Мемуары Тёмного Властелина (джен)

Если описать ранние мои годы в нескольких словах, я выберу следующие: дурная нежить, дурные люди, дурные лошади. Первым двум категориям вечно что-то надо было от наставника, а от третьей страдал исключительно я. Потому что лошади вообще-то не любят нежить, демонов и некоторых других тёмных существ, и из-за папенькиного наследства, в ту пору особенно ярко проявляющегося, невзлюбили и меня.

Особо усложнялось дело тем, что лошади у наставника порой сменялись быстрее, чем успевали ко мне привыкнуть. Он мог в любой момент использовать пришедшую в голову идею на ближайшей животине, опасаясь остыть к тому моменту, пока донесёт эту идею до своей экспериментальной конюшни, расположенной на базе Мертвецкого скита. Как вы понимаете, ближайшей лошадью всегда оказывалась его же верховая либо заводная, и примерно в половине случаев наставнику после эксперимента приходилось искать покупателя на свежего зомби-коня, а самому срочно добывать хоть какую-нибудь, главное, чтоб живую, лошадь. Остальное делали уже не экспериментальные, а проверенные заклинания. Животные от них приобретали силу, скорость и выносливость, но, увы, не доброе ко мне расположение.

Кошмар длился вплоть до появления в нашей жизни Утырка.

Очередная идея наставника требовала вмешательства в растущий организм, поэтому не могла быть воплощена немедленно. Но тёмные маги, как правило, недолго мучаются от нереализованных желаний, находя способ достигнуть цели, так или иначе. Ехать до экспериментальной конюшни было бы долго, ждать, пока очередная верховая лошадь родит подопытного — ещё дольше, так что наставник бросил все вещи, как были, оставив меня у едва разожжённого костра, и ушёл в темноту осенней ночи. Мне было тогда три года с небольшим, но я не испугался — в самом деле, бывали в моей на тот ещё момент невеликой жизни и более захватывающие переживания. Ну, например, однажды я около часа прятался внутри диковинного надгробия, выполненного в виде клетки, а вокруг бесновалась нежить, разбуженная по моей неосторожности. Детям вообще свойственно нарушать запреты взрослых. Не совать руки в огонь, не тыкать в себя ножом, не ворошить могилы, в которых явно кто-то живёт… Всё равно же поколения за поколениями детей и суют, и тычут, и, конечно же, ворошат! Наставник помочь не мог никак, он в это время был занят ритуалом упокоения, и не мне объяснять, насколько опасно прерывать какой-либо ритуал на середине. Мне повезло в том, что прутья клетки-надгробия были достаточно далеко, чтобы между ними смог пролезть маленький полудемон, но не настолько, чтобы прошла тупая нежить. Тупая — важное уточнение, если бы тогда вокруг меня собрались мертвецы, обладающие хотя бы зачатками соображения, они бы догадались, что между прутьев можно просунуть лапу, и вот тогда писать эти мемуары было бы просто некому. Как же мне потом за тот случай от наставника влетело!

Но вернёмся к истории Утырка. Итак, я сидел у костра, смотрел на дорогу и ждал. И хоть я в свои невеликие три года почитал себя уже мудрым, пожившим и видевшим всякое взрослым, всё равно моё удивление было безмерным, когда я увидел принесённого наставником жеребёнка. Я привык к виду лошадей, а вот детёныша видел впервые. Эти бесконечные ноги... Я даже не спросил ничего. Меня хватало только на то, чтобы, разинув рот, рассматривать такие длинные ноги у такого маленького животного.

Когда наставник положил жеребёнка на землю, успокоил заклинанием, чтобы тот не убежал, и занялся приготовлениями к эксперименту, я подобрался поближе и коснулся неземного создания ладонью.

Да простит меня моя обожаемая супруга, но первой моей любовью стал этот жеребёнок. Его шёрстка отличалась от жёсткого ворса лошадей столь радикально, что мой мир перевернулся ещё раз. Тогда ещё безымянный зверь предстал для меня самым приятным на ощупь живым существом. Я был счастлив, гладя тёплый бок обеими руками. Увы, счастье моё было недолгим. Наставник закончил с подготовкой, отогнал меня в сторону и начал эксперимент.

В ту ночь я познал как бесконечное счастье и любовь, так и безнадёжное отчаяние. Жеребёнок беспомощно сучил ногами по траве и страшно хрипел. С его губ срывалась тёмная от крови пена, глаза были выпучены, а шея застыла в страшном напряжении. Мне до сих пор, даже спустя столько времени, не составляет труда вызвать в памяти эту трагическую картину...

Наставник огорчённо покачал головой и взялся за стилет, чтобы прервать агонию одним ударом, но я не дал ему этого сделать. Бросившись наперерез, я обхватил бьющегося жеребёнка своими слабыми детскими ручонками и взахлёб разревелся.

