Расставляя приоритеты (джен)

Его оставили в маленьком, как видно, редко используемом помещении. В окно лился свет как минимум одного солнца, а видимый ему кусок голубого неба был абсолютно чист от любых летательных аппаратов. Чистая атмосфера и хорошо охраняемая территория. Знание о том, что раз им пока не доступен выход за пределы системы хоть и расстраивало, но вовсе не означало, что у местного населения нет транспорта для перемещения по воздуху. Скорее наоборот, заставляло задуматься, насколько он совершенен? Насколько сильно вообще их прогресс отстаёт от Империи?

Правда то, как он сам попал сюда со своим спутником наталкивало на мысль, что аппараты, как таковые им были и не нужны. Мгновенное перемещение. Выигрыш в скорости и времени омрачался, как видно, лишь коротким но крайне неприятным спазмом в районе живота. Хотя нельзя было сбрасывать со счетов само устройство: небольшое, сделанное в форме старинной золотой монеты. Оно могло быть крайне сложным в производстве, да и как видно имело всё-таки какие-то ограничения, поскольку перед тем как они его использовали…

Его мысли прервало появление какого-то странного существа: тонкое тщедушное тельце, огромные уши и большие глаза. Лорд Вейдер знал три расы, чья внешность была близка к этому созданию, но оно навряд ли имело к ним хоть какое-то отношение или хотя бы подозревало об их существовании. Так что основной зацепкой к пониманию природы вошедшего, была лишь его странная одежда, а точнее практически полное отсутствие оной. Щуплое тельце скрывала лишь аккуратно повязанная белая простыня с изображение щита, разделённого на четыре сектора у каждого из которых был свой цвет и зверь.

Существо пропищало что-то своим писклявым голосом, но среди сотен известных бывшему главкому Империи языков и диалектов он никогда не слышал подобное сочетание звуков. Подождав с пару секунд и не заметив с его стороны никакой реакции, оно как видно догадалось, что его не понимают — ткнуло в него пальцем и поманило за собой.

Идти непонятно за кем, когда ты попал непонятно куда. Давненько он не делал подобного, лет пожалуй…

Он не хотел вспоминать.

Его вели по длинным каменным коридорам, что причудливо изгибались внутри, как видно, огромного строения. Маршрут был, очевидно, хорошо знаком этому странному созданию, однако в его движениях сквозила какая-то странная неуверенность. Будто ему не совсем привычно перемещаться именно таким образом: вышагивая посередине освещённого факелами коридора. Если добавить к столь странному поведению форму, состоящую из одной накидки, отсутствие обуви и хоть каких-то украшений, не говоря об оружии, вывод напрашивался всего один — прислуга. Причём самая низшая, фактически раб, которому хозяева не разрешают открыто появляться здесь, смущая своим видом гостей, но при этом доверяют подобные «деликатные» поручения, когда надо сделать всё тихо и не задавая вопросов.

Изучая своего маленького проводника, он не забывал запоминать дорогу, просто так, на всякий случай. Благо примечательных ориентиров было достаточно: доспехи, ковры, зеркала. Особенно то, что висело в коридорах вместо картин. Они были явно написаны красками, но…

Существо двигалось слишком быстро, не давая времени отсчитать интервал повтора, но что-то ему подсказывало, что это не далеко не обычные записи оформленные в виде картин. Во всяком случае одно из живых изображений он видел на паре картин по пути следования. Нелепый мужчина в церемониальных доспехах, донельзя неумело, пытался затесаться в изображённых группах, следуя за ними по пятам.

Тем временем они кажется дошли до пункта назначения. Маленький проводник очевидно назвал пароль и массивное каменное изваяние встало и отошло от двери, позволяя пройти внутрь и открыв тем самым взгляду лорда ситхов столь же массивный каменный эскалатор, что прятался внутри.

Директор выглядел именно так, как и описывал его Палпатин. Старый, в меру величественный и весьма добродушный на вид, он встретил его у самых дверей своего кабинета. Комнаты, заполненной печатными книгами и механизмами назначение которых было для него тайной.

Показав на стоящее перед столом кресло, он уселся в своё. Взял стоящий перед ним пузырёк с ярко оранжевой жидкостью и залпом его выпил, одновременно перевернув маленькие песочные часы, которым как видно отводилась роль таймера, начавшего отсчёт.

— Теперь вы понимаете меня?

Лорд Вейдер сухо кивнул.

— Отлично. Признаюсь, времени у нас слишком мало, а сказать вам нужно много. Но увы, зелье действует ровно час, а его ингредиенты и время приготовления слишком дорогое удовольствие даже для меня.

Как видно, в этом моменте ожидалась какая-нибудь выражающая благодушие и продиктованная этикетом фраза. Во всяком случае, прождав положенные пять секунд и не получив должной реакции, новоявленный приятель Палпатина продолжил.

— Я Альбус Дамблдор, директор школы чародейства и волшебства Хогвартс, в которой вы сейчас находитесь. И перво-наперво, я хотел бы заверить вас в том, что мне искренне жаль, что пришлось оторвать вас от ваших дел и отправить сюда. Но особого выбора у меня при этом не было.

