Четыре слова (джен)

Твоё лицо искажает ярость, ты бьёшь меня, я падаю, но ты не останавливаешься. Я не пытаюсь защититься, я согласен терпеть боль, потому что это твои прикосновения. Бей меня, кричи на меня, только не уходи, пожалуйста, будь рядом со мной! Новый удар — и я просыпаюсь.

Надо мною незнакомый потолок, но я уверен, что это больница. Я пытаюсь вспомнить, как оказался здесь, но на моё лицо опускается чья-то рука в перчатке, зажимает нос и рот, я задыхаюсь, помоги мне, спаси меня, где же ты?! Я умираю, потому что ты не пришёл — и просыпаюсь.

Тяжело хватая воздух ртом, я резко сажусь на кровати. Я в своей комнате, но вдруг ощущаю, что не один здесь. Поворачиваю голову. Рядом со мною в постели лежит Ирэн, смотрит сочувственно, говорит: «Всё хорошо, дорогой, это всего лишь сон». Я шарахаюсь от неё так, что падаю с кровати на пол — и просыпаюсь.

Резко сажусь на кровати. Я в своей комнате, и я не один. Ты лежишь рядом, сочувственно смотришь на меня, говоришь: «Всё хорошо, дорогой, это всего лишь сон». Я не помню, как ты оказался здесь, но я так рад видеть тебя. Ты тянешься ко мне, целуешь, гладишь моё лицо, но я не ощущаю твои прикосновения, пытаюсь сам дотронуться до тебя, но не могу пошевелиться, и внезапно вспоминаю, что я парализован после падения. Я пытаюсь сказать твоё имя, но не могу вдохнуть, я умираю…

И просыпаюсь.

На этот раз по-настоящему. Разница очевидна: все мелочи, которые во сне нужно отыскивать специально и напряжённо держать в памяти, в реальности буквально прыгают в глаза. Я в больнице. Не в той абстрактной больнице, приснившейся мне, а в настоящей. Меня сюда засунул Майкрофт после, как они это называют, «очередного обострения».

Окно забрано мелкой решёткой. В двери прозрачное окошко. Поручни на кровати стальные, но покрыты сотнями царапин от ногтей.

Я сумасшедший. Они думают так — из-за тебя.

Конечно, они так не говорят. Конечно, они назойливо-мягко утверждают, что я просто переутомился. Что мне нужен отдых и немножко успокоительного. Не совсем понимаю, почему — все остальные пациенты прекрасно знают свои диагнозы. Хотя нет, не все. Только те, кто способны вообще понять, что больны. Таких здесь меньшинство. А со мной обращаются, словно я хрустальный. Наверное, это из-за Майкрофта. Ненавижу.

Когда я попал сюда в первый раз, то наивно надеялся, что ты вот-вот узнаешь и придёшь. Теперь этой надежды не осталось. Ты не виноват — ты просто не знаешь. Я тоже не знаю, где ты и что с тобой.

Я встаю и подхожу к окну, прижимаюсь к стеклу лбом. И, не сдержавшись, тихо зову тебя:

— Джон…

* * *

Я ненавижу психотерапевтов. Одна из них сидит сейчас напротив меня и смотрит с профессиональной доброжелательностью.

— Значит, вам сегодня снилось, что Джон избил вас. Должно быть, это было неприятно.

Она ничего не понимает. Я был счастлив, ведь ты был рядом.

— За что же он вас бил?

— Я убил его жену.

Она кивает и делает какую-то пометку в блокноте.

— Если я правильно помню, раньше вы не упоминали его жену.

Пожимаю плечами. Не знаю, почему в этом сне я был уверен, что ты женат. Был женат.

Она некоторое время молчит, и я просто вижу, как крутятся шарики в её примитивном мозгу. Она решает, стоит ли расспрашивать меня о твоей жене, ведь это будет означать более глубокое погружение в мои галлюцинации. А у неё другая задача, ей нужно меня из этих галлюцинаций вывести «в реальный мир». Была бы она чуть профессиональнее… Ага, решила не углубляться. Идиотка.

— Давайте подумаем о том, почему Джон во сне вас избил.

Она что, совсем тупая? Я же сказал.

