки листьев. Прохладная, как касание весеннего ветра, как тонкий звон стекла, почти неуловимая магия — волшебство, которое он не должен был чувствовать.

Легенда, проходившая тенью по краю истории; полустертый рецепт, в примечаниях, надо же — помнил, к тем самым, разрешенным трем главам, авторства Принца; туманный намек в «Сильнейших зельях», иносказательный стих у ибн Амадха, и многое, многое другое...

«Возьми цвет вереска белого и красного, а буде отыщешь — серебряный цвет, подобный месяцу, цвет летучей травы, растущей вдали от людей и словно бы чарами скрытой от них. Удесятерит он силу настоя, продлит его жизнь на годы…»

«Двух капель вытяжки Calluna Volatilis довольно для одного часа полета, из расчета на 120-130 фунтов живой массы тела…»

«…видимый и оборотням, и эльфам, и людям смешанной крови, каких теперь осталось немного, и тем из нас, о ком мы не говорим вслух…»

«Но ведь я вижу! Вижу его, и слышу, и — вот, даже могу дотронуться, осторожно».

Стороной пригнуть пустую траву, смахнуть дубовый листок. Нэт не различал ничего, кроме тайного зова волшебного цветка, по крупицам разбирая вокруг землю. Он выкапывал аккуратно, задержав дыхание, пока все растение не оказалось в руках.

Нужно было теперь же идти… Пока еще тянется эта нить внутри, удерживающая цветок среди живых. За такую-то находку простится ведь ему не до конца собранный сивец!

Успел только с колен подняться и шагнуть к оставленному мешку, когда услышал:

— Не двигайся.

На самом краю поляны стоял черный, как смоль, кентавр, держал в руках лук, и заложенная в него стрела смотрела Нэту в сердце. Копыта неслышно переступили на месте — мягкий дерн послушно скрадывал звуки.

— Теперь подойди. Медленно.

Плечи, будто бы литые из камня, черная грива волос — и точно той же жесткой шерстью были покрыты мускулистые руки и широкая грудь. Темные губы на бронзовом лице были презрительно сжаты, а глаза дикого, серо-желтого цвета, опасно сощурились.

— Я сказал, подойди, человек.

Лук нетерпеливо дернулся.

Можно было выхватить палочку, из левого рукава, но прежде пришлось бы бросить вереск, и даже тогда вряд ли успел бы обогнать стрелу. Сердце билось медленно и гулко, когда Нэт сделал шаг. Вперед. Осторожно.

— Что в руке?

— В моей?

Лук дернулся еще раз — наконечник стрелы смотрел выше, в шею, и почему-то трудно было поверить, будто кентавр может промахнуться. Нэт раскрыл ладонь, в которой держал вереск, с трудом заставил пальцы не сжаться вновь, когда в спину подул ветер.

— Брось на землю.

Голос был негромкий, непохожий ни на один из человеческих голосов. И ни на один из голосов других кентавров, тех, что рассказывали про Сатурн и смеялись, вспомнил вдруг. «Всего-то повернуть ладонь, в полсекунды выхватить палочку…»

Не хотелось делать ни того, ни другого, и не только потому, что направить палочку на кентавра — это смертельное оскорбление.

— Брось. На землю.

Поговаривали, будто потомки Хирона смазывают стрелы ядом. Наверняка это была ложь. И потом, у него же безоар с собой. Подумаешь, яд!

Кентавр шагнул вперед — от запаха пота, лошадиного и человечьего, стало тяжелей дышать. Вереск упал в траву, но не успел Нэт разобраться с рукавом (последствия его уже не волновали), как копыто опустилось на драгоценный стебель, кроша в пыль цветы и сминая листья.

— Вы с ума сошли! — крикнул Нэтан, кидаясь вниз, в попытке спасти — остановил его только свистящий холод у самого уха. За спиной свист оборвался. Что-то влажное стекало по правой щеке, а наконечник второй стрелы, так же нехорошо блестевший на свету, уже смотрел в лицо.

— Следующая попадет тебе в глаз, человек. Не двигайся.

Копыто крушило, размазывало, уничтожало остатки. Нэт чувствовал, как дрожит и рвется там, погибая, волшебная струна. Весь зеленый покров был взрыт. То, что не могло быть искрошено кентавром в пыль, оказалось раздавлено и смешано с землей в считанные секунды.

— Люди не знают этой травы, — желтые глаза смотрели на Нэта все с тем же холодным презрением, — маги ее не видят!