Тёмный лорд продолжал хранить молчание. Император тоже иногда устраивал публичные полушутливые извинения на тему «какой я старый, вечно всё путаю» и обычно в таких случаях он редко ограничивался заверениями от подданных в том, что это неправда.

— Палпатин предупреждал меня о том, что вы можете крайне негативно воспринять идею переноса и её последствия. Можете попытаться предпринять действия, которые поставят под угрозу мою жизнь и благополучие, лишь бы выбраться отсюда. За свою жизнь я не боюсь и прекрасно понимаю, что вы имеете полное право захотеть меня её лишить, но если это послужит хоть каким-то оправданием, то я имел очень веские причины для того, чтоб вы оказались здесь. И поверьте, у меня нет ни малейшего желания задерживать вас более чем нужно, а потому, раскроем карты. Мы предположили, что вам будет нужно выполнить некоторые условия, для свершения которых Магия и разрешила — можно даже сказать сама осуществила — этот перенос. Так что, согласно нашим предположениям, вы вернётесь обратно, едва они будут выполнены. И я, Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, обещаю вам в этом свою полную и безграничную помощь и поддержку.

— Что вы от меня хотите?

— О, сущий пустяк. — Директор улыбнулся ему радушной улыбкой, заговорщически блеснув стёклышками очков. — Я хочу, чтоб вы спасли наш мир.

* * *

Палата? Вот ЭТО у них называется палата?! Аластор Грюм с отвращением оглядывал свою камеру, которую его охранники называли не иначе, как «палатой для пациентов с особым восприятием реальности». Красивая фраза, за которой прятались противоударные стены на которые наложили чары заглушения. Ты мог горланить хоть до хрипоты пошлые песенки, но даже стоящая возле стены востроухая девчонка не услышит ни звука. А если и услышит, то, что с того? У тебя же «особое восприятие реальности». Словом, хорошая система. Он сам такой пользовался в своё время.

Его время… как же оно быстро пролетело. Он был им нужен, когда Пожиратели расхаживали по домам, заходя в них как к себе домой и когда Волан-де-Морт разве что дверь кабинета министра маги не распахивал с ноги. А теперь? А теперь он им не нужен. Они сидят в своих уютных домиках и убеждают друг друга, что всё хорошо. Что ничего не случилось и самое страшное позади.

Идиоты. Все они идиоты, не способные видеть. Нет, хуже, идиоты, не желающие видеть!

Надо было бить тревогу ещё тогда, три года назад, когда Волан-де-Морт проник в школу за философским камнем. Но нет, никто не послушал. Грюм рассмеялся скрипучим смехом, вспоминая этих напыщенных идиотов, что ныне заняли его кабинет. Мракоборцы. Ничтожества, вот они кто! И этот Аберт в первую очередь.

— С Сам-Знаете-Кем справился одиннадцатилетний мальчишка. Первокурсник, Аластор! Смешно даже подумать, что ему хватит сил найти ещё хоть кого-то, чтоб совершить вторую попытку.

Смешно?.. Нет. Не смешно, а страшно. Страшно, когда мракоборец боится назвать своего врага по имени. Назвать, а не сражаться! Он ушёл тогда оттуда и больше не приходил. Не хотел потерять остатки веры во всю систему.

Впрочем, сохранить их на более приличный срок всё равно не удалось, поскольку уже на следующий год была та история с василиском и дневником. Так что когда младшенький Крауч вломился к нему в дом и скрутил, он уже ни на что не надеялся.

Младшенький Крауч. Барти. Богатенький сынок влиятельного папочки. Один в могиле, второй в психушке — туда им и дорога. Два слюнявых идиота. Один поверил словам безумного тёмного мага, второй поддался нытью своей жёнушки. Как итог, они все в большой опасности.

Его самого опасности не пугали. Сначала он к ним привык, а потом просто перестал испытывать такое чувство, как страх. Оно недопустимо при работе мракоборцем. Эти тёмные, как собаки, что-что, а страх чуют сразу. Дал слабину и всё — заказывай место на кладбище. Так что ни во время заключения у Крауча, ни в последствии когда узнал, что именно было целью его похищения и пришло понимание о грядущих событиях, он не боялся. Не испугался, когда к нему вломились колдомедики с аврорами, скрутили и бросили сюда, отобрав волшебную палочку. Чувство, отдалённо похожее на страх, пришло, лишь когда он сидел уже здесь, в этой уютной камере и пытался понять, как они сумели обойти его систему защиты. Целителей считать не стоило, а авроры... Да кто эти мальчишки против него?! Значит… Зачем? Почему? Дамблдор — он с ним или против него? Ответа не было.

Медсёстры приносили ему всякие таблетки, порошочки, микстурки и мягко воркуя, словно с младенцем, просили принять их. Грюм криво ухмылялся ведьмочкам, покорно беря лекарство, чтобы, едва дверь успевала захлопнуться, отправить всё эти достижения медицины куда угодно, но только не в свой желудок. Медицине он не доверял, медицине, которой его собирались пичкать насильно, тем более. Едва придя в себя после столкновения с аврорами, он стал всячески избегать приёма лекарств, хоть это и было для него нелегко. Голова болела так, будто кто-то невидимый бил по ней молотом, огонь, полыхавший где-то в недрах его суставов, практически не давал вставать с кровати. Но он держался. Лишь незадолго до прихода очередной медсестры с лекарствами позволял себе дать слабину и забыться болезненным сном. Справедливо пологая, что если о его состоянии и станет известно или с его губ случайно сорвётся болезненный стон, то это спишут на ослабление действия препаратов. Только и всего.