— Нет-нет, вы не поняли меня, Шерлок. — Господи, я ненавижу, когда она зовёт меня по имени. — Я имела в виду не «за что», а именно «почему». Почему вам приснилось, что он вас бьёт?

— Это наказание. Я заслужил.

Чёрт бы побрал лекарства. Зачем я это сказал? Вон как радостно вспыхнули её глупые глаза.

— Вы считаете, что заслуживаете наказание?

Молчу.

— Вы хотите, чтобы вас наказали, Шерлок?

Вздрагиваю, вспомнив эпизод кошмара, в котором появилась Адлер. Какого чёрта мозгоправы всё переводят на секс? Но она даже не замечает мою реакцию.

— Возможно, вы испытываете вину по другой причине?

Я теряю нить её размышлений. Я вообще подозрительно часто ощущаю себя тупицей в этой больнице. Например, я так и не смог узнать, что же за лекарства вынужден принимать, что за успокоительные мне колют. Я даже не знаю, какой у меня диагноз. Любой интерес, любое побуждение к действию проходят сразу после очередной капельницы. Санитары и медбратья на вопросы не отвечают, а врач только смеётся и говорит, что делает всё для моего выздоровления. Почему я только сейчас смог провести параллель между своей апатией и невнимательностью и приёмом неизвестных препаратов? Что они со мной делают?!

— Шерлок! — зовёт она, и меня передёргивает. — Вы понимаете, почему ощущаете вину перед Джоном? Понимаете, за что он вас наказывает на самом деле?

О чём я только что думал? Не помню. Она смотрит на меня с таким довольным видом, с таким энтузиазмом, что мне становится страшно.

— Наша терапия даёт плоды, Шерлок. — Пусть она перестанет называть меня по имени! — Мы движемся вперёд, и это очень хорошо.

— Неужели? — саркастически спрашиваю я. — И почему же, по вашему мнению, мне приснился этот сон?

— Вы не хотите расставаться с вашей… хм-м… с вашим видением. — Она что, чуть не сказала «болезнью»? — И испытываете вину перед персонажем ваших… — Она чуть не сказала «галлюцинаций»?! — Вашего временного заблуждения.

Я когда-нибудь её убью.

— К сожалению, наш сегодняшний разговор подходит к концу. Вы помните, как мы заканчиваем наши беседы?

Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

— Вам нужно сказать всего четыре слова, Шерлок.

Ненавижу!!!

— Ну же, Шерлок. Мы проделали такой долгий путь ради этих четырёх слов, помните?

Помню ли я?! Ещё как помню! Я прекрасно помню, как, вернувшись в Лондон, спросил у Майкрофта: «Как там Джон?» и увидел вежливое недоумение в его глазах. Я решил, что он притворяется, и с тобой что-то случилось, потому уточнил: «Джон Ватсон». А брат спросил: «Кто это?» Я помню, как искал тебя. Но тебя не было. Не было и следов твоего блога в интернете. Не было вещей на Бейкер-стрит. И не было никого, кто мог бы тебя вспомнить. Миссис Хадсон переехала в Австралию вместе с со своей сестрой, и я так и не сумел связаться с ней. Лестрейда застрелили за пару месяцев до моего возвращения. Молли испуганно заявила, что я всегда приходил к ней один, а на то, что я разговариваю сам с собой вслух, она никогда не обращала внимания. Я даже нашёл нескольких бывших клиентов, но они все утверждали, что я вёл расследования один. Тебя не было ни в одной базе данных, которые я смог взломать до того, как Майкрофт лишил меня доступа к компьютерам и отнял телефон.

Тогда я впервые и попал в эту проклятую больницу.

Но я всё равно не верю им. Не верю этому гнусному доктору Смиту с его хомячьими щеками и мерзким смехом. Не верю этой психологине с разноцветными глазами.

Я не хочу снова это говорить!

— Шерлок, не заставляйте меня напоминать вам о нашем договоре. Только если вы скажете эти четыре слова, то сможете сегодня получить свою прогулку по парку.

Вот она и показала своё истинное нутро.

Я перевожу взгляд за её спину. Там окно. Больничный парк — единственное развлечение здесь, единственное место, где меня все оставляют в покое. Я закрываю глаза.

— Всего четыре слова, Шерлок.

Ненавижу её. Прости меня, Джон!

— Джона Ватсона не существует.