Просто продолжать жить (гет)

Они вышли во двор — пустой, замощённый круглыми, поставленными на ребро камешками, между которых росла густая трава. Скользя по ним и проклиная и того, кто вообще изобрёл такую отмостку, и того, кто её выбрал сделать именно здесь, они прошли в угол и остановились в паре шагов от потемневшей и заросшей плющом стены.

— Здесь когда-то ставили позорную скамью, — сказал Эйвери. — Для эльфов или детей. Самое место, по-моему.

— Заступ нужен, — кивнул практичный МакНейр, — камни вынуть.

Снейп, ко всеобщему удивлению, немедленно трансфигурировал требуемое, потом добавил пару рукавиц и невозмутимо протянул всё это Уолдену. Тот надел их, примерился — и ловко подцепил первый камень.

— Как же я его недооценивал, — сказал негромко Родольфус, глядя на мерно и с удовольствием работающего МакНейра.

— Боюсь, что не только ты, — кивнул Люциус. — А ведь я всегда полагал, что знаю его как свои пять пальцев.

— А представь, что ты прав? — улыбнулся Лестрейндж. — И действительно знаешь свои пальцы так же… хорошо?

— Да вы не стойте тут все, — сказал им МакНейр. — Это ж часа на два… я как фута на три вырою — позову. Лопату только оставьте, — напомнил он.

— Я хочу посмотреть, — возразил Эйвери. — Я останусь.

— Говорят, — глубокомысленно заметил Малфой, — что на три вещи можно смотреть бесконечно: на горящий огонь, текущую воду и работающего человека. Предлагаю остаться и проверить последнюю часть на практике, — он трансфигурировал стулья и, расставив их полукругом, отвесил шутливый поклон, приглашая всех садиться. Они расселись, устроив Маркуса в центре — Мальсибер же устроился позади него и уселся, опираясь сложенными руками на спинку стула своего друга.

Так они и сидели, время от времени негромко о чём-то переговариваясь — а МакНейр, вытащив камни и размягчив землю, тем временем отложил заступ и теперь мерно махал лопатой. Летели комья земли — иногда Уолден останавливался, кто-нибудь подходил к нему, лил воду из палочки на руки, тот умывался, пил, обтирал лицо рукавом — и продолжал. Яма углублялась, а человек, рывший её, постепенно опускался всё ниже. Наконец, углубившись по грудь, МакНейр остановился и, опершись на лопату, спросил:

— Хватит? Или в полный рост?

— Да хватит, я думаю, — сказал Люциус. — Мы же тело сожжём.

— Ты устал? — виновато спросил Уолдена Эйвери.

— Да нет, — пожал тот плечами. — Так что? Рыть дальше?

— Извини меня, пожалуйста, — ещё более виновато пробормотал Маркус. — Но если ты мог бы…

— Без проблем, — кивнул тот и попросил: — Люци, полей мне?

Тот подошёл, спросил шёпотом:

— Ты вправду не устал?

МакНейр, по которому было заметно, что происходящее доставляет ему настоящее удовольствие, качнул головой и подмигнул ему. Умылся, выпил воды из сложенных ковшом рук — и продолжил.

— Знал бы ты, как мне перед ним неловко, — еле слышно шепнул Маркус Ойгену. — Но я… я потом места себе не найду. Я хочу закопать его. Глубоко. Навсегда. Понимаешь?

— Конечно, — ласково кивнул Мальсибер, сжимая его плечо. — Мы все понимаем. Я его плохо знал, но знаешь — мне хватило. Я бы сам его с удовольствием закопал и присоединился к Уоллу, но, боюсь, мы бы тут тогда до завтра сидели.

Они умолкли — но они вообще по большей части сидели молча, потому что говорить здесь было не о чем. Наконец, МакНейр закончил, скрывшись в вырытой яме полностью, подпрыгнул, уцепился за её край, подтянулся — Малфой сорвался с места и почему-то вместо того, чтобы использовать банальную левитацию, просто помог ему выбраться вручную.