Не понимающие в этом ничего медсёстры, в большинстве своём ещё вчерашние школьницы, знающие об кошмарах войны лишь по рассказам и в силу возраста даже не пытающиеся, что называется влезть в шкуру старого мракоборца, этого не замечали. Послушно писали в своих коротких отчётах, что пациент упрям, недоверчив, тих и лекарства на него похоже действуют очень слабо.

Они переживали о его состоянии, однако сильные лекарства, как и магию использовать не решались. Тут играл на руку тот факт, что о Грюме в последние годы распространили столько небылиц и чьих-то злых шуточек, что даже его немногочисленные друзья не знали где правда, а где ложь.

Говорили, что он натёр своё тело смесью из драконьей крови и яда, так что теперь любое прикосновение врага к нему, заставит незащищённую кожу противника покрыться волдырями. Поговаривали, что он применил на себе экспериментальные защитные чары, так что всё, что выходит за пределы зелья от прыщей и заклятья от насморка на него не только не действует, но и вроде как приводит к наложению не снимаемого проклятия, на того кто решился «помочь». Кто-то взахлёб рассказывал, что его волшебный глаз даже будучи снятым…

Словом все решили не рисковать. Использовали самые простые зелья и таблетки, от которых эффекта было практически ноль, но зато они не расценивались как угроза даже самыми мнительными чарами.

Пожалуй, развеять все эти нелепые слухи и прописать верное лекарство, а так же разгадать хитроумный план старого мракоборца смог бы любой целитель, мало-мальски знакомый с медициной в целом и старыми параноиками в частности. Но ни одного целителя, по особому распоряжению Фаджа к Грозному Глазу не пускали. Министр под благовидным предлогом, сославшись на каких-то именитых профессоров «прописал» больному полный покой с минимумом контактов. И потому весь медперсонал допущенный следить за старым волшебником, счёл за благо не лезть с личными инициативами.

Грюм, впрочем, на эти инициативы и не нарывался. Он был тих и внешне покорен. Он выжидал. Что-что, а ждать он умел. Не любил, но умел, как и всякий кого жизнь прилично потрепала. Он ждал объяснений. Альбус что-то задумал. У Альбуса был план. Иначе он бы не кинул его сюда. Нет, директор Хогвартса не был таким милым и доверчивым простачком, который души не чаял в детях. Старый мракоборец знал Дамблдора слишком давно, чтоб научиться смотреть под эту маску. Чтоб видеть за ласковым взглядом, холодный ум, чтоб мягкий голос не скрывал от него жестокость слов.

Фадж всегда был наивным дураком. Власть ради власти. Статус министра в его глазах это венец карьеры. Глупость. Настоящая власть это не как у него: речи с трибуны и место почётного гостя за столом. Настоящая власть в умах людей. Завладей их мыслями, внуши на подсознательном уровне, что ты знаешь и можешь всё и… и всё! А когда происходит эта установка? Когда закладываются первые понятия о настоящей дружбе, чести и прочих основополагающих понятиях? В школе! Там, вдали от мамочек и папочек, избавившись от их чрезмерной опеки, можно вложить в голову их чадам всё! Собственно это и было тем, что проделал в своё время тёмный лорд. То, что теперь пытается предотвратить Альбус. Мягко, осторожно, стараясь дать шанс даже самым безнадёжным детям. И ради защиты этих самых детей он пойдёт если не на всё, то точно на многое. Даже швырнёт друга и вернейшего соратника в эту комфортабельную тюрьму. А раз так, раз его теория более чем вероятно верна, значит можно подождать.

И он ждал.

Это случилось, примерно, через три недели после его заточения. В коридоре послышалась возня, шорох поворачиваемого ключа и двери отворились, впуская внутрь Альбуса Дамблдора в сопровождении двух целителей и одной крайне перепуганной медсестры.

— Это всё-таки очень опасно.

— Я уверяю вас, мы с Аластором старые друзья, — мягко улыбнувшись сказал директор Хогвартса, деловито оглядываясь в поисках стула.

Грюм хотел отпустить едкую шуточку, сообщив, что ему даже пластмассовые тарелки не доверяют, предпочитая подавать еду на специально заговоренных листьях и только такую, которую он сможет есть руками. Но решил, что лучше сохранить гордое молчание: обстановку состоящую из кровати в углу, да впитывающего отхожего места в другом углу, его гость разглядит и без понуканий. Негоже ему, заслуженному борцу с тёмными силами, жаловаться на отсутствие шёлковых простыней или давать понять, что его это хоть как-то волнует.

В палате, как и предполагалось, магия не действовала, так что стул всё-таки пришлось принести из коридора. Простой, пластмассовый магловский садовый стул. Помнится именно таким стулом…

Раздался тихий щелчок закрываемой за медсестрой дверью и в комнате восстановилась та же абсолютная тишина, что и до внезапного вторжения.

