Выбор (джен)

— Знаешь, — безо всякой обиды, но с грустью сказал Рабастан, — мне досадно, что ты считаешь меня идиотом, чей мозг за раз способен вместить максимум две мысли. Я не претендую на то, чтобы соперничать с тобой в интеллекте, но досадую всё равно. Всегда так было — а сейчас особенно.

— Прости, — серьёзно и искренне сказал Родольфус. — Менее всего я хотел тебя обидеть. Басти, я вовсе не считаю тебя дураком, просто это в самом деле сложно. И мне по-настоящему важно, чтобы ты понял всё это.

— Поэтому со мной нужно разговаривать, как с ребёнком? — Рабастан поймал себя на том, что не хочет обижаться, истерить и ссориться. Он уже знал, что если по-настоящему сосредоточиться на своих ощущениях, можно зацепиться, например, не за обиду, а за горечь — это неприятнее, но зато позволяет сохранить контроль. Правда, на это уходит много сил, но сейчас их было не жалко.

— Вовсе нет, — с отчётливым удивлением проговорил Родольфус. — Я не…

— Просто ты настолько привык к этому, что не замечаешь, — Рабастан отковырнул заусенец и потянул за него — тонкая полоска кожи оторвалась, но крови не было, только боль. Неудачно: боль, конечно, тоже приносила облегчение, но от вида своей крови Рабастану всегда становилось много легче.

— Я со всеми разговариваю примерно так, — возразил Родольфус. — Разве нет?

— Нет, — качнул головой Рабастан, методично стараясь подцепить ногтем ещё один кусочек кожи. — Ты умеешь быть и вежлив, и внимателен — с кем угодно, только не со мной.

— Я ни с кем и никогда не обсуждал подобные вещи, — сказал Родольфус. — Быть любезным в светском разговоре просто — это не говорит ни о чём, кроме нормального воспитания. Но давай попробуем исправить то, что тебя обижает, вместе, — предложил он. — Потому что я сейчас убийственно серьёзен.

— С детьми тоже можно говорить серьёзно, — возразил Рабастан, наконец, сдирая заусенец до крови и размазывая тёплую и липкую каплю в пальцах.

— Басти, я стараюсь, — мягко произнёс Родольфус. — Помоги же мне. Пожалуйста.

— Я не знаю, как, — Рабастан, наконец, искоса взглянул на брата и, встретив непривычно мягкий взгляд, отвёл глаза. — Я даже объяснить толком не могу, что не так.

— Значит, будем продвигаться эмпирически, — заявил Родольфус. — Предлагаю договор: каждый раз, когда тебе покажется, что я вновь с тобой держусь, как с ребёнком или идиотом, ты мне будешь говорить обо этом — сразу, если мы наедине, и позже, если на людях. Согласен?

— Вот опять, — буркнул Рабастан, и сам же с облегчением рассмеялся. — Но правда же.

— Нет, я пока не понимаю, — тоже улыбнулся Родольфус. — Но попробую понять. Продолжим?

— Давай, — согласился Рабастан. — Я могу терпеть, конечно, но я и так в твоём присутствии чувствую себя мальчишкой.

— Нет, терпеть не нужно, — качнул головой Родольфус. — Мне полезно научиться адекватно выражать своё отношение к тебе, и я вовсе не считаю тебя ни ребёнком, ни глупцом. Но давай пока продолжим. Я сказал, что хочу задать два вопроса — вот второй: кто, по-твоему, виноват в том, что магглорождённые не знают наших правил и традиций?

— Да никто не виноват, — подумав, ответил Рабастан. — Ну, или они сами и виноваты: им же ничего не интересно и…

— Я считаю, виноваты мы, — перебил его Родольфус. — Они попадают к нам детьми, однако уже довольно взрослыми детьми, и это наша первая ошибка. А вторая — мы должны бы были обучать их не только колдовству, но и обычаям.

— Мы-то почему? — пробурчал Рабастан. — Это же им нужно. Нас же больше.

