Потомки лорда Каллига (джен)

Серевин поднёс к губам чашку, отпил и выжидательно посмотрел на гостя. Тот не спешил пить: просто сидел, зажав её в ладонях, и дышал ароматным паром. И с каждым вдохом, чувствовал Серевин, в госте оставалось всё меньше глухой злобной боли и становилось всё больше покоя. Как и предполагалось, как и было рассчитано.

Наконец тот осмелился сделать глоток. Замер весь, словно от удара синей молнии, медленно, со свистом, выпустил воздух сквозь зубы. Потом спросил — тихо и даже как-то робко:

— Что это за колдовство? Что ты сделал со мной, преступник?

— Это шинн, шошшан и шегель, восские травы, разрушающие злые чары и дарующие истинное зрение, — мягко ответил Серевин. — Моя благодарность за то, что ты согласился меня выслушать, о Гнев.

— Снова ощутить запах и вкус... да, это дорогого стоит, — согласился тот. — Хорошо, я выслушаю тебя. Но потом убью — такова воля Императора.

Серевин коротко склонил голову, принимая условия. Пока всё шло по плану.

* * *

— Мусоровоз?! — воскликнул Аранья наполовину в гневе, наполовину в ужасе. — Но там же грязно!

Судя по тому, как переглянулись его спутники, его чувства остались непонятыми.

— Помирать на Хутте — ещё грязнее, — снисходительным тоном заметила тви'лекка. — Будешь лежать мёртвый в канаве с дерьмом, а на тебя будут блевать гаморреанские пьяницы. По-моему, лучше уж мусоровоз.

— Да уж, — усмехнулся Номен. — Разве ситов не учат из двух зол выбирать меньшее?

Они, несомненно, издевались.

В другое время следовало бы активировать мечи и проучить как следует вздумавших смеяться над лордом ситов и арканиан наглецов, но сейчас по пятам шла погоня, мусоровоз был их единственной надеждой... а дорогая и красивая красная мантия всё равно была уже безнадёжно испорчена. Но всё равно идея прыгать с крыши завода на взлетающий мусоровоз и на лету пытаться вскрыть световым мечом аварийный люк Аранье решительно не нравилась. Слишком уж много что могло пойти не так.

— Когда я летала с Ноком Драйеном, — радостно поделилась тви'лекка, — мы многие корабли брали на абордаж — и корветы, и каракки, и баржи, и грузовики... но мусоровозы никогда. Люблю осваивать новое, а вы?

Её оптимизм, пожалуй, мог бы вывести из себя даже святого отшельника Бенду с Атоллона.

Впрочем, всяческие нервы следовало отложить на потом, как и вообще все размышления.

Его задача — не думать, а делать. Увидеть люк, прыгнуть ему навстречу, поймать себя в мягкие объятия Силы на приземлении. Нанести удар, потом ещё удар. Открыть люк. Прыгнуть внутрь и скорчиться от мерзкой вони, пробивающейся даже через обязательный на Хутте респиратор. «Хорошо ещё, у меня визор надет, а то бы и глазам несдобровать». Подтянуться на узкий железный трап, проходивший над кучами мусора. Добежать до рубки, вырубить дроида-пилота, перевести всё на ручное управление.

И — просто как жест недовольства — первым делом сбросить всё содержимое мусоровоза на Ржавый Двор. «Всё равно Хутта — одна большая свалка, никто и не заметит».

* * *

— Ты знаешь историю о Кайросе с Талассы, родич? — спросил Серевин самым рассеянным тоном.

Он давно обдумал все свои реплики, давно выстроил в уме этот разговор — и всё равно сердце билось в груди, как в силках. Как у актёра перед ответственной премьерой.

— О Кайросе Алтунене? — уточнил тот. — Это где его должны были сжечь, а он начал взывать к Армис?

Как и следовало ожидать.

— Нет, другую. О пророчестве Мисты.

— Эту не слышал, — Гнев пожал плечами. — Да и зачем она мне?

— И всё же выслушайте. Кайрос с Талассы, как говорят, был богаче всех смертных и бессмертных. Он даже носил кольчугу из драгоценных камней...

— ...которая отражала все выстрелы в его противников, — гость позволил себе лёгкую улыбку. — Да, помню такое.

