Однажды в Лютном (джен)

Пахло в Лютном переулке смесью давно нечищеного туалета и свалки. А ещё там было очень темно — и это несмотря на совсем ещё непоздний вечер: зимой темнеет рано, и хотя часы ещё не пробили семи, закрывающие небо тучи с момента захода солнца погрузили Лютный переулок во мрак, который не могли рассеять на удивление редкие и тусклые фонари.

Маркус Эйвери неуверенно огляделся и, морщась от вони и стараясь дышать ртом, чтобы ощущать её не так сильно, вытащил свою палочку и тихонько прошептал:

— Люмос.

И двинулся вперёд, освещая себе дорогу и внимательно глядя то себе под ноги, то на, по большей части, тёмные, плохо различимые даже днём вывески — и не обращая никакого внимания на окружающих.

А зря.

Ибо появление в Лютном элегантно и дорого одетого юноши, достаточно глупого для того, чтобы вообще явиться туда в подобном одеянии в одиночку, да ещё и так восхитительно выставившим себя на всеобщее обозрение своим Люмосом, многими здешними обитателями было воспринято как подарок судьбы. Тем более, что его лицо никому ни о чём не сказало — внешность семейства Эйвери была здесь куда меньше известна, чем тех же Малфоев или Лестрейнджей, с которыми, разумеется, никто бы не рискнул связываться — а это значило, что с парнишкой вполне можно было не церемонится. Конечно, знай обитатели Лютного его фамилию, к нему бы никто и близко не подошёл — ибо слава о его отце гремела, если так можно сказать, на всю Англию, и не было в ней человека в здравом уме, который решился бы перейти дорогу Эйвери-старшему — однако Маркус, естественно, не ходил с вышитой на мантии фамилией, а никак иначе опознать его было невозможно.

Но Эйвери ни о чём подобном даже не думал и медленно шёл по Лютному, старательно обходя подозрительно вида лужи и внимательно вчитываясь в вывески. Ему было страшно, и он чувствовал себя здесь чужим, инородным, и уже жалел, что затеял всё это, однако его цель того стоила, и он мужественно двигался вперёд, думая, что надо было взять с собой хотя бы Мальсибера — потому что встретиться со Снейпом в каникулы было сложно. Добравшись, наконец-то, до нужной ему книжной лавки, он вошёл внутрь и прямо с порога очень вежливо спросил продавца об интересующей его книге.

О том, что её можно отыскать здесь, он случайно услышал накануне в разговоре отца с одним из его гостей — те, разумеется, ничуть не стеснялись приехавшего на рождественские каникулы мальчишку, а Маркус, по обыкновению, тихо сидел в углу гостиной и слушал. Книгу это он хотел очень давно, но брать её в домашней библиотеке отец ему запретил — как обычно, никак свой отказ не объясняя, а задавать вопросы ему Маркус, как всегда, не посмел. Но запрета на покупку книги не было — а значит, Маркус вполне мог это сделать, тем более что в деньгах отец никогда его не ограничивал… хотя и откуда-то всегда знал, на что сын их потратил. Все самостоятельные приобретения сына отец чаще всего жестоко и холодно высмеивал, но никогда у него их не отбирал — и Маркус надеялся, что в этот раз всё пройдёт точно так же.

В интересующей его книге не было ничего особо опасного, но сама она была очень редкой — её перевод на английский Эйвери отыскал в школьной библиотеке, а вот оригинального текста там не было… или же, что казалось более вероятным, он не выдавался ученикам. Маркусу же хотелось увидеть арабский текст — пусть, конечно, не подлинник, ибо он пока что не представлял, как отыскать свиток десятого века — но хотя бы более позднюю, но точную копию.

Цена книги оказалась немалой, однако денег ему хватило — правда, расплачиваясь, он запутался в счёте и просто высыпал золото на прилавок, предложив продавцу самому отобрать нужную сумму, как всегда делал во «Флориш и Блоттс».

Вот только то, что было обычным для Диагон-элле, вовсе не было нормой в Лютном.

