Мозаика: россыпь драбблов (джен)

Персонажи: Питер Петтигрю, остальные Мародёры, Лили Эванс

Питер, вытянув губы трубочкой, с хлюпаньем втягивает тепловатый кофе. Питер теперь всё время мёрзнет — поселившийся в мышцах и костях холод неспособно прогнать даже Crusio Тёмного Лорда.

Лили садится за стол, упирается подбородком в замок переплетённых рук. Лили почти прозрачная от усталости, даже яркие глаза потускнели.

— Ну и духота, — говорит Сириус. Дверь он оставил открытой не из-за жары — просто в соседней комнате спит Гарри, и упустить его из вида дольше, чем на минуту — немыслимо.

Джеймс приобнимает жену за талию, зарывается лицом в рыжие волосы, которые, это Питер помнит, пахнут молоком и лавандой. Питер слегка влюблён в Лили Поттер, но нельзя дать никому догадаться об этом. Особенно теперь.

— Ты подумал, Пит? — у Джеймса ищущий, голодный взгляд. Джеймс задыхается взаперти. Если он что-то и ненавидит сильнее, чем Тёмного Лорда, так это неволю.

— Подумал, — Питер с грустью отмечает свой писклявый голос. — И, Джим…

«Не заставляй меня говорить это».

Теперь на Питера смотрят все — даже Римус, притаившийся в углу и баюкающий левую руку, попавшую в капкан в минувшее полнолуние. Питер машинально хватается за предплечье — ему тоже больно, но по иной причине. Свежая метка горит и пылает — пламя ледяное как январская метель.

— Не тяни книззла… — Римус, воплощённая укоризна, поджимает губы, и Сириус заканчивает не так, как собирался: — за хвост.

Метка пульсирует — это вызов. Тёмный Лорд злится на слугу, который так непростительно медлит. Всё, что Питеру нужно сделать, чтобы получить у Лорда индульгенцию за этот грех, и пару будущих — сказать сейчас короткое слово.

Питер залпом допивает кофе.

— Нет.

Лили вздрагивает, но на самом дне — в черном омуте зрачков — облегчение. Лили с самого начала была против того, чтобы Заклятье Доверия было завязано на Питере, Сириусе или Римусе.

— Лучше сделайте Хранителем…

«Сириуса. Сириуса, который скорее умрёт, чем выдаст тайну».

— Дамблдора.

Питер встает, нервозно отряхивает мантию от несуществующей пыли, и идёт к двери — ожидая оклика, но слыша лишь мёртвую тишину.

Он предаст друзей ещё тысячу и один раз. Но никогда не станет виновником их гибели.