— Так, — удовлетворённо проговорил Уолден, довольно глядя на результаты своей работы. — Ну, я думаю, этого будет достаточно.

Эйвери поднялся, подошёл к краю ямы — Мальсибер пошёл за ним и встал рядом, остальные последовали за ним.

— Глубоко, — проговорил задумчиво Люциус. — Сколько здесь кубических футов, надо померить…

— Зачем? — удивился Лестрейндж.

— Количество бетона же рассчитать. Так…

Он трансфигурировал мерную ленту, измерил, записал что-то — и попрощался:

— Я скоро буду. Эйв, сюда аппарировать уже можно, или лучше камином?

— Камином лучше, — виновато проговорил тот. — Сказать по правде, я не помню, как здесь открывать аппарацию… я потом посмотрю, а сегодня, если тебе не сложно, пожалуйста…

— Камином так камином, — кивнул тот. — Скоро буду, если машина уже готова. Заодно и тело доставлю.

Он ушёл — а пока его не было, остальные разбрелись по двору. Здесь, на заднем дворе, никто из них не был — да даже в доме бывали не все, только Люциус, и тот в детстве, да Ойген пару раз в школьные годы: отец Маркуса гостеприимством не славился, а после принятия метки сыном чуть того не убил и из дома выставил — сам же Маркус, хотя и бывал иногда здесь уже после исчезновения Эйвери-старшего, никаких гостей, конечно же, не водил, а сам жил в небольшом домике совсем в другом месте, куда даже эльфов позвать не рискнул. Двор выглядел совершенно заброшенным и в тех местах, где не был выложен камнем, зарос высокой травой и плющом. В некотором отдалении от дома виднелось несколько тоже очень старых каменных скамеек и сухой и засыпанный листьями с росших поодаль дубов фонтан в виде растущего из широкой и плоской чаши дерева, а ещё дальше, у леса, виднелась кованая ограда, напоминающая переплетённые ветви.

Отца Маркус боялся с детства. Это был именно страх — не трепет, который часто испытывают дети строгих и суровых родителей, нет, это был самый настоящий страх, который с возрастом только усилился, переходя иногда в ужас. Осуждать его было сложно: Эйвери-старший был человеком не просто неприятным — даже тогда ещё относительно молодой и вполне вменяемый Томас Марволо Риддл полагал его излишне жестоким и склонным к неоправданно опасным экспериментам. Каково было расти рядом с ним родившемуся как на грех впечатлительным и чувствительным ребёнку, представить несложно… В результате к окончанию школы Маркус испытывал к отцу только два чувства: ужас и ненависть. Не имея ни силы, ни храбрости открыто ему противостоять, он сделал то единственное, что, как ему казалось, могло бы действительно сойти за месть: много раз слыша, с каким презрением отец отзывается о тех, кто носил так называемую Тёмную метку, он сам принял её, едва только окончил Хогвартс. Ответом ему стала пущенная Эйвери-старшим в сына Авада, которую тот, правда, в последний момент всё же перенаправил в стену — а что было дальше, Маркус уже не увидел, потому что банально и постыдно упал в обморок, а затем, придя в себя и увидев в стене свежую выбоину, аппарировал к ожидавшему его в собственном доме Мальсиберу. В тот вечер они впервые напились с ним вдвоём в буквальном смысле до потери памяти — во всяком случае, Эйвери на следующий день половину прошедшей ночи не помнил. С тех пор отец с сыном ни разу не виделись — до того, как Маркуса выпустили из Азкабана, и отец не встретил его буквально у входа в министерство, пытаясь, по всей вероятности, исправить совершённую когда-то ошибку и всё-таки уничтожить сына — но был убит точным броском Уолдена МакНейра, всадившего в глазницу старшего Эйвери сотворённый Малфоем кинжал по самую рукоятку.