Прижав к груди книгу, совершенно счастливый Эйвери вышел из магазина и двинулся было обратно, к выходу на Диагон-Элле, как и по дороге сюда подсвечивая себе путь Люмосом. Радость от обладания давно желанным предметом затмевала в нём даже беспокойство и страх, которые сопровождали его с момента появления в Лютном, однако внезапно раздавшийся позади, совсем рядом с ним голос мгновенно напомнил ему о них:

— Эй, ты!

Эйвери, вздрогнув всем телом, замер и, чувствуя, как начинают подрагивать икры, испуганно обернулся — но в темноте смог различить лишь тёмный, высокий и широкоплечий силуэт и скорее почувствовать, чем разглядеть наставленную на него палочку.

— Вы… мне? — неуверенно переспросил Эйвери, начиная неуверенно пятиться.

— Тебе-тебе… Поди-ка сюда, — говоривший выступил из темноты и вдруг схватил его за предплечье, а кончик его палочки упёрся Эйвери прямо под подбородок — и тот ощутил, как холодеет его спина и предательски слабеют ноги. — Ты, малохольный, скажи-ка мне, сколько ты готов заплатить за надежду дожить до завтра? — спросил мужчина, резко и ловко утягивая его в один из тёмных кривых переулков, которого Эйвери прежде даже и не заметил.

— Да я... я…

— Ты-ты, — мужчина с лёгкостью швырнул его спиною об стену. От удара огонёк на кончике палочки оцепеневшего от страха Эйвери погас, и внезапно обрушившаяся на него темнота буквально ослепила его. Мужчина, тем временем, придвинулся, и Эйвери больше с ужасом, нежели с отвращением ощутил запах его дыхания, полный застарелого перегара, на редкость отвратительного табака и гнили.

— Н-не н-над-до, — плохо слушающимися губами пробормотал едва держащийся на ногах Эйвери, вдруг понимая, что все его домашние страхи были, в общем-то, ерундой — потому что как бы ни относился к нему отец, убийство сына он никогда всерьёз не рассматривал. В отличии, кажется, от его нынешнего собеседника.

— Что ты там мямлишь «не надо, не надо»? — раздражённо рявкнул мужчина. — Говори внятно, червяк! — потребовал он, ощутимо его тряхнув.

— Не надо, — снова пролепетал Эйвери, вжимаясь спиною в стену и чувствуя, что, не будучи в состоянии устоять на ватных ногах, начинает по ней сползать.

— Чего «не надо»-то? — презрительно переспросил мужчина, легонько шлёпнув его по щеке ладонью.

Удар Эйвери оглушил — никто никогда не был его по лицу.

Даже отец.

Никто.

Он судорожно втянул в себя воздух, жалобно всхлипнув — и тут же получил вторую пощёчину, а за ней сразу тычок в плечо.

— Тебя не учили отвечать старшим? — агрессивно спросил мужчина, снова толкая его в плечо. Где-то далеко в этот момент вдруг громко и отчаянно завизжала собака, но визг почти сразу же оборвался как-то неестественно внезапно и резко.

Эйвери, сжав зубы, с трудом кивнул — волосы упали ему на лицо, закрыв глаза, и он с облегчением позволил себе зажмуриться.

Никогда в жизни ему не было так страшно.

Ни разу.

За все шестнадцать прожитых лет.

— Ну же, малец, — вонючие крепкие пальцы неожиданно сжали его горло, перекрывая воздух — и Маркус вдруг понял, что вот сейчас он умрёт, на самом деле умрёт, а завтра папе доставят его грязный труп и тот только выдохнет радостно — и заведёт, наконец, себе другого наследника. И неожиданно ясно и отчётливо осознал, что не хочет такого финала — а хочет жить. — Как думаешь, — с хрипловатой издёвкой поинтересовался чудовищный незнакомец, — что надо ответить дяде, чтобы сохранить свою маленькую никчемную жизнь?