— Больше, — согласился с ним Родольфус. — Но вот нужно это куда больше нам. Их всё устраивает… устраивало до недавних пор. Басти, если ты приводишь в дом кого-то жить, следует или проинформировать его о правилах, или не возмущаться, что он их не знает.

— А при чём здесь Лорд? — подумав, спросил Рабастан.

— Не при чём, — улыбнулся Родольфус. — Я тебя совсем запутал — извини.

— Я не понимаю, к чему всё это, — признался Рабастан. — С Лордом понимал, хотя до сих пор не осознал полностью, наверное. А сейчас нет.

— К тому, что магглорождённые не плохи сами по себе — их просто не научили, — сказал Родольфус. — В целом люди достаточно ленивые создания, и редко стараются узнать нечто не необходимое. Да и как узнаешь все те тонкости, что мы впитываем с молоком наших матерей? Но сейчас об этом думать рано — это всё детали. Важно только то, что, как я полагаю, различия между магглорождёнными и чистокровными волшебниками ничтожны по сравнению с отличием любого волшебника от маггла. И любая волшебная кровь по-настоящему драгоценна. Более того — магглорождённые могут стать однажды нашим спасением.

— От чего?! — Рабастан, очень внимательно слушавший брата, не сдержался и даже подался к нему, а потом резко откинулся назад.

— От тех проблем, что нас очень скоро ждут. Видишь ли, — он вздохнул, заранее готовясь к крикам и скандалу, — мне в последнее время пришлось немного изучить маггловский мир. И я остро пожалел, что не сделал этого раньше.

— Почему? — Рабастану очень хотелось возмутиться, но от возмущения в данном случае толку было мало — это он всегда успеет. А понять, к чему ведёт брат, хотелось.

— Потому что они оказались, — Родольфус сделал паузу, — умными. И по-настоящему опасными. Не кострами или всякой другой глупостью, а своими нынешними навыками. Всё это лучше видеть самому, и я очень хотел бы показать тебе их мир. Возможно, ты увидишь то, чего не заметил я — или же…

— Это вряд ли, — осторожно улыбнулся Рабастан. Разговор вдруг стал совсем серьёзным, и он очень боялся спугнуть брата, но и удержаться от реплики было выше его сил.

— Посмотрим, — уклончиво ответил Рабастан. — Сегодня нам обоим, разумеется, не до того, но вот с завтрашнего дня начнём, если Лорд внезапно не найдёт для нас работу. Кстати, — он поморщился, — нужно что-то делать с его поручением.

— Каким? — к теме Лорда Рабастану возвращаться совершенно не хотелось.

— О твоей женитьбе, — с некоторой язвительностью сказал Родольфус. — Ты забыл?

— Женитьбе? — переспросил Рабастан. — Но… Руди, он же просто так сказал! Или нет?

— Кто же его знает, просто или нет, — хмыкнул Родольфус. — В любом случае, Белла загорелась этой идеей, так что берегись, — он рассмеялся. — Честно говоря, я думаю, что невесту подыскать нужно — на всякий случай. И помоложе. Пока подрастёт — Мерлин даст, вопрос потеряет актуальность.

— Ты… нашёл уже кого-то? — осторожно спросил Рабастан.

— Не волнуйся, пока нет, — успокоил его Родольфус. — Силой связывать тебя браком — одно из последнего, что я бы хотел. Надеюсь, Лорд забудет — а если нет, то попробуем действовать в соответствии с древней мудростью Востока: потянем время. А там кто-нибудь да умрёт, — улыбнулся он — и, подавив зевок, поглядел на часы. — Пора, пожалуй, — Родольфус вынул из кармана два флакона и, сотворив в воздухе простой стакан, вылил в него по половине их содержимого и, перемешав, выпил. — Нет, я так засну, — заметил он недовольно и встал. — Пройдёшься со мной? Или хочешь спать?

— Хочу, но пройдусь, пожалуй, — Рабастан поднялся вслед за братом.