И вот теперь этот кошмар всей его жизни был, наконец, мёртв, и Маркус Эйвери получил подлинную свободу, в сравнении с которой померкло даже освобождение из Азкабана. Говорят, что в подобных случаях люди чувствуют пустоту или даже растерянность — но нет, ничего этого с ним не было. Всё, что он ощущал — это невероятное облегчение, торжество и счастье от того, что впервые в жизни по-настоящему, подлинно свободен. И даже невозможность пока колдовать не портила ему настроения.

Малфой вернулся быстро — спустился во двор по старым ступеням, очень довольный, спросил весело:

— Где жечь будем? Прямо в яме?

— Да, — с лихорадочным блеском в глазах сказал Эйвери. — Ты… принёс его? Где он?

— В кармане, — засмеялся Малфой, доставая небольшую картонную коробочку. Маркус рассмеялся немного нервно и тронул её своим сухим, словно ветка, указательным пальцем.

— Это так… символично, — он облизнул вдруг пересохшие губы. — Картонка вместо гроба…

— Раз мы всё делаем как положено, — проговорил Люциус деловито, — сначала нужно туда в яму соли засыпать и положить железа.

— Если всё делать по правилам, то нужны подковы и гвозди, — уточнил Лестрейндж. — Настоящие, не трансфигурированные.

— Я принёс, — кивнул Малфой. — Они в машине.

Он достал из другого кармана крохотную машинку, примерился, поставил её подальше от ямы и вернул ей настоящий размер.

— Что это? — с огромным любопытством спросил Эйвери, тут же подходя к ней и начиная разглядывать. Лестрейндж к нему присоединился, только вот выражение его лица было совсем иным: скорее озадаченным, чем любопытствующим, а ещё настороженным и встревоженным.

— Это бетоновоз, в барабане… вот здесь внутри, — Малфой указал на странную, бочкообразной формы, медленно вращающуюся часть машины, — бетон, которого, как я предполагаю, хватит с лихвой — ещё и останется. Ты же хотел маггловские похороны, — добавил он. — Не представляю ничего более маггловского.

— Я никогда не видел такого… какая сложная вещь, — проговорил Маркус почти с восхищением.

— Если тебе интересно, я тебе с радостью покажу машины, — улыбнулся Люциус. — У магглов их много… и их отлично можно зачаровывать.

— Я тоже никогда не видел такого, — сказал негромко Родольфус. — Странная вещь.

— Тебе я тоже всё с удовольствием покажу, — кивнул Малфой. — Хочешь — можем начать прямо завтра.

— Не думаю, что это так срочно, — покачал головой Лестрейндж, едва заметно нахмурившись, и добавил негромко: — Я вообще пока не уверен, что хочу этого.

— Как захочешь, — кивнул Люциус, поднимаясь на ступеньку, распахивая дверцу кабины. — Но давайте всё-таки сделаем то, ради чего собрались! Акцио, соль, — сказал он, отступая немного назад, когда рядом с ним на землю плюхнулся внушительный мешок из дерюги с надписью «Соль морская адриатическая». — Акцио, синий ящик, — сказал он — и вновь отступил, давая место большому и явно очень тяжёлому ящику, который так же, как и мешок, появился из кабины бетоновоза. — Подковы и гвозди. Кованые, разумеется, — зачем-то добавил он очевидную вроде бы вещь, левитируя мешок с солью к яме, открывая его и щедро высыпая около трети на дно. Потом проделал то же и с ящиком — подковы и гвозди сыпались с грохотом, слыша который, Эйвери улыбался. — Готово, я полагаю, — наконец, сказал Малфой. — Как ты полагаешь, достаточно? — обернулся он к Снейпу — не заметив, как на мгновенье болезненно дёрнулся Лестрейндж.

— Я вообще не вижу смысла в подобных предосторожностях, — пожал тот плечами. — Но если предположить, что они есть — то да, полагаю, этого вполне хватит.

— Эйв?

— Я не помню, — покачал тот головой. — Наверное… раз Северус так говорит — значит, так и есть. Положи его… туда. И… увеличь. Пожалуйста.