— Где же, по-вашему, я про нее прочитал? В книгах, написанных кентаврами?

За это пришлось Нэту попятиться назад — споткнувшись о корень, он бы упал, и оказался бы на земле, если бы не дуб, вставший на пути. Теперь, кроме правой скулы горела и ладонь тоже, ободранная об кору. Нэт провел по лицу, с удивлением стирая с него собственную кровь.

Кентавр сделал шаг вперед и стоял теперь к нему почти вплотную.

— Светлые маги не видят, — цедил он слова одно за другим. — Они вообще мало что видят, слепые, как кроты. Вот и тебя проглядели.

— О чем вы? — Нэт был все еще не в силах оторвать взгляд от травы — там, где та была варварски смешана с землей.

— Ты знаешь, о чем, заклинатель, — проговорил кентавр, придерживая стрелу в тетиве. Конечно, он не мог не заметить пальцы, зацепившие край рукава. Прищурился:

— Думаешь успеть быстрее меня?

— Думаю, вы меня с кем-то спутали, — ответил Нэт, глотая воздух.

— Я не ошибся. Я прекрасно знаю, кто ты. Ты — ученик зельедела из замка. Другие рассказывали о тебе, а теперь я вижу и сам. Таким, как ты, в нашем лесу не место, мертвый волшебник! Убирайся!

Примятый копытом болиголов опасливо вздрогнул.

— Во-первых, это не лес кентавров, — Нэт шагнул в сторону, к оставленному мешку. — Вы мне не указ. Я могу ходить здесь, сколько захочу.

«Чтобы еще раз я так криво закрепил держатель… Посмотрим, как он заговорит, когда…»

— Во-вторых, остальные-то ваши соплеменники были совсем не против.

— Ты показался им забавным. А я ничего забавного в этом не нахожу. Твоя магия смердит грязью!

Нэт нагнулся к мешку, словно бы для того, чтобы закинуть на плечо — в следующую секунду он уже стоял, выпрямившись и нацелив палочку, а кентавр предсказуемо поднял лук.

Они молчали, глядя друг другу в глаза.

Секунды шли, но никто не двигался — только ветер пронесся по верхушкам деревьев, снова сбивая листья. Ни один не посмотрел в сторону и тогда, когда на краю поляны послышались тяжелые шаги.

— Вы чего-й это тут?

Хагрид, закончивший кормить гиппогрифов, появился как нельзя более вовремя.

— Не поделили что?

Заметив, наконец, палочку и стрелу, заложенную в тетиву, лесничий потемнел лицом и стал словно бы выше ростом.

— Магориан! Сбрендил вовсе? Это ж ученик из школы, а?! — загремел он. — И ты тоже, Нэт. Опусти ее сейчас же!

Одним махом великан преодолел поляну и оказался прямо между ними. Он был грозен, как никогда.

— Что это вы затеяли?

— Кое-кто считает, что может мне указывать, куда ходить, — тихо сказал Нэт.

— А ты спроси его, Хагрид, чем он тут был занят, — кентавр плюнул на землю, опуская лук.

— Прекращайте это, вот что! С миром разойдемся, и нечего устраивать смертоубийства, правильно я говорю?

Магориан повернулся, хлестнув хвостом по крупу. Потом посмотрел на Нэтана.

— Увижу тебя в лесу еще раз, стреляю без предупреждения.

— Я тоже, — бросил Нэт, прежде чем лесничий успел его остановить.

Но кентавр уже скрылся за деревьями — стук копыт становился все тише и тише, пока не исчез совсем.

— Ты в голову не бери, он не взаправду. Он не станет. Это ж Магориан! Хоть и сердитый, зато отходчивый. Да и другие, из стада, они ему разве позволят?

Нэт молча подошел туда, где земля была взрыта. Бесполезно. Крохотные цветы растоптаны, изломан и разорван стебель. Даже ни одного листочка целым не осталось.

Зато рядом, в траве, торчала стрела.

— Не станет, говоришь? — фыркнул Нэт, выдергивая ее из земли.

— Да как же это… — было видно, что Хагрид растерялся. — Ну-ка, повернись. Что у тебя с лицом?

— Ничего. Царапина просто.

«И я ее, кстати, совсем не чувствую. Надо бы в подземелье…»

— Это он тебя так? — опешил лесничий. — Да у тебя же… кровь идет! Тебе в лазарет надо, и побыстрее.

Мешок с сивцом Нэт закинул на плечо. Потом подумал и нагнулся к земле еще раз. Сорвал тонкий побег с темными листьями, поднялся.