Отец всегда учил Маркуса «убей — или будь убит», и он вдруг словно услышал суровый и требовательный голос, увидел холодные, пристально глядящие на него глаза, почувствовал исходящее от Эйвери-старшего напряжённое ожидание — и два нужных слова его губы выговорили совершенно самостоятельно, безо всякого участия заполненного паникой мозга.

— Авада Кедавра! — сипло пробормотал Эйвери, чувствуя лишь, как бьётся пульс у него в висках и в стиснутом чужой рукой горле.

И даже сквозь закрытые веки увидел ярко-зелёную вспышку — а затем живое кольцо на его горле, наконец-то, разжалось, и Эйвери, жадно ловя ртом пропитанный вонью воздух, слаще которого сейчас не было ничего в целом мире, сполз по стене, плюхнувшись в холодную мягкую кучу грязи.

Какое-то время он просто дышал, по-прежнему зажмурившись и медленно пытаясь осознать, что же произошло. Приоткрыв один глаз и не увидев никого рядом, он открыл и второй — и, медленно опустив взгляд, увидел лежащего навзничь мужчину с очень удивлённым выражением на уже явно мёртвом лице. Что тот именно мёртв, Эйвери понял сразу — несмотря на то, что прежде никогда не видел вблизи покойника. Разве что на похоронах или в отцовских комнатах… но это было совсем другое.

Авада Кедавра.

Он сказал это — и у него получилось. То, чего отец добивался от него третий год — пусть и на щенках и на крысах — и что не выходило у Маркуса никогда, сейчас получилось с удивительной, почти пугающей лёгкостью. Но… что же теперь с ним будет?

Азкабан.

Его отправят навсегда в Азкабан — потому что за непростительные полагается именно это. И не имеет значения, что он даже СОВы не сдал и ему только шестнадцать — непростительное есть непросительное.

Мерлин, что же делать?

Эйвери всхлипнул и совершенно по-детски прижал правую руку ко рту, левой продолжая держать у груди свою книгу. Его трясло, но не от страха, а какого-то непонятного ему возбуждения, и он почему-то всё никак не мог оторвать взгляд от мёртвого лица, глядящего пустыми глазами куда-то вверх в жутковатом немом изумлении.

А потом услышал вдруг совсем рядом негромкое:

— Эй.

Подскочив на месте от неожиданности, Эйвери всем телом обернулся на голос и увидел стоящего в паре шагов от него широкоплечего высокого худощавого мужчину с палочкой в правой руке.

— Тихо, парень, — проговорил тот, не двигаясь с места. — Помощь нужна?

— Что? — тупо переспросил Эйвери.

— Труп, говорю, помочь спрятать? — спросил незнакомец вполне дружелюбно и сделал небольшой шаг вперёд.

— Д-да, — пролепетал Эйвери.

Так не могло быть. Это же невозможно! Кто в здравом уме станет ему сейчас помогать? Наверное, папа… а может, и нет… он бы опять на что-нибудь разозлился — хоть вот на то, как сына сейчас трясёт — и, наверное, воспользовался бы случаем, чтобы…

— Да? — очень дружелюбно переспросил его неожиданный собеседник и, подойдя ещё на один шаг, присел на корточки совсем рядом. — И палочку новую прикупить тебе пока надо, — проговорил он, осторожно, но крепко беря Эйвери за правое предплечье и перехватывая другой рукой его палочку. — Только в меня ей не тычь, а то вон как нехорошо вышло, — проговорил он с лёгким смешком, вынимая палочку Маркуса из его ставших совершенно ватными пальцев.

— Папа меня убьёт, — прошептал Эйвери, глядя на незнакомца растерянными и полными ужаса глазами и даже не видя толком его лица. — Что я ему скажу? — прошептал он в отчаянии.

— Ну, — опять усмехнулся мужчина, — по крайней мере, пару слов, которые говорить точно не стоит — особенно со своей палочкой и при свидетелях — ты знаешь. И хорошо, должен заметить, знаешь! — добавил он, вставая и одобрительно похлопывая его по плечу. — Но труп надо убрать — не дело оставлять человека всю ночь лежать тут. Знаешь, во что он к утру превратиться? — спросил он, засовывая палочку Маркуса куда-то себе под куртку и оборачиваясь к покойнику.