Они ни о чём не говорили. Просто сидели молча. Долго глядели друг другу в глаза. Наконец, будто разглядев, что-то одному ему видимое, директор облокотился на спинку и улыбнулся тёплой улыбкой, словно это не по его указке Грюма швырнули сюда.

— Я тут намедни предавался воспоминаниям, — голос у него был привычно спокойным и ровным. Без сыворотки правды и не определишь, действительно вспоминал или это хорошо отрепетированная речь. — Магическая война, жертвы. Скольких ты тогда лично отправил в Азкабан? Скольким обеспечил приговор на поцелуй?

Грюм молчал, не отводя своего единственного глаза.

— Многих, — сам ответил на свой вопрос Дамблдор, не дожидаясь ответа. — Многие тогда понесли наказание, но помогло ли это хоть кому-нибудь? Вернуло мёртвых? Излечило раны выжившим? Помнишь Логботомов: Френка и Алису?

Он сцепил зубы и молчал. Конечно он их помнит. Весёлых, молодых, беззаботных. Счастливых родителей и преданных ордену людей. Людей пребывающих, как говорят юристы, в здравом уме и с твёрдой памятью. Он иногда приходил их навещать. Чтобы не забыть. Чтобы краски не потускнели и он не размяк со временем забыв под мантры о человечности, как были бесчеловечны те, кто это сотворил.

— Как ты думаешь, — продолжал глава ордена, — Невиллу сильно легче от того, что Беллатриса Лестрейндж сидела в тюрьме?

— Сидит, — не удержавшись поправил он, вспоминая высокомерную ведьму.

— Сидела, — в свою очередь поправил Дамблдор, — она сбежала три дня назад.

Чтож, старик всегда знал слова способные в один миг сбить маску с оппонента и заставить его действовать, а уж вкупе со странным началом про то, что помогли ли все меры наказания.

— Что ты задумал? — неохотно выдавил он, не спуская настороженного взгляда с гостя.

— Сыграть на опережение, как ты и предлагал.

— Устроили наконец рейд по всем этим фамильным гнёздышкам? Давно пора!

— Лучше. Я решил исправить ошибки допущенные ранее.

Грюм в растерянности смотрел на старого друга. Ошибки? Ранее? По его мнению ошибок было слишком много, чтоб их устранить, и у большинства этих ошибок были громкие фамилии и длинные руки, что ещё больше осложнило бы эту, на его взгляд, и без того крайне сложную процедуру.

Осложнило бы, решись он действительно действовать таким образом, но увы, Альбус был не таким. Даже будучи президентом Международной конфедерации магов он старался не пользоваться своей политической властью, а значит тут, что-то другое. Разговоры про «легче ли жертвам от того, что преступник понёс наказание» он слышал и раньше, но сейчас? Он недоверчиво покачал головой в глубине души надеясь, что это не старая пластинка на тему перевоспитания.

Директор Хогвартса заметив этот невольный жест улыбнулся и словно невзначай спросил, — Аластор, ты веришь в чудо?

— Пару недель назад я мог выйти на любой перекрёсток и наколдовать белого кролика, — презрительно хмыкнул он не сводя настороженного взгляда. — Любой магл сказал бы, что это чудо. Только это чудо для него, а не для меня.

— Вот и я рассуждал примерно так же, — кивнув самому себе заметил Дамблдор. — Мы волшебники, и именно поэтому, мы привыкли к чудесам. Но, что в таком случае для нас будет чудом? Филосовский камень — уничтожили, чтоб не дать разразиться хаосу, а ведь он был пожалуй одним из немногих истинно магических чудес. Чудес в понимании, как волшебников, так и маглов. Что же осталось ещё? Что ты сам назовёшь чудом Аластор?

— Чудес не бывает, — покачав головой отозвался старый мракоборец. — Волшебники, маглы, кентавры и гоблины: все хотят денег и вечной жизни. Избавление от подобных опасных мечтаний я бы пожалуй и назвал чудом.

— Только это? Деньги и вечная юность?

— Ну ещё мир во всём мире. Дружба народов, всеобщее счастье, — с нескрываемым сарказмом начал он и замер на полу слове недоверчиво глядя на старого друга. — Проще создать новый философский камень!

— Самые лёгкие пути не всегда верные.

— Ну да, с удовольствием послушаю, как ты собираешься объяснить Волан-де-Морту, что убивать маглов не хорошо, — не скрывая иронии поинтересовался Грюм.

— Это надо объяснить не только Тому, но и многим волшебникам, — всё так же мягко поправил Дамблдор. — Мы убиваем маглов своим невниманием. Смеёмся над их врачами, которые лечат тем, что режут, и в то же время утаиваем от них знания способные чуть ли не мгновенно излечить многие страшные для них болезни. Мы не можем найти диалог не только с великанами, но и с гоблинами, кентаврами и прочими существами. Мы возгордились и то, что твориться сейчас — это расплата за нашу вековую спесь. То, что мы поставили себя выше остальных вредит не только им, но и нам. Нам в первую очередь. Мы загнали себя в угол и в своей гордыне не желаем из него выйти, поскольку для этого надо подойти к стоящим в центре.