— Но он не собирался полагаться только на кольчугу. Со всех концов вселенной созывал он мудрецов, волшебников и провидцев, и всем им оказывал щедрый приём в своём подводном дворце, где, как говорят, вместо птиц в клетках жили певчие рыбы...

У этой истории, как полагал Серевин, были две цели: во-первых, притчей намекнуть родичу на суть разговора; а во-вторых, погрузить его в атмосферу знакомого, понятного, безопасного. Заставить расслабиться и просто пить шай, а не ждать, когда же закончится разговор и станет можно убивать.

— И однажды к нему пришла Армис, я знаю. Он ещё три месяца показывал ей свои сокровищницы, и каждый месяц спрашивал, что есть счастье...

— Именно так. Но моя история не об этом, а о том, как Кайрос Алтунен узнал, что против арканиан поднялось восстание во главе с великим Адасом. Таласса была в стороне от основных пространств сражений, и Кайрос был не уверен, что ему стоит вмешиваться в войну. Поэтому он...

— Попросил у кого-нибудь совета и не выполнил его? Ну, поскольку Талассу завоевали, — в голосе Гнева слышалась тень интереса.

Отлично.

— И да, и нет. Кайрос не хотел советов — он считал, что ему хватит заёмной мудрости тех, кого он принимал в своём дворце. Нет, он хотел точно знать, стоит ему вмешиваться или нет. Так что он велел искать по всей Вселенной провидцев и пророков и везти к нему. Он щедро платил им за гадание, но ни один не мог дать чёткого и внятного ответа, поэтому одного за другим их бросали на съедение акулам и глубоководным тварям.

Гнев уже не вмешивался — только медленно пил свой шай и слушал.

— Так длилось, пока к нему не привели Мисту, девицу красной крови, стиравшую для него бельё. И Миста сказала: «Я знаю исход этой войны, и могу сказать его тебе, но не бесплатно».

— Миста... — тихо повторил Гнев. — Погоди, Миста с Талассы? Праматерь Миста?! То есть, она была пророчицей?

Серевин молча кивнул, наслаждаясь эффектом.

— Та самая Миста, от чьего лона пришла в мир Ниав, — подтвердил он. — И вот что она потребовала у Кайроса: сделать её женой и подарить ей дитя.

— Так вот откуда у нас в роду это имя, — хмыкнул Гнев. — А я всё гадал... и как, что она ему напророчила.

— В тот день, когда дитя шевельнулось у неё под сердцем, она сказала своему супругу: «Ты можешь идти на войну, но помни: великое царство падёт, и великое царство пребудет, если ты это сделаешь».

* * *

Холодно...

Кисара— Ихэнне — потянулся — потянулась — поднять руку, пошевелиться, стронуться с места.

Они чувствовали, как на щёки им падают холодные снежинки, и как горяча спекшаяся от бластерного огня кровь в свежей ране. Они чувствовали страх и отчаяние, боль и смятение. Но в первую очередь — холод.

Холодно...

Ихэнне — да, на сей раз именно он, не она, не они — ощутил, как по щеке катится, замерзая, слеза. Он не понимал, за что ему это, зачем это, почему?! Райна Темпл была совсем девочкой, когда они последний раз виделись, и так любила шоколад и фрукты, которыми он её угощал. Она даже звала его Ихэннге[1].

«Нельзя доверять кэчч[2]. Всякий чужак однажды предаст».

А это Кисара, это её голос и её мысли.

«Чужаки делятся на тех, кто нам завидует и тех, кто нас используют. Мы для них не братья и не сёстры, даже для лучших из них, и никогда ими не станем».

Холодно...

Теперь он понимал: наверное, он что-нибудь не то сболтнул. В конце концов, Райнарэ говорила ему, что убьёт родного отца, если тот её скомпрометирует. А в сравнении с отцом какой-то мимолётный чисский знакомый — пустое место, расходный материал.

«Зачем сравнивать? Мы расходный материал для них для всех».

Если что-нибудь не сделать, они замёрзнут. А если отползти в дом Кисары? Тогда умрут чуть позже. Они ведь и держатся ещё только потому, что их двое, две жизни в одном теле.

Мы не хотим умирать. Мы не хотим не быть. Мы хотим жить.

Ползти до домика было — как идти против ураганного ветра, только ещё сложнее. И всё-таки они добрались.