— Во что? — машинально переспросил Эйвери. — Он же мёртвый…

— Именно что, — кивнул мужчина, как-то очень задумчиво разглядывая покойного. — Тут полчища крыс — к утру они сожрут ему лицо, да и руки, пожалуй, практически до костей. Что, безусловно, очень поможет затруднить опознание, но мы рисковать не будем и проблему эту решим по-другому. Для начала лишим карманов их содержимого, — решительно сказал он. Эйвери послушно кивнул и, встав на четвереньки, подполз к убитому и потянулся было к карману его пальто. — Кто ж туда голыми-то руками лезет? — укоризненно проговорил незнакомец и, наклонившись, перехватил его руку своей, отодвинул её и достал из собственного кармана то, что ловким движением превратилось в его длинных пальцах в узкий нож. — Мало ли, что у него там… в карманах не только галеоны и сикли встречаются, — назидательно проговорил он, снова присаживаясь на корточки, ловко просовывая лезвие в карман его грязной куртки и выгребая им всё, что было внутри, наружу.

Что-то тускло блеснуло и звякнуло — Эйвери инстинктивно вздрогнул, а мужчина мгновенно подхватил рассыпавшиеся по мостовой монеты, которые буквально испарились из его пальцев. Остальное он, просмотрев, скомкал и сунул себе в карман — а затем проделал ту же процедуру ещё несколько раз. Закончив, он придирчиво осмотрел труп, достал свою палочку и парой точных взмахов его обнажил.

— Всё в дело пойдёт, — сказал он, уменьшая вещи буквально до полудюйма и отправляя их следом за остальной добычей. — А теперь… попрощайся, — он обернулся к так и стоящему на четвереньках в полуфуте от трупа Эйвери и весело ему подмигнул. — Пока-пока, — издевательски помахал он трупу рукой и, коснувшись своей палочкой мёртвого тела, сделал какое-то движение, показавшееся Эйвери смутно знакомым.

Контуры тела поплыли, и буквально через секунду на склизкой мостовой лежала пустая бутылка из-под виски. Незнакомец взял её за горлышко, размахнулся — и с силой разбил о мостовую. Она разлетелась на сотни мелких осколков, и он, приманив их к себе Акцио, переместил всё в один из стоящих поодаль мусорных баков, а затем немного картинно отряхнул руки.

— Вот и всё, — сказал он, глядя на Маркуса, которого от увиденного отчаянно замутило. — К утру заклятье, конечно, спадёт — и то, что осталось от тела, с удовольствием сожрут крысы. А может, и не только они, — подмигнул он, и у Эйвери даже сомнения не возникло, что говорит он вовсе не о бродячих котах. — Ну, поднимайся, — велел он, протягивая Маркусу руку. — Идём-ка отсюда.

Это было разумно и правильно, и Эйвери это замечательно понимал — но почему-то вместо того, чтобы последовать этому предложению, он просто кивнул, продолжая стоять на четвереньках и прижимать к себе одной рукой книгу, и в голове у него билась лишь одна мысль: что отцу придётся как-то объяснять, где он так перепачкался.

— Давай, парень, вставай, — мужчина нетерпеливо шагнул к нему и, подхватив подмышки, быстрым рывком поставил Эйвери на ноги. — Надо убираться отсюда, — он крепко взял Маркуса за локоть и повёл к выходу из переулка.

Эйвери послушно шёл рядом, ощущая себя какой-то сомнамбулой и просто механически передвигая ноги, не видя, куда ступает и не замечая вокруг ничего. Он вообще почти ничего не чувствовал, кроме крепко держащей его руки, головокружения и сильнейшей потребности сходить в туалет, ставшей в какой-то момент до того нестерпимой, что Эйвери, собрав все остатки своего мужества и сгорая от мучительного стыда, неуверенно тронул сжимающие его руку пальцы и прошептал:

— Извините, пожалуйста… мне надо в туалет…

— Чего? — тот обернулся, и Эйвери, чувствуя, как заливается краской, прошептал ещё тише:

— Мне в туалет надо…

Как ни странно, на сей раз мужчина его расслышал — и, остановившись, выпустил его руку и кивнул:

— Ну давай.