Я в первый раз в жизни заплакал. Воспитание и рассказы наставника с детства заставили меня без эмоций относиться к тому, что я убил собственную мать, и вообще, моё отношение к смерти было типичным для тёмного мага. Гибель тех же лошадей, к примеру, я переносил совершенно спокойно, досадуя лишь на то, что снова придётся налаживать отношения с новыми. Других душевных переживаний у меня по малолетству не было, я не испытывал нужды в еде или развлечениях. Энергетические потребности решались накопительными амулетами, которые я постоянно носил и совершенно незаметно для себя опустошал. На физическую же боль я, как и положено демону, отвечал не слезами, а агрессией. Наказания наставника, конечно, заставляли обиженно сопеть, но поводом для плача тоже не являлись. А вот судьба невероятного зверя с бесконечными ногами и восхитительной шерстью расстроила меня не то что до слёз, до полноценных рыданий!

Наставник посмотрел на меня, на умирающего жеребёнка, сплюнул в сторону и отложил стилет. Лёгким движением руки навесив на меня магическое зрение, он сел рядом.

— Смотри сюда, — сказал он, проводя ладонью над аурой жеребёнка. — Видишь разрывы?

Я в ответ всхлипнул и попытался было зареветь ещё горше. В магическом зрении жеребёнок выглядел ещё хуже. Собственно, разрывов было больше, чем ауры.

Наставник привёл меня в чувства лёгким подзатыльником и сбросил на руки остов заклинания.

— Берёшь обрывы и присоединяешь к свободным концам клубка. Справишься — глядишь, и доживёт до утра.

Весь остаток ночи я занимался вязанием узлов. Наставник, оставив мне заклинание и столь расплывчатую инструкцию, просто лёг спать. У меня на руках оказались умирающий жеребёнок и энергетическая конструкция, к которой я не знал, с какой стороны подойти. Терять времени было нельзя, и я, потратив минуту на тихую панику, аккуратно потянул почти истаявшую ниточку ауры и, как обычную нить, привязал её к растрёпанному клубку заклинания. Потом следующую. И ещё одну. И ещё.

Не будь я полудемоном, этот фокус не удался бы мне никогда. Если бы я знал, что голыми руками воздействовать на заклинания и ауры невозможно, наверное, даже и пробовать бы не стал. Но я не знал — и демоническая природа пришла на помощь, окрасив мои руки в цвет души и подарив им возможность влиять на энергетические конструкции. К утру я мало отличался от того же зомби из-за критического расхода сил. Однако жеребёнок ещё дышал, хотя я успел завязать лишь половину обрывков.

Наставник внимательно оглядел то печальное зрелище, которое мы вдвоём представляли, и приготовился к волшбе. Это было красиво. То, что я делал медленно, руками и поочерёдно, наставник творил одновременно, быстро и с помощью гибких щупов, выстреливающих их его ауры. В считанные минуты заклинание полностью срослось с жеребёнком, он закрыл глаза и затих.

Я вздумал было зареветь опять, приняв жеребёнка за мёртвого, но словил ещё подзатыльник.

— Он спит! — негромко шикнул на меня наставник. — И ты спать иди. Учти, ухаживать за зверем будешь сам.

Вот так у меня появился можно сказать, что фамиллиар. Прозвище Утырок он получил от наставника в тот же день. Едва проснувшись и встав на ноги, жеребёнок, качаясь, словно дерево в бурю, сделал несколько шагов и запустил морду в торбу с припасами. "Ну ты утырок!" — наставник тут же оттащил его за хвост, но часть продуктов к тому моменту была уже погрызена. Кличка легла как влитая. Утырок и Звездец — с такими именами мы составили грозную, но весьма смехотворную пару.

Надо сказать, частично эксперимент всё-таки завершился удачно. По крайней мере, потомкам Утырок может передавать множество полезных свойств и качеств. Но вот сам он, к сожалению, не способен выжить самостоятельно. Мне и по сию пору регулярно приходится обновлять заклинания, поддерживающие жизнь в его изменённом теле. Утырок отлично понимает ситуацию, иногда мне кажется, что он только поэтому остаётся рядом. У моего коня на редкость развитый интеллект и столь же мерзкий характер. Однако я всё же тешу себя мыслью, что мы друзья.

Лучшей же иллюстрацией характера Утырка может служить следующий факт: первым заклинанием, которое я по-настоящему освоил, было портняжное заклинание для упряжи, потому что наставнику надоело чинить поводы, перегрызаемые "этой недобитой скотиной" с завидной регулярностью. Я и по сию пору порой в дороге зашиваю разрываемые моим конём уздечки. И только сгрызенные трензели, увы, магической починке не поддаются; Утырок мастерски превращает их в куски металла, годные только на переплавку.