Винсент (джен)

Сегодня, моя дорогая Лилиан, произошло нечто, о чем я до сих пор не знаю, что думать, пусть и провёл весь вечер, рассматривая его автопортрет, когда все посетители давно уже покинули эти залы. Право слово, милая Лилиан, когда ты услышишь всю историю целиком, она покажется тебе весьма короткой и простой, но ты поймёшь, о чем я пытаюсь сейчас тебе рассказать, неумело управляясь со словами. Куда проще говорить о Винсенте... Хотя, о нём и пойдёт речь, знаю, что должно быть, надоел тебе с моей одержимостью им, но эта история сведёт меня с ума, если я не поделюсь ею с тобой, моя дорогая. 

Итак, всё началось буквально пару дней назад. Это был совершенно обычный день, толпы посетителей, и голова кругом от людей и картин. Приятная суета, должен сказать. Я как раз рассказывал о Подсолнухах, её истории, когда к нашей группе подошел этот человек. Молодой мужчина, ты знаешь, такой подвижный, из тех, что вечно куда-то спешат, бегут, будто опоздают, если задержатся на одном месте дольше, чем на секунду. Деловой. 

Подумать только, я говорю, как старик! Но, с твоего позволения, дорогая Лилиан, я продолжу. Над моим возрастом мы посмеёмся с тобой позднее. 

Он продемонстрировал удостоверение Министерства искусств и художеств — я проверял сегодня, такого министерства не существует и в помине, но выглядело оно более чем настоящим. А тогда мне это даже не показалось странным, уж очень уверенно он себя вёл. Попросил меня, — хотя, сложно назвать это просьбой, скорее уж приказал, — рассказать о Церкви. Когда картина была написана, если быть точным. Я, конечно, ответил, и он немедленно успокоился — до этого был несколько нервным, а тут, было видно, расслабился, бабочку мою похвалил, представь себе. Сам он, кстати говоря, тоже был в бабочке, и, чтоб мне провалиться, в таком костюме, будто прямиком из британских шестидесятых, представь себе такого хлыща? С ним ещё была девушка, лет двадцати, очень красивая, ярко-рыжая. Но ни слова не произнесла, только слушала, насколько я помню. 

Однако я отвлекся. Итак, вызнав у меня дату церкви, этот молодчик схватил свою спутницу и ретировался, хотя девушке явно хотелось задержаться подольше. Я тогда едва ли уделил внимание этому случаю, и, должно быть, забыл бы о нем, не случись спустя пару дней нечто весьма необычное.

В том, что этот юноша со своей спутницей вернулись в музей, нет ничего сверхъестественного, я даже узнал их и без напоминаний. Примечательная всё же парочка, знаешь ли, дорогая Лилиан, несмотря на сотни людей, проходящих мимо каждый день. Они словно бы снова спешили, торопились куда-то, и молодой человек попросил меня в этот раз описать место Винсента Ван Гога в истории искусства, и всего лишь в сотне слов. Ты знаешь, что для меня это непросто, Лилиан, как описать гений в каких-то ста словах? Однако я принял вызов, и изложил свой взгляд на значение Винсента в мировом искусстве со всей своей любовью, которую я питаю к этому великому человеку. Кажется, они оба были поглощены рассказом, как вдруг, и я до сих пор считаю, что мне послышалось, молодой человек тихо произнёс: «Винсент!» и бросился к мужчине, стоявшему от нас в паре шагов, на которого я даже поначалу не обратил внимания. Мужчина плакал. Такое бывает у нас, люди плачут от горя, от счастья, от нахлынувшего вдохновения, и я не был особенно удивлен, лишь немного растерян, как это обычно бывает. Молодой человек попытался успокоить своего друга, и я даже вроде бы слышал, что он называл его Винсентом, но не могу поручиться. Мужчина подошёл ко мне с благодарностями, обнял, расцеловал в обе щеки, извинился за бороду и ушел, явно смущенный. Я сначала подумал, как же это поразительно, что людей все еще так трогает искусство, всякий раз это словно видеть, как их душа раскрывается на секунду, позволяя любому, случившемуся рядом, заглянуть в самое сердце. Никогда не знаешь, что делать в такой момент, неосторожным словом, движением можно спугнуть это волнующее мгновение, и человек захлопнется, словно дверь богатого дома перед носом бедняка, мечтающего всего лишь погреться перед ярким огнем, горящим внутри. Это очень больно, дорогая Лилиан, когда вместо того, чтобы разделить с тобой тепло и свет, всего лишь подают милостыню натянутой улыбкой и парой дежурных слов. Но, право слово, кому охота пустить к домашнему очагу незнакомца? Я не удивляюсь и не расстраиваюсь, когда это происходит вновь и вновь, однако не могу не испытывать на секунду боль утраты. Однако этот мужчина разделил со мной свою радость, свое счастье, и как же давно я не испытывал этого, Лилиан! Я так растерялся, что не знал, что и сказать, и потому не остановил его, когда он ушёл, несмотря на то, что мне смертельно хотелось вернуть его, разговорить и согреться у огня чужого восхищения Искусством. Но мы разошлись. Однако буквально спустя секунду я вдруг задумался над тем, кого же я всё-таки видел сейчас. Плачущий мужчина, рыжий, и с соломенной шляпой в руках. И эти глаза, глаза, которые я видел сотни раз здесь, в этом зале! Пусть покрасневшие от слез, без зеленоватой искры, но определённо те же самые, и, Бог мой, такие же страдающие и полные тоски! Я обернулся, ища взглядом эту странную компанию, мне нужно было увидеть его ещё один, последний раз, всего на секунду, но, увы, загадочная троица растворилась без следа. Я постарался выбросить это из головы, меня ждали картины и люди, но глубоко в моих мыслях, на самой периферии сознания я помнил и понимал. Я знаю, моя дорогая Лилиан, это звучит безумно, но я думаю, этот таинственный юноша привел ко мне самого Винсента! Я никогда не поверю в это всерьёз, иначе просто сойду с ума и закончу свою жизнь, рассказывая о Ван Гоге жёлтым стенам дома таких же, как я, безумцев. Но если бы так! Тогда я совершил, должно быть, чудесную вещь… Я рассказал ему, моему Винсенту, о том, как им восхищаются люди по всему миру, и о том, что имя его останется в веках. О том, что вся его жизнь, полная боли и страданий, была не зря. Я мог бы говорить о нём часами, но юноша сказал уложиться в сто слов, и я знаю, что смог вложить всё, что чувствовал я и все почитатели Винсента во все времена, в этот короткий рассказ. 

Я никогда не смогу поверить в это, но и никогда не смогу забыть. Весь срок, что мне остался на этой земле, я буду помнить рыжего мужчину в потертом костюме и с соломенной шляпой в руках, плачущего от счастья. Потому что если это всё так, как я рассказал тебе, моя Лилиан, то твой покорный слуга — счастливейший человек на земле. И в свой последний час я вспомню об этом, и уйду со спокойным сердцем, потому что я тот, кто рассказал печальному творцу, одинокому гению Винсенту Ван Гогу, как сильно он будет любим.