— Я этого так просто не оставлю! До чего дошли! Отродясь такого не бывало, чтобы на детей со стрелами бросаться!

Нэт обвел поляну тяжелым взглядом. Он не решался больше убрать палочку обратно в рукав.

— Тебя до замка-то проводить? — всполошился Хагрид.

— Что я, маленький, что ли?

— Маленький, не маленький, а только больше не вздумай кому попало волшебством угрожать, слышишь?

Нэт кивнул, уходя прочь. Вниз, вдоль озера, по знакомой тропе — он дышал ровно, считая шаги на вдох и на выдох, и никакая сверкающая гладь воды больше заставляла сердце замереть в предчувствии чуда. В конце концов, он знал — никаких чудес не бывает.

* * *

В стенах школы копилась прохлада, серый камень согревался только там, где лучи, сквозь стекло, дотягивались до стен, а в подземельях этого не случалось почти никогда. Вместе с холодом тут оседали все изгнанные солнцем с верхних этажей тени, а шаги тонули в гулкой тишине.

Нэт остановился, выдохнул, постучал, шагнул вперед и беззвучно прикрыл за собой дверь.

Профессор был занят — он точил нож над раковиной.

— Добрый день, сэр.

— Ты рано, — сказал Снейп, не оборачиваясь.

Рядом с тихо шипевшим котлом, в пузатой зеленой банке подпрыгивали дремоносные бобы.

— Выложи корни на стол и просуши.

— Да, сэр.

Нэт выбрал место подальше от котла. Он уже развязывал мешок, когда профессор, закончив с ножом, повернулся к нему.

— Что случилось с твоим лицом?

— Встретил кентавра, — ответил Нэт, укладывая на стол стрелу рядом с другими трофеями. — Они и вправду мажут наконечники ядом?

Серебряное лезвие вмиг оказалось на доске, а мастер шагнул к ученику.

— Тебе стоило произнести диагностическое заклятие, прежде чем идти сюда, — пробормотал он сквозь зубы. Рассмотрел стрелу и вернул на стол. — Или попробовать на вкус. Это простой черничный сок.

Нэт покраснел и скрылся в кладовой. Он вернулся, захватив с собой мазь от порезов, и склонился над раковиной, ощупывая скулу.

— Неудачный сезон? — спросил Снейп, пересчитывая выложенные на столе корни.

— Скорее, хогсмидский аптекарь сейчас продает свежую партию. Мне пришлось подняться до конца рощи и уйти глубже в лес, чтобы найти эти, сэр.

Профессор ничего не сказал. Должно быть, такого объяснения ему было достаточно.

Пальцы плохо слушались, замерзая в холодной воде, но Нэт смыл всю кровь. Какие-то два года назад, не задумываясь, подошел бы к зеркалу и сказал бы: «Tergeo», нацелив палочку на лицо. Теперь не рисковал лишний раз.

Мастер смотрел на него задумчиво.

— Обычно кентавры не стреляют в людей без предупреждения, — обронил он чуть погодя.

— Тот, которого я встретил, стреляет.

Царапина была неглубокой, но кровь все еще шла. Нэт сделал вдох, прежде чем нанести мазь.

— Вы вряд ли мне поверите… Я нашел в роще над озером летучий вереск, — сказал он почти шепотом, слушая, как шипит лекарство на коже.

Он не знал, поверил Снейп или нет — тот ничего не отвечал.

— А этот конь заставил меня бросить его и растоптал до последнего цветка. Если бы не Хагрид…

— Надеюсь, ты не додумался поднять на кентавра палочку? — остановил профессор его сбивчивую речь.

— Только после того, как он выпустил стрелу!

— Крайне глупый поступок. Я имею в виду тебя.

— Но он растоптал летучий вереск! — повторил Нэт, уверенный, что его не расслышали хорошенько.

Мастер вернулся к котлу и проверил температуру. Убедившись, что зелье в порядке, он заметил:

— Запретный лес — одно из немногих мест в мире, где этот вид встречается с заметной регулярностью. Подойди к зеркалу, наконец. Все время попадаешь мимо.

«С заметной регулярностью?!»

Нэт не нашелся, что ответить. Разыскал зеркало, болтавшееся на гвозде в углу, и зачерпнул мази. Надо было о многом подумать.

— Еще он назвал меня в лицо темным магом. И «мертвым волшебником». Какое-то лошадиное ругательство? Что это вообще может значить?

Снейп ответил не сразу, обдумывая слова.