— Проще говоря, ты хочешь сказать, что остановить новую войну и спасти мир может только внезапное прозрение всех и вся? Что ты пойдёшь, произнесёшь пламенную речь и Малфои перестанут кичиться деньгами и кровью. Сбежавшая Беллатриса, в слезах и соплях, приползёт к дому Лонгботомов и будет умолять простить её. Кентавры перестанут быть самовлюблёнными засранцами, а великаны конечно же перестанут хотя бы драться между собой? — он попытался рассмеяться, но получившийся смешок получился каким-то не смешным. Не смешно было слышать подобные речи от человека, которого он считал одним из немногих «нормальных» людей. — Альбус, меня не было всего три недели, — устало сказал он. — Три! А ты сейчас говоришь такие вещи, которые даже первокурсники считают наивными.

— Удивительное это понятие, представления человека о нормальности, — задумчиво отозвался Дамблдор. — У маглов есть целая наука которая занимается определением нормальности или ненормальности. Согласно основным положениям этой науки, человек размахивающий палкой и заявляющий, что он волшебник — не нормален. Но ведь мы же с тобой абсолютно нормальны, Аластор?

Он хотел напомнить ему где они находятся, но директор покачал головой и продолжил:

— Мы и они, считаем текущее положение дел нормальным, только потому, что привыкли к нему. Каждый год я вижу десятки первокурсников, некоторые из которых узнали о магии лишь пару месяцев назад. У этих ребят в глазах горит надежда. Они с восторгом смотрят на наш мир и не имеют ни малейшего понятия о «чистоте крови», недоговороспособности великанов и, как ты там назвал кентавров?

Грюм обречённо вздохнул. Перевоспитание. Всё-таки перевоспитание всех и вся. Но как? Если за столько лет он не смог преодолеть эту стену, то за пару дней она точно не рухнет. Нет такого заклинания, чтоб завтра все проснулись и воспылали неуёмной любовью к ближним. Это невозможно. Невозможно, если только… В голове пронеслась статья в Пророке, которую он так и не успел дочитать, когда вломились колдомедики. Отказ от идеи объединиться, чтоб сразить лорда и заключение его в эту комфортабельную тюрьму. Зачем? Его убрали, чтоб он не смог чему-то помешать. Но чему?

Судорожно сглотнув, он еле нашёл в себе силы задать один, донельзя простой вопрос, — что ты сделал?

— Поставил наши жизни на карту, пока они окончательно не обесценились. — С какой-то усталой, вымученной улыбкой сказал директор и перевёл взгляд на стену возле его кровати, на которой был нарисована полянка в лесу.

Деревья, весёлый ручеёк — кажется это должно было успокаивать обитателей, но с ним почему-то не действовало. Его наоборот напрягала показная безопасность картины и лёгкие тени, что лежали за деревьями. На Дамблдора она похоже так же не действовала. Его голос стал глухим, на лице будто сразу проступили все морщины, — помнишь, во время особо тяжёлого противостояния мы собрались в штабе ордена и Сириус сказал, что нам так тяжело бороться потому, что мало тех, кто не боится бросить им вызов. Ты тогда ответил ему, что таких волшебников было бы несоизмеримо больше, если бы они понимали, что потеряют в случае победы Волан-де-Морта.

— Что. Ты. Сделал?

— Заключил сделку с дьяволом, — грустно улыбнулся директор. — Во всяком случае ему бы понравилось такое сравнение.

Он снова посмотрел на него и у Грюма, впервые за много-много лет, побежали мурашки по спине от того, что он видел в глазах друга. Усталые, измученные, но непокорные. На него смотрел человек принявший самое важное и самое трудное решение в своей жизни. Знающий, что шансы на успех ничтожно малы, но всё же готовый рискнуть, поскольку тогда есть хотя бы мизерный, иллюзорный, но всё-таки вполне реальный шанс.

— Я отправил Тома в другой мир, а заодно решил поиграть с судьбой. Узнать, есть ли счастливый конец для нашего мира, который удовлетворит все стороны нынешнего и будущего конфликтов. Я рискнул, Аластор. Рискнул всем. Волан-де-Морта здесь нет, но все его последователи уже собрались. Их много, они знают о своей силе и теперь они, согласно докладам Северуса, засветились друг перед другом. Том заставил их всех раскрыться. Так что отступить им теперь будет сложно, а значит рано или поздно, но они пойдут в атаку.

Его губы против воли изогнулись. Изборождённый шрамами рот растянулся в улыбке и один из самых знаменитых и угрюмых мракоборцев Англии засмеялся. Смеялся, захлёбываясь собственным глухим, раскатистым смехом. Смеялся, пока на глазах не выступили слёзы. Смеялся так, как не смеялся даже тогда, когда ему сообщили о том, что годовалый ребёнок победил тёмного лорда.

Резко встал. Потянулся. Расправил плечи. — Если хочешь знать моё мнение, то это самый бредовый план, который я слышал в своей жизни. Но это первый план касательно решения проблем, а не ожидания когда они сами рассосутся.

Губы директора изогнулись в лёгкой улыбке, а глаза хитро блеснули за стёклами очков, — хочешь узнать, что ещё я получил по этому договору?