«Мы всё равно умрём. Рана слишком тяжёлая, а помощи взяться неоткуда».

Кисара была пессимистка.

Но не Ихэнне, нет. Он потянулся к передатчику, набирая знакомый номер.

Не все кэчч — подлецы. Или все. Сейчас узнаем.

* * *

Гнев нахмурился, поджал щупальца.

— И к чему была эта история, Серевин?

— К пространству пророчества, — ответил он. — В котором жили Кайрос и Миста, в котором живём мы.

— Пространству пророчества?

— Я так называю отрезок между видением и его исполнением. На протяжении которого мы видим, но не знаем, что именно видим. Чьё царство падёт, арканиан или Адаса? И чьё пребудет? Убьёшь ты меня или услышишь? Придёт ли тот, кого ты ждёшь, или его не существует?

Отлично. Оцепенение уюта с Гостя стряхнуло, как ударом.

— В пространстве пророчества нам остаётся лишь одно: действовать, — продолжил он, словно ничего не замечая. — Причём действовать вслепую и полагаясь лишь на себя. Ха-Маком указывает нам путь, это правда — но идти по нему мы должны самостоятельно. Понимаешь, о чём я?

— Пытаться шантажировать меня с твоей стороны несколько глупо, — ответил Гнев. — Даже если ты и правда знаешь то, на что намекаешь, твоя смерть заткнёт тебя куда надёжнее любой платы.

От страха Серевина прошиб холодный пот, но он только беспечно улыбнулся:

— Шантаж? Низко, мелочно и действительно глупо. Нет, мой лорд и родич, я предлагаю тебе нечто иное. Я предлагаю тебе союз.

— Союз? Зачем он мне?

— Потому что мы оба из одного дома, и кровь, которая связывает нас, нас равно ненавидит, — словно не замечая его слов, продолжал Серевин. — Потому что я хотел узнать тебя с самого детства, с тех пор, как понял, что я не единственный живой пророк в нашей семье. И потому, что у меня есть то единственное, что может указать выход из пространства пророчества: толкование. Твёрдый ответ на незаданный вопрос.

Волна неуюта и неуверенности прошла по комнате, но быстро схлынула. Хорошо.

— Это сильное заявление. Чем ты его подтвердишь, Дарт Серевин?

— Дарт Серевин? Нет, я подтвержу его как Сейвин Кайрос, говорящий с Сефиссом Кайросом.

Пришла пора для козырей. Даже если получив их, Гнев выберет убить слишком много знающего родственника... неважно. Важно, чтобы он получил их. Поверил в них. Чтобы такая важная фигура оказалась в игре на стороне фальшивого Избранного. Впрочем, может ли — в пространстве пророчества, разумеется — существовать "фальшивый" Избранный, если в него верят взаправду?

Он подтолкнул к гостю небольшой датапад.

— Воссы изрекли пророчество, и джедаи услышали его. Но как ты понимаешь, родич, всё, что слышат они, слышу и я — и ещё немного. Я ведь Пророк, я Серев-Ин. У твоего видения теперь есть имя, возраст и лицо, родич. Ты рад?

Гнев молчал. Перелистывал страницы документа: текст пророчества, текст официального толкования, краткая биография "юного Редвина", записи совещаний джедаев с толкователями — можно ли считать юного Редвина тем самым или нет. И чем дольше он читал, тем сильнее страх сжимал Серевина: что, если не поверит? Что, если он привык быть Гневом? Что, если всё было не так, если то видение со статуей следовало понимать иначе, и не ради пророчества Сефисс поверг Ревана, и вовсе не собирается бороться с Императором?

Закончив листать, Гнев одним резким движением поднялся на ноги. Хмыкнул, ощутив, как вздрогнув, замер Серевин. Развернулся и широким шагом пошёл прочь. В дверях притормозил, обернулся, сказал строго:

— Я ещё зайду к тебе, преступник.

И вышел вон.

Серевин обмяк в кресле и понял, что теряет сознание.

[1] Добавляя к имени "гэ" (старший брат/сестра) вместо постфикса профессии, чиссы выражают уважительную привязанность. В ответ можно использовать постфикс "рэ" (младший брат/сестра).

[2] Кэчч — от "кэчинг", чужестранец — презрительное именование для всех не-чиссов.