— Если это тебя утешит, дело не столько в тебе самом, сколько в твоем проклятии.

— Но... Во мне самом, сэр? — Нэтан развернулся на месте.

Профессор стоял у стола — какая-то неприятная усмешка не сходила с его лица.

— Кентавр сказал, что твоя магия пахнет тьмой? Что ж, это правда. Впрочем, тот, кто не знает всей твоей истории, может решить, что ты гораздо дальше продвинулся в изучении искусств, чем это соответствует действительности.

— Хотите сказать, он… По-вашему, я — темный маг?

Усмешка погасла, так и не успев толком развернуться.

— Довольно странно, что это тебя удивляет. Сварить безо всякой подготовки одно из темнейших зелий, известных в Европе — когда тебе нет двенадцати? Думаешь, любой на такое способен?

— Это была одна-единственная ошибка, за которую я сполна расплатился! И потом, тогда мне просто повезло, — Нэт чувствовал, что злится.

— Кое-кто мог бы назвать это врожденной предрасположенностью, — возразил профессор, вооружаясь лезвием. Он отлавливал бобы в банке по одному и давил их, а не резал. Густой сок собирался в выемке доски. — К тому же… Единственный раз? Я ошибаюсь, и это не ты на втором курсе проводил опыты с трансфигурацией духов?

Собрав из трех бобов сок в пробирку, мастер замер над котлом.

«Ну да. Глупо было надеяться, что он не узнает… Неужели уже тогда? Но почему же он сразу не сказал ничего?»

— Это был всего лишь безобидный эксперимент, сэр. Никакая не темная магия, — Нэт старался говорить спокойно. — И если вы о нем знаете, вы должны знать также и то, что мне не удалось его завершить.

— Не удалось? Или ты не захотел довести дело до конца? — рука медлила, а взгляд был прикован к глубине, из которой поднималась к потолку тонкая струйка пара.

«Тринадцать, четырнадцать…» — привычно сосчитал про себя Нэт. На счет «двадцать один» первая капля сока отправилась в зелье.

«Значит, все-таки, не Живая Смерть. Интересно, что же тогда?»

— Меня остановили, сэр, — признал он, глядя в сторону.

Всего было девять капель — после девятой профессор решительно погасил пламя и поглядел на ученика.

— О, нет. Ты позволил себя остановить, — черные глаза безо всякой иронии сверлили насквозь, — и до сих пор не сделал второй попытки. Доведи ты дело до конца, ты бы понял, чем отличаются темные искусства от всего остального, что может совершить волшебник с палочкой в руках. Или ты уже успел понять, — помедлил мастер, — и поэтому прервал свои эксперименты?

— Я остановился не потому, что успел понять, а потому, что мне не хватило сил, сэр, — ответил Нэт.

Сероватый пар, поднимавшийся над котлом, сменился густым молочным туманом. Непонятно было, как профессор об этом узнал (он стоял спиной) — но он тут же повернулся и накрыл зелье крышкой.

— Могу дать тебе совет, — голос был глух, но не холоден. — В таких вопросах лучше быть честным. По меньшей мере, с самим собой.

Нэт раскидал корни посвободнее, чтобы быстрее просохли, и на отдельное полотно выложил листья. Профессор опустил инструменты в раствор.

— Она необратима, так ведь, сэр? Эта магия? — тихо спросил Нэт, не поднимая взгляда от стола. Он был уверен — мастер его слышит.

— Я уже знал тогда, что, если дойду до конца, назад дороги не будет. Но я не боялся. Мне действительно просто не хватило сил. А потом… Что же, выходит, я ошибся? Назад нет дороги, даже если сделан только один шаг?

Краем глаза видел, как профессор разворачивает в полную длину рукава мантии, чуть задержавшись на левом. Он всегда их закатывал, перед работой, так, чтобы у кистей оставались только узкие манжеты — рубашка ему, почему-то, не мешала.

— Память, мысли, поступки, чувства. Все то, что делает нас — нами. Ты намерен отбросить неудобную часть и продолжать жить дальше, как ни в чем не бывало? Дороги назад нет никогда, но только темные искусства тут не при чем.

— Нет же, сэр, я ведь не об этом говорю! Я понимаю, что нельзя просто так выкинуть время из жизни. Но моя магия! Почему в ней должен быть этот след? Почему я не могу все исправить?

— Ты не понял, — сказал мастер, и Нэт вздрогнул. Когда в темных глазах появлялся этот беспощадный блеск, ничего хорошего ждать не приходилось. — Ты — волшебник.