Они оделись — декабрь был уже на пороге, и ветер на берегу был совершенно зимним, пронизывающим и ледяным — и вышли из дома. Шли медленно — в какой-то момент Рабастан вдруг обогнал брата, сделал знак остановиться и поднял руки, подставив тыльные стороны ладоней ветру и издав резкий и пронзительный крик.

Родольфус замер.

Очень скоро пара чаек, круживших в небе неподалёку от берега, подлетела к ним и, хлопнув крыльями, устроилась на руках Рабастана. Тот немного постоял неподвижно, а потом осторожно опустил руки пониже, так, что теперь птичьи головы были напротив его собственной. Родольфус слышал тихий клёкот и не понимал, кто из них его издаёт: птицы или брат.

Рабастан стоял какое-то время, почти не шевелясь, а затем очень медленно сделал шаг к Родольфусу. Потом ещё один, и ещё — и, подойдя к Родольфусу почти вплотную, сказал тихонько:

— Смотри, какие они живые.

— Лучше людей, да? — понимающе спросил Родольфус.

— Конечно, лучше, — Рабастан приблизил птиц к себе и потёрся щекой о голову одной из них. — Я б вообще людей не видел, — признался он тихонько. — С ними мне ни разу не хотелось истерить — да даже просто кричать. Хочешь подержать? — спросил он вдруг.

— Хочу, — Родольфус протянул руку, но, похоже, сделал это слишком резко — птицы забили крыльями, и Рабастан, мягко и на удивление плавно отступив назад, тихо и совсем по-птичьему заклекотал, успокаивая их. А потом сказал с упрёком:

— Ты их напугал. Давай в другой раз.

— Извини, — Родольфус отошёл подальше, и некоторое время просто наблюдал за братом. В облике изменилось всё — не только выражение лица, но даже, кажется, и некоторые черты: губы стали мягче, а их линия — ровнее, исчезла складка меж бровей, и даже ямка на подбородке стала ощутимо менее заметна. Наконец, Рабастан отпустил птиц и, повернувшись к брату, повторил:

— В другой раз.

— Этому тебе придётся меня учить, — сказал Родольфус. — Никогда не воспринимал птиц иначе, как обычных тварей. Ну вот совы разве что, и отчасти чайки — но эти скорее просто символ нашего дома и моря. Я помню, что ты не хочешь учить меня с ними разговаривать, и не стану об этом просить. Но мне бы было интересно…

Боль обрушилась на него так резко, что Родольфус замолчал на полуслове и не удержал короткого вскрика. Внутренности словно разрезали изнутри ледяными острыми лезвиями — он не устоял на ногах и рухнул на колени, прижав руки к животу, Рабастан кинулся к нему, но понятия не имел, что делать, и просто стоял рядом тоже на коленях, повторяя беспомощно и испуганно:

— Руди, что с тобой? Руди, что мне сделать?

Понимая, что если он вообще откроет рот, то не удержится от крика, Родольфус крепко стиснул зубы — но это было всё, на что его хватило. Он упал на землю — Рабастан пытался подхватить его, но от этого было ещё хуже, и Родольфус из последних сил оттолкнул его. А потом боль стала такой сильной, что ему стало всё равно, и он закричал.

Всё прошло так же мгновенно, как и началось — Родольфус даже не сразу понял, что просто лежит на земле, а внутри у него пусть ещё и холодная, но блаженная тишина. Рабастан сидел совсем рядом, и на его белом лице не читалось ничего, кроме тихой паники.

— Басти, — голос оказался сиплым. Сорванным. Значит, ему не показалось — он кричал.

Рабастан встрепенулся, вскинулся и подполз ближе — не поднимаясь, прямо на четвереньках. Спросил неуверенно и нервно:

— Руди? Тебе лучше?

— Всё прошло. Помоги мне сесть, — Родольфус протянул руку и позволил брату усадить его. Сил подняться не было, но и сидеть здесь вечно было невозможно, поэтому Родольфус спросил крепко державшего его брата: — Можешь аппарировать домой?