Эйвери растерянно огляделся. Они стояли в начале крохотного переулка, больше похожего на обычный проход между двумя домами, куда даже не выходило ни одной двери, за которыми могло бы скрываться нужное Маркусу заведение. Ничего не найдя, Эйвери, чувствуя, что его мочевой пузырь вот-вот разорвётся, ещё раз преодолел собственную стеснительность и спросил:

— Я не вижу, куда идти… простите, пожалуйста…

— Куда идти? — очень удивился его спутник. — Вон тебе две стены — выбирай любую и вперёд, — он тихо хмыкнул и тут же поторопил: — Только давай поскорее. Не самое безопасное место.

— Здесь? — переспросил Эйвери, и незнакомец его подбодрил:

— Ты полагаешь, это место можно ещё больше изгадить? Давай уже — или терпи и пойдём, тут недалеко.

Терпеть Маркус уже не мог — и, подойдя поближе к одной из стен, он, обмирая от стыда, повернулся спиной к своему спутнику и, наконец, облегчился. А потом обтёр руки платком и, намереваясь немедленно всё убрать, привычно сунул руку в чехол для палочки — и обмер.

— Моя палочка, — пробормотал он, в ужасе оборачиваясь к ожидающему его незнакомцу. Его руки и подбородок жалко дрожали, но ему сейчас было не до того, как он выглядит.

— Тебе зачем? — отозвался тот, подходя ближе.

— Её нет, — в отчаянии прошептал Эйвери. — Я не… я не помню…

— Да тут она, — мужчина раздвинул полы своей куртки и вытащил оттуда палочку. — Зачем, спрашиваю?

— Она у вас, — прерывисто переводя дух, проговорил Эйвери. — Спасибо…

— Всё, идём, — мужчина сунул было его палочку вновь к себе за пазуху, но Эйвери остановил его отчаянным:

— Отдайте, пожалуйста!

— Зачем? — в третий раз повторил мужчина.

— Нельзя же так оставлять, — сказал Маркус. — Убрать надо…

— Что убрать? — в голосе незнакомца явно слышалось изумление.

— Ну, — Эйвери опять покраснел. — За собой. Нехорошо так…

— Убрать? — переспросил мужчина — и вдруг рассмеялся. — Что тут убирать? Грязь эту вековую?

— Нехорошо так, — повторил, хмурясь, Маркус, которому почему-то сейчас казалось очень важным всё сделать как надо. — Так нельзя.

— Ох ты ж дракклова задница, — почти восхищённо проговорил незнакомец, протягивая Эйвери его палочку. — Ну давай…

Что-что, а убирать Маркус умел хорошо, однако остановиться ему оказалось сложно: слишком уж сильным был контраст между вычищенным участком и тем, что оставалось вокруг. Так что Эйвери двигался все дальше и дальше, лёгкими и точными взмахами палочки вычищая мостовую до обнаружившейся под наросшим на неё слоем грязи хоть и плохонькой, но брусчатки и вспугивая недовольно пищащих, разбегающихся в стороны крыс, а заодно приводя в порядок лишь немногим более чистые стены. Занятие это его успокаивало, и когда он дошел до конца переулка, его руки и ноги, наконец, перестали мелко дрожать, а окружающий мир вновь стал почти что реальным.

— Знаешь, парень, — услышал он мужской голос и подпрыгнул на месте от неожиданности, — думаю, это место не было таким чистым даже в день своего создания… жаль, я не увижу лиц тех, кто завтра поутру обнаружит всю эту красоту, — спаситель и спутник Эйвери, посмеиваясь, подошёл к нему и бесцеремонно опять отобрал у Маркуса палочку. Сунув её вместе с собственной себе за пазуху, он вновь подхватил юношу под руку и решительно повёл за собой.