Выбор (джен)

— Ты мне не расскажешь?

— Знаешь, — усмехнулся Рабастан, — мне ужасно хочется сказать «нет». Ты-то не рассказываешь мне — ни слова. Но я понимаю, что так только накажу тебя — и потом, мне самому хочется это сделать, так что да, я расскажу.

— Полагаешь, я не прав, — полуутвердительно спросил Родольфус.

— Полагаю, нет, — в голосе Рабастана сквозила горечь, но лицо он держал весьма неплохо. — И я знаю, что ты скажешь — что всё это только ради нашей общей безопасности, и что это твой долг и твоё дело, и что я всё равно ничем не смогу помочь.

— Ты обижен? — осторожно спросил Родольфус.

— Да, — ответил просто Рабастан. — Но это вряд ли повлияет на ситуацию, а ты ведь и так много для меня делаешь. Так что давай приступим к разговору.

— Я ведь рассказал тебе, и даже показал, что произошло в пещере, — очень мягко, постаравшись, чтобы в его словах не было упрёка, проговорил Родольфус.

— Ну, там было… рассказал, да, — Рабастан слегка смутился и умолк, явно мнения не переменив. Помолчав, сказал: — Это всё-таки другое. Ты чуть не погиб, а потом и вовсе… но обычных разговоров это не касается. Я бы настоял — но я не знаю, как, — он улыбнулся. — Ладно… я, вообще, учусь не ныть — так что давай к делу.

— А ты прав, наверное, — помолчав, сказал Родольфус. — Басти, мне всё это тоже сложно: я никогда в жизни ни с кем проблемы не обсуждал и не делил. Я привык всё делать сам, и все эти разговоры для меня не помощь, а работа. Да ещё и непривычная. Но ты прав, что обижаешься — ты имеешь право знать. Без тебя меня бы вовсе не было — так что мне, пожалуй, тоже время поучиться. Тебе рассказать обо всех наших встречах по порядку, или мне начать с последней?

— Давай с последней, — Рабастан заулыбался.

Ему нравилось быть вот таким — если и не сдержанным и не особенно спокойным, то, по крайней мере, держащим себя в руках и не боящимся вот-вот сорваться. И не ощущать себя всё время оскорблённым — кто бы знал, как он устал от этого! Слова брата об аппарации стали тем ключом, что сработал даже неожиданно для самого Рабастана — аппарировал он всегда с лёгкостью, и нужное состояние воспроизводил, не задумываясь. Оставалось только вспомнить о нём вовремя — но это тоже оказалось просто. И теперь он сам себя порой не узнавал — и боялся только, что сорвётся.

— Он просто спрятал медальон в карман — даже не осматривая, — сказал Родольфус. — А потом велел достать всю имеющуюся у Амбридж информацию по магглорождённым.

— У кого? — переспросил Рабастан.

— Долорес Амбридж — глава комиссии по магглорождённым, — пояснил Родольфус. — Именно она их судит и отправляет в Азкаба, и у неё я и нашёл медальон, — добавил он.

— Она знала, что это? И так просто отдала? — Рабастан даже приподнялся в кресле.

— Думаю, что нет… и она мне ничего не отдавала, — с удовольствием проговорил Родольфус. — У меня от Дамблдора была копия, и я просто подменил оригинал. Это было, как раз, просто — и тут интересен сам факт того, что она его носила.

— А ты пробовал его надеть? — тут же спросил Рабастан.

— Я похож на идиота? — возразил в ответ Родольфус. — Да, она его носила — но я не могу назвать её приятным и разумным человеком и не имею ни малейшего желания приобретать с ней хоть какое-нибудь сходство. Ты её не помнишь? Она была на балу — невысокая женщина в розовом, похожая на жабу.

— Нет, не помню, — чуть подумав, покачал головой Рабастан. — Если бы я знал, на что смотреть — я увидел бы, — упрекнул он брата.

— Я тебе покажу в Омуте, если хочешь, — предложил тот примирительно.

— И ты снова к ней пойдёшь? — спросил Рабастан. — За материалами?

— Я пока не знаю, — признался Родольфус. — Хожу, думаю… если хочешь, расскажу потом. Ну а ты? — с едва заметным нетерпением сменил он тему. — О чём вы говорили?

— Да ты знаешь, — усмехнулся Рабастан, — ни о чём конкретном. Он меня расспрашивал обо всех — но как-то… непрактично, что ли. Не о том, к примеру, как кто бьётся, или что планируется, или хотя бы кто и где бывает — а как будто бы интересовался старыми приятелями. Ну и обо мне, — он снова усмехнулся.

— О тебе? — переспросил Родольфус, потому что Рабастан умолк.

— Странно, да? — Рабастан сплёл пальцы.

— О чём именно, расскажешь?

— Да ты понимаешь — как-то ни о чём, — озадаченно проговорил Рабастан. — О тюрьме, о школе, о здешней жизни — но без деталей… просто — что я делаю в свободное время, которого же много… В общем, бестолковый разговор какой-то — разве что в начале он напомнил, что ведь это я просил его об одолжении и это я дал слово исполнять всё, что он захочет. Я ответил, что готов — и он начал расспрашивать меня сперва про Азкабан, а потом про всё вот это. И так ничего и не поручил — сказал, ещё увидимся.

