Безбрежный (гет)

Это стало для нее практически ритуалом, ежедневным, необходимым. Каждый вечер, закончив хлопоты в селенье, Моана приходила к берегу и, минуя длинный ряд больших лодок-катамаранов, которых благодаря ей у племени Мотунуи теперь было великое множество, брела вдоль кромки воды к виднеющимся неподалеку скалам. Волны набегали на них в мирном плеске, когда Моана ловко карабкалась по гладким камням, нагретым за целый день и пахнущим солнцем. Маленькие крабы сновали под ногами, прячась в сырые расщелины, а юркие рыбки, пойманные после отлива скальными лужицами, блестели в них своей серебристой чешуей.

Наконец, Моана находила свое «убежище» — небольшой песчаный пляж, спрятанный от чужих взглядов. Здесь можно было не волноваться, что кто-то нарушит ее уединение своим настырным вмешательством. Моана с терпением и достоинством выполняла обязательства перед соплеменниками, но и ей был необходим отдых. Более того, с каждым днем она все сильнее чувствовала, что их общество тяготит ее, что бесконечные просьбы стали раздражать, а выполнение этих просьб не приносило никакого удовлетворения. Даже выход в море под парусом, укрощение безудержных волн больше не казалось Моане таким уж приятным времяпровождением. Все потому, что отец не позволял ей плавать в одиночку, боясь снова потерять любимую дочь и будущего вождя племени, а заниматься этим в компании других людей было неприятно и отчего-то немного стыдно, как будто они подсматривали за чем-то личным, не предназначенным для чужих глаз.

Моана считала, что с Океаном нужно общаться наедине. О тех кратких днях, проведенных ею в одиночестве посреди безбрежной голубой глади, она вспоминала теперь с ностальгией и легкой тоской. По прошествии пары смен сезонов, богатых на другие события, но недостаточных, чтобы забыть те дни, Океан представлялся ей другом, временами упрямым, желающим во что бы то ни стало настоять на своем, взбалмошным и озорным, способным шутя сбить ее с ног особо сильной волной, но гораздо чаще — мудрым, понимающим, другом, который, смыв ее с лодки, всегда тут же поддержит, вернет обратно своей ласковой и могучей рукой. Другом, которого у Моаны больше не было.

Океан перестал отвечать ей.

За всей ежедневной суетой она не сразу это заметила. Вернув своему племени дар мореплавания, Моана и сама проводила на лодке большую часть времени, не погружаясь надолго в воду. Она достигла таких высот в этом искусстве, что даже забыла, как когда-то не была способна завязать простейший узел и поймать ветер в паруса. Бороздить моря стало так же естественно, как прежде — ходить по суше, и ныне можно было лишь удивляться, как это раньше удавалось довольствоваться столь малым.

Опомниться Моану заставило понимание — теперь воды покоряются ей лишь благодаря ее мастерству, никакая иная воля, кроме собственной, не помогает ей в этом. Ужаснувшись своей догадке, Моана нырнула вниз прямо с палубы катамарана на полном ходу, заставив понервничать отца и всех остальных. Она задержала дыхание и застыла посреди изумрудно-синей толщи, изредка загребая ногами, прислушиваясь к своим ощущениям. В ней еще хранилась непоколебимая уверенность — Океан не допустит, чтобы она попала в беду, он всегда придет ей на помощь, вытолкнет на поверхность, если станет нечем дышать. Но уверенность эта таяла вместе с воздухом в легких. В груди появилось жжение, которое росло с каждой секундой, грозя перерасти в боль, однако ни один легчайший водный поток не коснулся ее тела.

Моана вынырнула на поверхность, тут же услышав взволнованные крики вернувшихся за ней соплеменников. Ей помогли забраться на палубу, обступили со всех сторон, расспрашивая о причинах такого сумасбродного поступка, а она сидела, устало закрыв глаза, и лишь стекающая по лицу морская вода не дала всем увидеть ее слезы.

Ни с кем Моане нельзя было поделиться этим горем. Кто бы понял всю степень ее утраты, кто еще познал такое всеобъемлющее единение с ожившей стихией, с божественной сущностью, и в одночасье потерял его? Любимая бабушка, возможно, могла бы утешить Моану, но ее дух больше не являлся ей, чтобы сказать свое мудрое слово.

В растерянности и обиде Моана не раз еще пыталась достучаться до отвернувшегося от нее друга, снова и снова погружаясь в безмолвные воды. Многие дни провела она, плавая среди кораллов и стаек рыб, в надежде уловить хотя бы слабое эхо того звучного голоса, что некогда, сочтя достойной, явился ей. Но все было тщетно.