* * *

По своим размерам Хогвартс не уступал старой академии: огромные залы, длинные коридоры, просторные классы. В чём-то превосходил: озеро, лес и чистое небо не закрытое транспортным потоком. Однако суть была всё та же: закрытое учебное заведение для одарённых детей, доступ на территорию которого имеют только преподаватели.

На данный момент замок был практически пуст. Помимо директора, прислуги и встретившего его по прибытии Снейпа он встретил только двоих: завхоза и школьную медсестру, в обществе которой, на данный момент, он и проводил практически всё своё время.

Мадам Помфри была уже не молодой, маленькой женщиной с извечной мягкой улыбкой на лице. Сидя рядом с ней Вейдер — все эти годы свято веривший, что ему плевать на общественное мнение — был рад, что никто из бывших знакомых его не видит. Не видит, как грозный бывший главком Империи, Палач императора и просто человек которого боятся как враги так и союзники сидит рядом с женщиной — чья голова украшенная незамысловатой белой шляпой едва достигает его плеча — и учит, по детской книжке с картинками, незнакомый язык.

Впрочем, смерть принца Ксизора — пусть и от смеха — наверное ему бы понравилась.

Помфри показывала на картинки — в местном печатном аналоге книги маленького имперца — и чётким голосом произносила названия предметов. Радостно улыбалась каждому его успеху, похоже искренне восхищаясь тому, что он за неделю достиг разговорного уровня пятилетнего ребёнка: понимал, что от него хотят и мог довольно сносно общаться с окружающими.

Педагогический талант был далеко не единственной её сильной стороной. Ещё в первый день, когда сразу после разговора Дамблдор привёл Вейдера к ней, выяснилось, что она в одиночку заведует всем местным медицинским блоком: крохотным, но светлым отделением с кучей коек и полным отсутствием аппаратуры.

Именно это отсутствие аппаратуры и было, пожалуй, вторым самым не приятным открытием после того, как он удостоверился, что его Сила здесь практически не действует.

Доспехи, за долгие годы стали второй кожей, идеальной бронёй и тем, без чего он не мог жить. Они поддерживали, защищали, оберегали пострадавшее в огне Мустафара тело. В них он был по-прежнему силен: мог сутками напролёт вести бой, командовать армией и флотом, ставить на место зарвавшихся шавок и не чувствовать себя калекой, которому достаточно снять шлем вне своей медицинской палаты, что бы уже через некоторое время сдохнуть весьма неприятной и крайне жалкой смертью.

Доспехи, как и тот обрубок человека, что они защищали, требовали ухода и специального оборудования, дабы была уверенность, что в сложной системе жизнеобеспечения не случится сбой в самый неподходящий для этого момент.

Вейдер только несколько дней спустя — когда медсестра разбирала с ним книгу по истории Хогвартса — узнал в какой опасности он был.

Магловские приспособления — проще говоря, вся техника, созданная без участия местного аналога Силы — не работали на территории школы. Ему повезло дважды. Палпатин как видно всё-таки соизволил предупредить директора о том, что его ученик попросту умрёт, если системы откажут, а тот в свою очередь — как владыка этого места — смог что-то сделать с самозащитой Хогвартса. Во-вторых, чисто «магловским» его доспех всё-таки не был, хотя бесспорно — с некоторыми поправками — был шедевром инженерной мысли.

Однако каким бы хорошим он не был, какие бы преимущества не давал и что бы не говорил император о том, что боль делает ситхов сильнее, тёмный лорд желал от него избавиться. От него и от своей немощи. Он желал снова обрести своё тело. Молодое, сильное, способное ощущать мир не посредством Силы и сложной системы сенсоров, а непосредственно напрямую.

Пусть глаза перестанут видеть в темноте — ему будет довольно видеть при свете дня, краски мира, не искажённые красноватым сиянием.

Пусть уйдут усиливающие его силу механические конечности, позволявшие чуть ли не голыми руками разрывать противника — почувствовать бы под рукой и холод метала, и жар пламени, и дуновение ветра.

Пусть пропадёт пропадом эта сложная система фильтров, что очищала все эти годы воздух как от лёгких примесей, так и от сильнейших ядов — нет ничего слаще чем простой свежий воздух, который он так давно мечтает снова самостоятельно вдохнуть.

Он хотел всего этого, но когда дружок Палпатина предложил применить свою магию, что бы хоть немного подлатать остатки его здоровья он засомневался. Никому и никогда он больше не позволит ставить над собой эксперименты — тем более те, природу которых он не понимает.

Деваться в прочем было некуда, из альтернатив «магическому лечению» был только до крайности неустойчивый к внешнему воздействию пузырь возле его головы — который и взял бы на себя функции по очистке воздуха и собственно сам примитивный дыхательный аппарат. Созданный исключительно магией он смог бы работать там, где техника отказывала — беда была в том, что директор не мог создать то, чего не видел и принципа работы не понимал. Найденный у всё тех же маглов аналог — который и был взят за образец — представлял собой огромную коробку метр на метр, с кучей проводов, которую всюду пришлось бы таскать с собой.

Так что он разрешил им только минимальные изменения, те без которых иначе просто бы умер. Его заверили, что это сложно даже для них, но они справятся — и не такие травмы лечили.