— Твоя магия — это ты и есть! Ее нельзя отделить от тебя, выстирать и вернуть на место в первозданной чистоте. Будь все так просто, как ты думаешь, ты бы уже давно был здоров!

Нэт позволил себе дышать только, когда профессор замолчал.

— Простите, сэр, я этого не знал. Про магию.

— Ты многого не знаешь, — мастер смотрел, как по оловянному боку сползает вниз капля конденсата.

«Конечно, многого. Будь хоть одна вразумительная книга на эту тему в общем доступе, я бы не стоял тут сейчас, как дурак». Нэт следил за той же каплей, испепеляя ее взглядом.

— Займись инструментом. Я скоро вернусь, — прервал его размышления Снейп. Он быстро пересек комнату и скрылся за дверью, оставив ученика одного.

Прошли положенные пять минут — Нэт перенес поддон в раковину и принялся перемывать лезвия, мешалки и пинцеты.

«Ведь Юнган тоже так говорил. Говорил, в жилах течет вместе с кровью…»

Нэт вспомнил тоскливые звуки скрипки в пабе, лед и бредовое пламя в глазах скульптора. Потом — старый пергамент, выложенный на стол. «Я сам никогда бы не смог такого сделать, но может быть, на крайний случай…» Глупо. Лучше было гнать от себя такие дурацкие мысли прочь. До крайнего случая было еще очень далеко.

Дверь лаборатории тихонько скрипнула, облегчая ему эту задачу. Профессор подошел к столу, остановился. Нэт уже отложил сушиться последний рашпиль, но продолжал смотреть на руки. Снова глядеть в глаза Снейпу ему хотелось не больше, чем в зеркало.

— Тебе будет полезно это прочесть, — сказал мастер, выкладывая на край столешницы тонкую брошюру.

«Чародеи по призванию, — гласила обложка. — Краткий очерк, сочинения Б.Фронзака, для легкого и приятного чтения юношеству всех возрастов».

Нэт выразительно поднял бровь.

— Тот самый Бэзил Фронзак, автор «Векторного анализа в нумерологии»?

Он, конечно, был знаком с утверждением, что классиков надо знать не только по классическим трудам, но все же… Форзац сомнительного источника истины был украшен якобы руническим орнаментом с вплетенным в него названием издательства. Трудно было поверить, что великий нумеролог согласился представить свету подобное бесстыдство, да еще и под собственным именем.

— Здесь больше сказано о теории магии, чем во всех тридцати пяти томах министерской энциклопедии, вместе взятых, — сказал профессор, ничуть не удивляясь его замешательству. — Не спеши с выводами. Многое из написанного в этой книге вызовет у тебя отвращение, а кое-что и страх, если, конечно, ты поймешь, о чем речь.

«Вот так день. Сначала в тебя стреляют, потом говорят, что ты темный маг, и даже доказывают это, подсовывают жутковатого вида книги и изъясняются намеками, словно в этих намеках есть хоть какое-то утешение!»

— Спасибо, сэр, — пробормотал Нэт.

«Чародеи по призванию…» уместились бы в карман, но он, конечно, держал их в руке.

— Я думаю, — решился он, наконец, — некоторые вещи, из того, что вы сегодня сказали мне — это неправда. Не может быть правдой. Одно дело — размышлять о темной магии, и даже знать ее, и совсем другое — быть темным магом. А так получается — все одно и то же.

— Даже будь это соображение верно, — сухо ответил мастер, — в твоем случае имели место не одни только размышления. Никогда не задумывался, почему изучению темных искусств не уделено места в школьной программе?

Нэт фыркнул.

— Разумеется, задумывался, сэр! Сначала-то я считал, что это глупость. Потом, что это — жадность и глупость, и только теперь я понимаю, что, возможно, в этом был смысл.

Сокрушенный тон не произвел никакого впечатления. Снейп, к его удивлению, и вовсе усмехался.

— Вижу, ты не рад своему открытию.

— Я же не собирался навсегда становиться темным магом, — заметил Нэт. — Это, вроде как, незаконно. Разве не должны вы теперь представить обо мне справку в аврорат и отказаться иметь со мной всякое дело?

Он говорил не всерьез — но усмешка, так и не сошедшая с лица мастера зелий, его успокоила больше, чем он готов был это признать.

— Ты и впрямь полагаешь, что в этом замке ты — единственный, кто находил в окрестных холмах «серебряный цвет, подобный месяцу»?