За растерянностью пришел гнев. Оставаясь в одиночестве, Моана швыряла в Океан камни и сыпала оскорблениями похуже того памятного, про писающих рыб. Она кричала, угрожая заплыть так далеко, что вернуться самостоятельно у нее бы не было никакой возможности, обвиняла его в предательстве и использовании ее в своих целях.

Но и гнев тоже ушел, оставив неизгладимую печаль. Пытаясь забыться в ежедневных делах, Моана быстро поняла, что прежние радости жизни потеряли для нее все очарование. Мореходство, праздники, даже редкие встречи с Мауи — все стало рутиной, неспособной заполнить собой пустоту, оставленную в сердце морским божеством.

Племя уважало ее как героиню и как дочь вождя, однако ни от кого не могло укрыться ее странное поведение, и на Моану все чаще бросали косые взгляды. Тогда она спрятала свою тоску, замаскировала ее улыбками и показной живостью, с утроенной силой начав интересоваться делами соплеменников. Ее можно было увидеть и внимательно выслушивающей доклады рыбаков и собирателей кокосов, и смеющейся среди группки детей, она все время с кем-то говорила, стояла под парусом, — тоже непременно с кем-то — танцевала и пела.

И только на пустынном маленьком пляже, затерянном среди скал, Моана избавлялась от этой жизнерадостной маски. Придя сюда, она могла хотя бы ненадолго погрузиться в задумчивость, бросая, уже без всякой злобы, камешки в воду, слушая тихий плеск волн и крики морских птиц, вдыхая полной грудью соленый воздух. Изредка Моана входила в море по щиколотки, чтобы набегающие потоки укрыли пальцы мелким щекочущим песком, но никогда не хотелось ей зайти дальше.

Тот день не был исключением.

Она стояла неподвижно уже много времени, так что даже крохотные рыбки перестали видеть в ней угрозу и шмыгали туда-сюда прямо возле ног. Заходящее солнце уже коснулось горизонта, медленно тая на нем и растекаясь по водной глади сверкающей золотистой пленкой, красноречиво говоря о том, что Моане пора возвращаться в селение.

Вздохнув, она собралась было отвернуться и выйти на сухой берег, как вдруг, словно некий отчаянный порыв высвободился из самого центра ее души, с губ сорвалось горькое, едва слышное:

— Прошу тебя, вернись. Ты ведь избрал меня однажды. Пожалуйста... выбери меня снова.

Нарастающие к вечеру порывы ветра подхватил шепот Моаны, развеяв его над безучастным изумрудным морем. Ответом ей был только короткий птичий вскрик.

Иного она и не ждала. Моана вышла из воды и направилась к скалам, чтобы перелезть через них обратно на большой пляж.

Но стоило ей поставить ногу на первый камень, внимание привлек громкий всплеск.

Резко обернувшись, пораженная Моана увидела картину, которую уже отчаялась когда-либо снова наблюдать. Издалека, почти от самого горизонта, к ней приближалась волна — но не широкая, как во время смертоносного шторма, когда океан восстает от края до края, насколько хватает глаз, а будто бы направленная, устремленная прямо к маленькому пляжу. Солнце играло на ее поверхности всеми красками синего и изумрудного, и по мере того, как сокращалось расстояние между ней и берегом, волна становилась уже, при этом вытягиваясь в высоту.

То был ее Океан. Моана не могла ни пошевелиться, ни моргнуть, боясь упустить хоть единый миг этого чудесного зрелища. На глазах выступили слезы радости, губы дрогнули в улыбке, но тут же удивленно приоткрылись — докатившись почти до самого берега, волна стремительно ушла вглубь и исчезла.

Не успела Моана испугаться, что ошиблась настолько жестоко, или что Океан разыграл ее, как поверхность воды снова заволновалась. Нечто более плотное и осязаемое, нежели течение, выплывало наверх, нечто — или некто, имеющий форму.

Оцепенев, Моана наблюдала, как из глубины появляется человеческая фигура — голова, затем шея, широкие плечи, бледный торс...

Человеческая? Нет. Это определенно был не человек.

Первым, что бросилось в глаза, были его длинные волосы всех оттенков моря — от темно-синего, почти черного, как в мрачных глубоководных расщелинах, куда не достает солнечный свет, до зеленоватой лазури, что ласково плещется на отмели. В воде волосы плыли подвижным шлейфом, напоминающим хвост медузы, а когда пришелец поднялся на поверхность, стекли по его обнаженному белому телу, закрывая диковинным плащом.