— Тебе можно? Ты уверен? — Мерлин, как же он перепугался… Родольфус поймал себя на незнакомом чувстве, в котором не сразу опознал… удовольствие — почему-то вполне понятный испуг брата его радовал. Это было странно и совсем лишено логики — чему он радуется? Совершенно предсказуемой реакции? Впрочем, тут любой бы испугался, вероятно... тогда тем более, чему он радуется?

— Не узнаем, если не попробуем, — отшутился Родольфус — Рабастан решительно мотнул головой, и ему пришлось добавить: — Я шучу. Уверен. Всё нормально, но я хочу домой.

Рабастан аппарировал — на удивление точно, прямо в спальню, и до Родольфуса вдруг дошёл совершенно очевидный, лежащий на поверхности факт: если его брат умеет аппарировать — значит, может и сосредотачиваться, и отключать эмоции. Нужно просто научить его включать это умение в других ситуациях — это же так просто!

— Басти, как ты аппарируешь?

— Что? — Рабастан посмотрел на него с ужасом, и Родольфусу понадобилось некоторое время, чтобы понять его причину.

— Я в себе, — сказал он успокаивающе, опускаясь в кресло: ложиться на кровать Родольфус отказался категорически, справедливо опасаясь сразу же уснуть и совершенно не желая повторения кошмара. Надо… надо написать Дамблдору и спросить, что это был за приступ. Сама по себе боль его не особенно пугала, но он хотел знать, будет ли она повторяться и, главное, что вообще происходит. — Я придумал, кажется, как тебе научиться брать себя в руки.

— Давай потом! — попросил Рабастан, садясь рядом с ним. Его всё ещё трясло, и руки, которыми он вцепился в руку брата, ощутимо дрожали. — Я так испугался.

— Понимаю, — кивнул Родольфус, успокаивающе похлопав его по рукам свободной ладонью. — Признаться, я и сам испугался. Пожалуй, напишу об этом Дамблдору и спрошу, в чём дело — не могу же я пойти к целителю. Собственно, тот факт, что я вообще жив, в некотором роде, странен… но раз всё в порядке, давай пока поговорим о деле. Ты же понимаешь, что ты делаешь, чтобы аппарировать?

— Руди, ну давай потом! — взмолился Рабастан. — Пожалуйста! Я же не железный — я так не могу! Я тут с ночи удивляюсь, как ещё не впал в истерику — а ты хочешь, чтоб я думал!

— Я как раз об этом, — невольно улыбнулся Родольфус. — Помнишь состояние, которое необходимо для аппарирования? Сосредоточенность и отрешённость?

— Ну так это ж на секунду, — запротестовал Рабастан. — Даже меньше… при чём тут?

— То, что ты способен сделать на секунду, ты способен делать в принципе, — сказал Родольфус. — Да, получится не сразу, но получится. А главное — я думаю, так можно перебить то состояние, которое её вызывает. Ты же концентрируешься и — главное — успокаиваешься перед тем, как аппарировать. Вот и вспомни это ощущение спокойствия, воспроизведи его и попробуй удержать. Вероятно, сразу не получится, но мне кажется, это вопрос тренировок. По крайней мере, попробуй!

Мерлин, как же ему хотелось спать! Приступ отнял последние силы, и Родольфус засыпал буквально на ходу — веки тяжелели и опускались помимо его воли. Единственное, что позволяло ему удерживаться в бодрствующем состоянии — холод. И как же сильно ему хотелось согреться!

— Думаешь, поможет? — спросил Рабастан с сомнением, и тут же добавил: — Руди, ты сейчас заснёшь… давай я посижу с тобой — вдруг кошмаров больше не будет? Ну а если вдруг будут, то я снова Ойгена сюда приведу.

— Давай, — сдался Родольфус, и почти не почувствовал, как брат поднимает его и ведёт к кровати, заснув, кажется, ещё до того, как коснулся головой подушки.