С наглядным примером успешного лечения он познакомился уже через пару дней, когда Дамблдор представил ему своего старого друга и по совместительству охотника за головами особо опасных тёмных адептов силы или как здесь принято говорить — мракоборца — Аластора Грюма.

По словам директора, он должен был показать ему основы магии и элементарные способы защиты от волшебных созданий низшего уровня. Простые, совсем не сложные, доступные и не требующие в большинстве своём наличия волшебной палочки.

— Он выдающийся мракоборец! Половина Азкабана заполнена его усилиями.

— Слишком нервный для столь хладнокровного охотника, — мрачно заметил тёмный лорд разглядывая стоящую возле стены грозу тёмных магов: его чуть дёргающийся настоящий глаз, слишком уж крепко сжимаемую палку и лихорадочно оглядывающееся приспособление во второй глазнице. Они говорили посредством зелья, поэтому новоприбывший не мог знать сути разговора, но Вейдер видел, как тот напряжённо пытается читать по-губам директора, даже невзирая на то, что это чужой язык.

Дамблдор впрочем, яро выступал в его защиту. Да, отсидеть почти десять месяцев в своём собственном сундуке, будучи схваченным вчерашним школьником и преступником знаменитым не силой, а банальным предательством, было несколько для того неожиданно. Тут у любого разовьётся паранойя, так что не в чем его винить.

— У всех бывают ошибки, — примирительно закончил директор, с каким-то непонятным умилением наблюдая, как механический глаз разглядывает, что-то за спиной своего хозяина.

— Это не ошибка, а…

— Случайное совпадение! — улыбаясь радостно заявил Дамблдор и не давая времени возразить продолжил. — Вот у вас, я слышал, величайшее оружие уничтожил такой же вчерашний школьник. И если Питер и Барти хотя бы в школе учились магии, то этот мальчик никогда в жизни не сидел за штурвалом этого… Ну, который летает. Совсем забыл как вы там его называете?

— Истребителя, — глухо выдавил он из себя.

— Да! Точно. Именно так и называл его Палпатин. Мы с ним тогда как раз и говорили о роли случайности и о том, что надо всегда давать второй шанс. Вот Аластор проиграл тем двоим. Мы дали ему второй шанс. У вас, на том оружии, мальчик к тому же одолел лучшего пилота Империи, — он нахмурился, словно что-то вспоминая, — совсем забыл как его звали…

Неизвестно вспомнил бы он имя, но зелью оставалось действовать судя по всему считанные секунды, да и сам Грюм в этот момент постучал своей палкой по полу выражая нетерпение.

— Кхм. Да. Не важно. Главное всем дать второй шанс, ведь случайность это только случайность.

И пожелав хорошего урока, напоследок весело спросив у мракоборца про чай с чем-то лимонным, он вышел из кабинета.

Проводив его взглядом до дверей, лорд Дарт Вейдер готов был поклясться в двух вещах. Первое, на память этот старик точно не жалуется. Второе, теперь он точно знает, почему Палпатин был от него в таком восторге.

Уроки с Грюмом являли собой краткий курс молодого бойца для этого мира. Ему показывали разных существ, что его населяли и которые могли представлять для не наделённого Силой опасность. Большинство этих тварей вообще были не совсем живыми: боггарты, призраки, упыри и так далее требовали куда более тонкого подхода, чем привычный удар мечом или кулаком. Впрочем последний, как он убедился, по-прежнему прекрасно действовал на пикси, фонарника и обитателей теплицы для особо опасных растений.

От посещения теплицы он, к слову, мог бы и отказаться, чем-чем, а гигантскими цветочками людоедами его не удивишь. Да и какие они гигантские? Помнится во время одной из операций, местное растение попыталось съесть его шатл. Интересно было конечно понаблюдать, как эта бочкообразная махина переварила бы груду метала, но шатл ему на тот момент был нужнее, чем выяснение силы желудочного сока всеядного цветка. Так что наглец был просто зарублен мечом, против которого у него не было защиты.

Мечом.

Вот меча ему действительно не хватало. Он пропал во время перехода, а все попытки создать новый были обречены на провал. Да что там создание меча, он же механик, он мог из кучи мусора собрать дроида, а из груды деталей корабль! Попав на планету, выяснив её технический уровень и узнав свою цель, он вознамерился собрать «нормальное оружие и нормальный корабль». Чертежи он знал, если дать их и собрать материалы, то даже такие примитивы справятся. Магия, Сила, предрассудки и чужое мнение — бессмысленно против хорошего выстрела с орбиты.

Однако у Магии и Силы как, оказалось, было, своё мнение по этому вопросу. Едва он брал в руки бумагу и пытался вспомнить, как в голове словно возникал туман. Чёткие схемы размывались, а формулы (как физические, так и химические) становились непонятны, хоть он знал их практически всю жизнь. Сначала это пугало, но потом директор, узнав о причине беспокойства своего «нового избранного» сказал, что это нормально. Магия хочет решения проблемы, а не глобального технологического скачка.

Наверное, он об этом задумался бы подробней, но времени не хватало катастрофически. Оставалась неделя, до начала занятий и четыре дня до приезда остальных преподавателей. Его новых коллег, которые с восторгом примут новичка в свои ряды.

— Да, им будет весьма любопытно взглянуть на нового смертника, занявшего место преподавателя защиты от тёмных искусств, — холодно заметил Снейп.