И все же Моана могла увидеть достаточно, чтобы понять — представшее перед ней существо было мужского пола.

Она вспыхнула и отмерла, быстро обернулась обратно к скалам, вновь застыв в мучительной нерешительности.

Ей приходилось сталкиваться с Те Фити, богиней, в облике которой угадывались человеческие черты, но размеры ее были огромны в сравнении с простыми смертными. Мауи-полубог выглядел обычным мужчиной, пускай и небывало могучим.

Что же за создание явилось перед ней? Было ли это божество, о котором не говорилось ни в одной из легенд, или злой дух, морское чудище вроде Таматоа, пришедшее с некоей вредительской целью? Моана все никак не могла решить, как ей вести себя, приветствовать это существо или бежать от него прочь, когда по тихому плеску поняла, что оно... он вышел на берег.

Встав вполоборота, Моана несмело повернула голову... и наткнулась на теплый взгляд синих глаз. Пришелец улыбался ей ласково, словно знал ее уже очень давно, и был рад увидеть после долгой разлуки.

У него были странные, узкие черты лица, как если бы человеческое лицо истончилось, приобретя угловатость, однако Моана не могла подумать, что он уродлив, также, как не могла счесть отталкивающей его белую кожу, лишенную и капли загара; на ум пришло сравнение с луной, чей белый свет проливается по ночам на море. Вся фигура пришельца, высокая и гибкая, его наружность источали такую же прохладу и были так же необъяснимо притягательны.

Пока Моана разглядывала его, напружинившись, как маленький пугливый зверек, по-прежнему стоя возле скал, чтобы в любой момент иметь возможность убежать, он оставался возле самой кромки воды, будто бы не желая напугать, глядя на нее выжидающе и самую малость насмешливо.

— Приветствую тебя, о, дух, — с опаской произнесла Моана. — Прости мне мое неведение, но не мог бы ты назвать себя, чтобы я знала, кто почтил наш остров своим присутствием?

Улыбаясь, незваный гость вытянул вперед руку. Только теперь Моана заметила, что в ней была небольшая бело-розовая раковина — уменьшенная копия той, которую девушка оставила на вершине родного острова, покидая его вместе со своим племенем. Той, что некогда подарил ей…

— Океан? — спросила Моана недоверчиво. Пришелец кивнул, продолжая держать раковину на раскрытой ладони. Девушка увидела, что между пальцев у него сложены складками кожистые перепонки, как у морских ящеров, в изобилии водящихся на каменистых островах. Но и эта деталь не показалась Моане отвратительной, она лишь мельком подумала — с такими перепонками, должно быть, очень удобно плавать…

Природное любопытство победило робость, и Моана сделала маленький шажок вперед, затем еще один, пока не оказалась совсем рядом с пришельцем. Глаза ее впивались в бледное лицо, пока она вспоминала все известные ей легенды — ни в одной из них не говорилось о том, что морское божество может принимать человеческий облик.

Все это время он смотрел на нее с терпением и ласковой насмешкой, и постепенно в Моане затеплилось узнавание — это правда был Океан! Ее друг, ее наставник, тот, кто дал ей силы воплотить свои мечты о путешествии и открытиях, кто увидел в ней стремление к познанию этого мира и помогал в трудный час! Затрепетав от восторга, Моана ответила на его улыбку и, преодолев оставшееся расстояние, с величайшей осторожностью приняла подарок. Ракушка была гладкая и на удивление теплая, а вот кончики длинных белых пальцев коснулись ее кожи прохладой морских глубин.

Внезапный громкий оклик, раздавшийся совсем рядом, заставил девушку вздрогнуть, едва не уронив раковину. Кто-то из соплеменников звал ее с другой стороны скальной цепи; Моана в нерешительности посмотрела в том направлении и, будто очнувшись, шумно втянула воздух — она и не заметила, как настала ночь, а из-за прилива море подступило ближе и теперь плескалось возле самых колен.

Вновь обернувшись, Моана едва не вскрикнула от досады — ее Океан уже скрылся среди волн, и лишь расходящиеся по воде круги свидетельствовали о появлении морского божества… круги и маленькая бело-розовая раковина в ладони. Бережно сжав подарок, Моана стремглав кинулась к скалам. Сердце с бешеным упоенным восторгом колотилось в груди, а свежий ветер, запутавшийся в волосах, шептал: «Он вернется. Теперь он обязательно вернется».

* * *

Искавший Моану житель деревни сообщил, что вождь Туи желает видеть ее. Когда послания от отца передавались вот так, через кого-то, это означало неминуемый серьезный разговор. Вздохнув, Моана посмотрела на темные воды, отражающие свет полной луны, и направилась к своему вождю.

