Путь волшебницы. История в зеркалах (гет)

Последний штрих церемониального туалета главной придворной волшебницы — ожерелье из огромных сапфиров. Это сильнейший амулет, который мадам Салиман лично достает из большого ларца и надевает сама, не позволяя горничным прикасаться к нему.

В тайнике под центральным камнем этого пышного украшения спрятаны мелкие зеркальные осколки. Они — всё, что осталось от младенческого талисмана прежнего короля. Салиман давным-давно разгадала загадку уничтоженного артефакта и поняла, почему он защитил ее от смертельного удара мадам Бошер. Ведь она, Сивилла, носила ребенка короля! Охранный амулет спасал не ее, а того, в ком текла кровь его хозяина. Но мадам Бошер оказалась сильнее...

Второй раз восстанавливать волшебное зеркальце ей не пришлось — король сказал, что ему больше не нужен амулет, который не сумел защитить его ребенка. Позднее мадам Салиман создала для правителя новый личный талисман — еще более мощный, чем прежний. Но подарить королю ребенка она уже не сумела, хотя очень этого хотела...

Зато это смогла сделать та, которую король назвал своей женой. Кажется, словно вчера это было: она, Сивилла, надевает только что созданный ею амулет на шею громко орущего рыжеволосого младенца, и король с королевой ласково смотрят на наследника... А вот уже нет давно ни короля, ни королевы. Его величество повторил судьбу своего отца, сложив голову на войне: никакие амулеты не защитят от родовой судьбы! Королева ненадолго пережила его, скончавшись от неведомой болезни.

— Зачахла от тоски по мужу, — шептались придворные.

Словом, история почти повторилась... Но она, Салиман — не мадам Бошер. И в смерти королевы ее вины нет. Впрочем, главная придворная волшебница, хотя и не приложила руку к болезни королевы, но и в лечении ее величества не особо усердствовала...

А вот за то, что не уберегла короля, Салиман винит себя до сих пор. Уже который год терзает сердце боль. И абсолютно не утешают слова покойного наставника, которые она вспоминала за свою жизнь бессчетное число раз: "Запомни, девочка: мы, маги, почти всесильны. Но судьба сильнее нас. Не забывай об этом".

После гибели короля мадам Салиман стала быстрее стареть, словно невольно разрушала себя изнутри неведомым заклинанием. Словно казнила себя за то, что не смогла оказаться сильнее судьбы, чтобы спасти того, кого любила. И каждый свой шаг к старости, к разрушению тела, к могиле она воспринимала с радостью, потому что это были ее шаги к воссоединению с любимым в другом мире — там, где они смогут быть счастливы вместе, невзирая ни на какие условности. По крайней мере, ей хотелось так думать.

Все резко изменилось, когда в ее жизни появился Хаул. В тот момент, когда из-под длинной темной челки на нее глянули изумрудные мальчишеские глаза, Сивилле показалось, что время ее жизни повернуло вспять. И она была счастлива несколько лет. Несколько драгоценных лет!

Но и эта радость канула в прошлое... Что ей осталось от той поздней неприкаянной любви? Только серьги в форме золотых капель да услужливые пажи, так похожие на Хаула в юности (о, она тщательно отбирает этих юнцов, чтобы в каждом из них видеть отражение того, кто был ей когда-то так дорог!).

В чем смысл ее жизни сейчас? Помогать тому, кто сидит на престоле? Ах, да какое ей дело до престола... Конечно, она дает полезные советы этому шумному и крикливому молодому королю. И он прислушивается к ее мнению, высоко ценя опыт и магические умения главной придворной волшебницы. Но против правды не попрешь: его величество чудовищно упрям, да и в смысле сообразительности, прямо скажем, звезд с неба не хватает. А уж воинственностью может поспорить с любым из своих предков. Тяжело с таким, ох, как тяжело...

Одно только радует: внешне он вылитый отец. И иногда, когда он молчит, ей на какие-то мгновения начинает казаться, что она снова молода, и прежний король рядом с нею, и всё у них еще впереди. Но стоит правителю заговорить — и сладостная иллюзия моментально рассеивается... Ах, как же Салиман ненавидит его голос! Как же она вообще ненавидит громкие звуки!

Хорошо, что война, в которую они с королем сейчас так самозабвенно играют, идет где-то далеко-далеко от столицы. Сюда не доносятся разрывы снарядов, шум моторов и стоны раненых... Для них, обитателей дворца, война — это шелест документов в штабе, флажки на настенной карте и фигурки на макете местности.

Впрочем, не только. Лично для нее, Салиман, война — это неоценимая возможность чем-то занять мысли, отвлечься от своих печалей. А еще война — это повод увидеть Хаула... Он сегодня обязательно придет. Он просто не может не придти!

...И вот аудиенция позади. Мадам Салиман, запрокинув голову, смотрит вверх. Белые облака, подгоняемые ветром, стремительно скользят по голубой эмали небосвода. Их очень хорошо видно сквозь звездообразную дыру в стеклянном потолке зимнего сада. Да, Хаул всегда любил театральные эффекты... Пробить крышу головой — это так в его духе! Он сбежал, снова сбежал от нее... От нее — и от войны. Интересно, а что ему вообще нужно в этой жизни? И кто ему нужен? Неужели вот эта глупенькая девочка, которая так неловко пыталась прикинуться старушкой? Еще и Ведьму пустоши (так теперь величают мадам Бошер) эти двое с собой прихватили... Она-то им на что сдалась? С ней ведь уже покончено! Сегодня Салиман полностью лишила ее колдовской силы — и, кстати, не без злорадства проделала это в том самом зале, где когда-то находилась приемная бывшей главной придворной волшебницы. Поделом старой ведьме: нечего было гоняться за Хаулом... Хаул принадлежит только ей, Салиман!

Сивилла задумчиво уставилась на шляпку, которую держала в руке. Единственный трофей, который остался ей от этой встречи, такой будоражащей и такой бесплодной. Дешевая девичья шляпка, украшенная вишенками... Символ беспечной молодости.

Сивилле вдруг стало очень холодно, и она, нахмурившись, покосилась на разбитый потолок — не оттуда ли дует? Хотя к чему обманывать себя — холод шел изнутри. Ей все чаще становилось зябко даже в знойный летний полдень. Вот и сейчас, теплым майским днем, она мерзнет в своем тяжелом бархатном платье. Это близкая могила дышит на нее своим холодом. Это король зовет ее к себе...

— Мадам Салиман, его величество ожидает вас у себя! — раздался под ухом мягкий голос юноши, похожего на Хаула. Сивилла вздрогнула, выронив шляпку. Потом, взяв себя в руки, сделала повелительный знак, и услужливые пажи покатили ее кресло в королевский штаб. Проезжая мимо зеркала, установленного у самого входа в зимний сад, между двух пальм, мадам Салиман по неистребимой женской привычке глянула в него — и тут же отвернулась: ей показалось, что за последний час она постарела на десять лет.