Малфой вновь вынул из кармана маленькую картонную коробочку и открыл её — лежащее внутри тело напоминало маленькую куколку, одетую в неброскую мантию. Люциус отлевитировал «куколку» в яму и вернул ей нормальный размер, и оно превратилось в тело старого, но очень крепкого человека, одна глазница — та, в которую вошёл кинжал — была закрыта чёрной повязкой, а лицо — жёсткое, неприятное — казалось вовсе не лицом, а застывшей восковой маской.

Они все подошли к краю ямы… могилы — сам Маркус Эйвери, Ойген Мальсибер, Северус Снейп, Уолден МакНейр, Люциус Малфой и Родольфус Лестрейндж и молча стояли и смотрели — вниз.

— Давай, — сказал, наконец, неизвестно кому Маркус.

Мальсибер, Снейп и Малфой переглянулись и подняли палочки, Ойген выпустил из своей струю огня, а Северус с Люциусом окружили яму невидимой, но непроницаемой для него стеной. Пламя мгновенно охватило труп и казалось, что оно стонет от удовольствия, пожирая его — и Мальсибер, разорвав связь между ним и своей палочкой, присоединился к держащим незримую стену друзьям.

Так они и стояли, пока всё внутри ямы не выгорело дотла — а затем Снейп погасил Адское пламя. За всё это время никто из них так и не произнёс ни одного слова. Люциус молча высыпал сверху оставшиеся гвозди, подковы и соль…

— Давайте закончим, — произнёс, наконец, Эйвери.

Малфой молча подошёл к машине, залез в кабину, включил зажигание… Лестрейндж вздрогнул от звука заработавшего мотора — и Ойген, заметив это, подошёл к нему и успокаивающе сжал его плечо:

— Я понимаю, как тебе это дико… но это просто механизм. Они ведь не умеют колдовать — магглы… но они научились делать потрясающие вещи.

— О да, — произнёс Родольфус негромко.

— Прости, — смутился вдруг Ойген. — Я…

— Нет, — возразил Лестрейндж. — Я был бы рад послушать, как ты вживался в их мир. Не сейчас, разумеется. После.

— Я расскажу, — кивнул Мальсибер. — Но мне было легче… у меня выбора не было, совсем никакого: либо так — либо Азкабан. Это очень стимулирует мозговую деятельность, как выразился бы Северус, — он улыбнулся.

— Расскажешь, — кивнул Родольфус.

Ему очень хотелось уйти сейчас и просто побыть в одиночестве, к которому он так привык за двадцать лет заключения. Но вместо этого он подошёл к Эйвери и сказал негромко:

— Я рад за тебя.

— Я тоже, — обернулся и кивнул тот. — Я тоже…

Малфой, меж тем, очень медленно подвёл бетоновоз к яме, остановился… медленно крутящаяся «бочка» замерла, один конец её приподнялся, открылся люк — и серый густой бетон густо потёк в яму.

Когда та заполнилась почти до краёв и Люциус, повозившись немного с бетоновозом, наконец, снова спрятал его в свой карман, они вновь окружили могилу, наполненную жидкой серой массой.

— Когда всё высохнет, положим плиту — я нашёл одну подходящую, — сказал Малфой.

— Спасибо, — Маркус с признательностью взглянул на него. — Спасибо… спасибо всем вам, — он обвёл их растроганным взглядом, в котором читались благодарность и настоящее счастье. — Я бы отпраздновал это, но ничего не готово… я даже не уверен, что здесь есть что-нибудь нужное, кроме вина…

— Отпразднуем у меня, — предложил Малфой. — А потом, когда будем класть плиту — можно тут. Как раз эльфы приведут дом в порядок… пойдёмте, — он взял Маркуса под руку. — Возвращаемся?

— Да, — кивнул тот.

И они аппарировали: Малфой с Эйвери, Снейп — с МакНейром, а Мальсибер — с Лестрейнджем.

И не увидели толпящихся в двери эльфов, на лицах которых совсем не было видно приличествующей случаю грусти.