Оба родителя уже ждали ее, церемонно сидя в центре их жилища; мама выглядела опечаленной, и Моана помедлила, с тревогой рассматривая их лица, но потом все же заняла место перед ними, как почтительная дочь. Отец, сложив руки на покрытой татуировками груди, начал строго и торжественно:

— Дочь моя, мы долго избегали этого разговора, но пришло время озаботиться будущим твоим и твоего племени! Когда я уйду в мир духов, ты станешь новым вождем и поведешь наши лодки к неизведанным берегам, однако до этого мне бы хотелось убедиться, что ты выполнишь свой долг, обретя супруга и продолжив поколение вождей.

Оторопев, Моана слушала своего отца; с последними его словами она едва подавила желание вскочить на ноги и убежать прочь.

— Как ты можешь это говорить? — проговорила она взволнованно, почти что возмущенно. — Разве я уже не выполнила свой долг перед народом, рискнув жизнью ради его спасения? Разве я не обучила вас всех мореплаванию, чтобы вы могли исследовать новые берега, жить свободно и процветать? Свобода — вот чего я хочу, не только для Мотунуи, но и для себя!

— Речь неразумного дитя, а не будущего вождя! — спокойно ответил Туи; он явно был готов к возражениям и не собирался отступать. — Ты должна быть примером и опорой для людей, они не будут доверять той, кто не оставит после себя преемника!

Подумав, Моана решила задобрить отца небольшой уступкой:

— Возможно, когда-нибудь…

— Но свое согласие тебе следует дать уже сейчас, как того требует обычай! — прервал ее Туи. — Ты знаешь, что многие достойные мужи Мотунуи подходили ко мне, спрашивая согласия преподнести тебе цветы и жертву с охоты, и я выбрал среди них самого достойного. Завтра Куда…

— Так ты и выбор уже за меня сделал?! — не выдержав, вскричала Моана. Никогда прежде она не позволяла себе кричать на вождя племени и теперь, не обращая внимания на его рассерженный взгляд, с мольбой обратилась к хранящей до сих пор молчание матери: — Мама, прошу тебя, скажи свое слово! Ведь вы с папой выбрали друг друга, обретя любовь, разве можете вы отдать меня тому, кого я не люблю и не приму, как своего мужа?

— Ты примешь того, кого я… — грозно начал Туи, но мама положила руку ему на плечо и ласково сказала Моане:

— Твой отец когда-то точно так же обращался к моему отцу, прежде чем преподнести мне цветы, а до тех пор я почти не знала его. Куда — хороший человек, он добр и честен, к тому же, любит море не меньше, чем ты. Разве так уж плохо стать его женой, чтобы он помогал тебе вести за собой народ? Уверена, когда ты узнаешь его лучше, то согласишься, что твой отец сделал хороший выбор.

Моана поневоле задумалась над этим. Она знала Куду как действительно хорошего моряка, отважного, но в то же время спокойного и рассудительного молодого мужчину; он добивался успеха во всем, за что брался, и, вероятно, из всех мужчин племени был самым завидным женихом. Но Моане претила сама мысль о том, чтобы следовать обычаям, которые принуждают ее к чему-то, а тем более такому серьезному шагу. Она бы с большим удовольствием снова сунулась в логово чудовищного Таматоа или шагнула навстречу огненной Те Ка! По крайней мере, это был бы ее собственный выбор.

— Делайте, что считаете нужным, — произнесла она, вставая и нарочито кланяясь родителям. — Я знаю, что вы все равно дадите Куде свое согласие. Но все во мне восстает против этого, и никакие его качества моего мнения не изменят!

Сказав, Моана вышла на свежий воздух, чтобы привести в порядок мысли и хоть немного успокоиться. Будь сейчас день, она взяла бы лодку и отправилась рассекать на ней волны, однако стояла ночь, поднялся ветер и выходить в море было опасно.

Только снаружи Моана вспомнила, что по-прежнему держит в руке раковину; в течение всего разговора девушка неосознанно сжимала ее ладонью. Как могла она хоть на мгновение забыть о ней и о том, кто подарил ее? Моана улыбнулась: завтра же утром она вернется на маленький пляж и снова встретится со своим другом! Эта мысль, еще недавно столь будоражащая, показалась сейчас странным образом прохладной, как сам Океан, она остудила разгоряченные чувства и принесла неожиданное умиротворение. Побродив возле жилища еще немного, Моана вернулась и сразу же уснула глубоким спокойным сном.