Мастер зелий, двойной агент и доверенное лицо Дамблдора по совместительству похоже невзлюбил его с первого взгляда. Точнее, что-то ему подсказывало, что невзлюбил он его ещё задолго до того, как увидел. Причина? Причину он понял практически сразу, но вот смысл этого маниакального стремления занять должность от него упорно ускользал.

Вот если бы они были в Империи и тот возмутился его назначением главкомом, он бы понял. Власть, деньги, флот и статус второго лица государства. Здесь не было денег, власти и статус был таким же, как и у прочих профессоров. Хотя нет, не таким. К статусу профессора ЗОТИ добавлялась приставка жертва проклятия, которое в конце года на него непременно обрушиться. Самому Вейдеру на проклятия было плевать. Что ещё с ним может случиться плохого, чтоб превзойти наказание придуманное Палпатином?! Но вот это идиотическое желание умереть он не понимал.

Мастер зелий не производил впечатления идиота и, как оказалось, был более чем компетентен в своей области, так что он решил не обращать на эту странность внимания. Здесь он не главком и убивать за дерзость не имеет права. Да и вообще, глупо угрожать смертью столь явно ищущему её самоубийце.

Дамблдор обещал, как-нибудь рассказать о причинах, столь странного поведения. Он о многом обещал рассказать. Директор чётко дал понять, что в его интересах, чтоб условия были выполнены, просто сейчас не время. Слишком многого он не знает об их мире, слишком многое ему сейчас надо увидеть, чтоб не пришлось объяснять каждое слово в ходе трудного разговора, который им ещё предстоит.

Вейдер его не торопил. Кидаться в лобовую атаку, оказавшись в одиночестве и против неизвестного противника, он и сам не спешил. Сначала надо было разобраться, что к чему, выучить язык, освоить местный аналог Силы и разобраться с местными обычаями, которые Дамблдор и называл корнем проблемы. Просто он чувствовал, что лучше с этим не тянуть. Чувствовал, что времени оставалось мало.

Времени осталось всего ничего.

Где-то за гранью…

— Вас давно не было видно, я уже начал беспокоиться, — с лёгким укором в голосе заметил Дамблдор, когда император наконец занял своё кресло.

— И вы туда же, — с напускным ворчанием отозвался лорд ситхов. — Все беспокоятся. Все суетятся. И почему-то никто не верит, что это были лучшие две недели, за последние, без малого, двадцать лет.

— А они были такими? Признаться я боялся, что Том доставит вам пару неприятных минут.

— На редкость упрямый великовозрастный мальчишка, — кивнул Палпатин. — Но с другой стороны, у меня целая галактика для того чтоб подчиняться, так что это было интересным разнообразием.

Следующие полчаса прошли в дружеском, полушутливом, полусерьёзном обмене мнениями о подопечных и их реакцией на новую обстановку. Всесильный император заставляющий сжиматься сердца и кулаки у половины населения галактики жаловался, что Дамблдор его подло обманул — подсунул какую-то нервную истеричку, вместо тёмного лорда, и у него уже заканчивается запас успокоительных рассчитанный на целую армию. Директор Хогвартса, которого все считают одним из мудрейших магов планеты, в свою очередь укорял Палпатина в недобросовестности при описании характера ученика.

— Вы мне клялись, что это бесчувственная машина! Сгусток тьмы, излучающий ненависть. Я лично видел, как ваша концентрированная тьма, бродя вечером по территории школы, наткнулась на загон в котором мой лесничий держит животных, приготовленных для программы выпускного курса. Приглашённый мною специалист по тёмным магам четыре раза проверял себя на зрительный морок и подозревал меня в том, что в моих лимонных дольках был галлюциноген. Поскольку не мог поверить видя, как зубастые друзья Хагрида, в два метра высотой, тёрлись о доспехи вашего «нагонятеля ужаса на галактику» и млели, когда тот чесал им за ушком!

— Только не обольщайтесь, на его счёт, — заметил император, когда Дамблдор с шутливым негодованием закончил пересказ всех трудно переводимых слов, что произнёс маститый специалист по борьбе с тёмными лордами, когда «зверюшка» с шестью рядами акульих зубов, завалилась на спинку, умоляя почесать ей брюшко. — Я знаю его с девяти лет, так что могу с уверенностью сказать. Эта способность ладить с животными и машинами, всё, что осталось от его прошлого. Сейчас он недоверчивый, самоуверенный, лишённый жалости, патологически не способный прощать чужие ошибки и слабости человек. Дайте ему повод и он либо вас уничтожит, либо превратит вашу и без того неспокойную жизнь в сущий ад.

— А почему он стал таким? — как бы между прочим поинтересовался Дамблдор.

— Почему? — Император внезапно замялся. — Ну… была целая масса причин.

— Например?

— Вы желаете их знать?

— Только если вы желаете о них рассказать.

Палпатин откинулся на спинку кресла. Со странной, задумчивой улыбкой внимательно посмотрел на своего так называемого коллегу и понимающе кивнув, тихо, как бы между прочим, заметил, — вот поэтому он вас и боится.

Директор промолчал, с самым невинным видом глядя на горящее в камине пламя.