— А ты рассказал ему про птиц? — спросил с явным интересом Родольфус.

— Да, немного, — пожал Рабастан плечами. — Даже показал, — он вдруг заулыбался неожиданно мечтательно. — У него есть феникс, знаешь?

— Да, я помню, — Родольфус кивнул. — Я же поступил в тот год, когда он стал директором. Он тогда ещё не был таким, как нынче, и мы часто его видели и с ним общались — и ты знаешь, мне казалось, он скучал по преподаванию. И довольно часто он ходил по коридорам с фениксом на плече и пускал его летать у школы. Мы, кретины, разумеется, пытались раздобыть его перо — чудо, что никто не пострадал. Думаю, поэтому он быстро перестал с ним появляться — но в тот первый год на феникса мы насмотрелись.

— Он сказал, что мы, возможно, познакомимся с ним ближе, — сказал Рабастан всё с тем же мечтательным выражением.

— Ты хотел бы?

— Шутишь? — Рабастан глянул на него изумлённо. — Кто бы не хотел? Ты бы разве отказался?

— Нет, пожалуй, — признался Родольфус. — Никогда не прикасался к фениксу. Впрочем, я и чайку никогда не трогал, — улыбнулся он, и Рабастан вдруг предложил:

— А хотел бы?

— Да, — Родольфус поглядел на брата с любопытством.

— Так идём! — позвал тот, вставая. — Пойдём на берег — и у нас есть рыба или мясо?

— Найдём что-нибудь, — пообещал Родольфус. — Спроси эльфов — я пойду оденусь.

…Небо хмурилось, но дождя не было. Над морем кружили чайки — Рабастан подвёл брата к обрыву и, отойдя на несколько шагов, поднял руки и издал громкий и невероятно похожий на птичий крик. Одна из птиц постепенно начала снижаться — Рабастан крикнул ещё раз, и она, подлетев к нему, опустилась на руку и, потоптавшись, тоже вскрикнула — негромко. Рабастан протянул ей кусок курицы, чайка жадно подхватила его с его ладони и проглотила — и, ещё немного потоптавшись на руке, начала на ней устраиваться поудобнее. Рабастан согнул руку в локте, и она уселась на изгибе, позволяя человеку мягко гладить перья на своей груди.

Очень медленно Рабастан подошёл к брату и проговорил негромко:

— Протяни руку — только плавно. Не спеши. И не трогай крылья.

Родольфус осторожно потянулся к птице — та скосила на него свой светлый глаз, и Рабастан шепнул:

— Возьми у меня в кармане мясо и дай ей.

Мясо чайка съела тут же, но смотреть, как казалось Родольфусу, продолжала напряжённо. Рабастан тихонько закурлыкал — никак иначе его брат не мог бы описать те звуки, что тот издавал — а потом, взяв своей рукою руку брата, медленно подвёл её к птице и коснулся кончиками его пальцев перьев на её груди. Затем очень осторожно стал просовывать его ладонь между птицей и своей рукой, продолжая что-то тихо птице говорить — и в какой-то момент Родольфус почувствовал среди тёплых перьев кожистые холодные лапы с неожиданно острыми когтями.

— Чувствуешь, какая она живая? — шепнул Рабастан.

— Нет… не знаю, — не стал лгать Родольфус.

— Закрой глаза, — попросил Рабастан. — Просто чувствуй… ты сумеешь!

Родольфус честно зажмурился, но это мало что переменило. Да, он ощущал тепло и то, как быстро бьётся птичье сердце, но ничего особенного, того, о чём говорил брат, не чувствовал. Птица и птица… Ему стало досадно от того, что Рабастан знал и чувствовал то, что было ему недоступно. Не-дос-туп-но. А, пожалуй, стоит ему об этом рассказать.

— Спасибо, — проговорил он негромко и, открыв глаза, увидел на лице Рабастана то самое расслабленно-счастливое выражение, что встречал уже в похожей ситуации. — Она очень тёплая, — сказал он, не желая сейчас его расстраивать.

— Ты не понимаешь, да? — спросил Рабастан с удивлением и досадой. — Не чувствуешь?

— Нет, — признал Родольфус. — Я ведь говорил тебе — это дар. У тебя он есть — а мне некоторые вещи недоступны. Я тебе верю — но сам ничего особенного не чувствую.

— Это странно, — сказал Рабастан, отпуская птицу и глядя на брата с некоторым недоверием. — Тут же ничего уметь не нужно — просто чувствовать!

— Чувствовать тоже уметь нужно, — мягко возразил Родольфус. — Тебе это дано — а мне, похоже, нет. Во всяком случае, не в такой же степени, что тебе. Я поэтому тебе и говорил, что это дар — данный далеко не всем. Ты умеешь тонко чувствовать — полагаю, тоньше многих. Мало кто тебя поймёт — но, знаешь, я бы предложил тебе познакомить с птицами Мальсибера. У него получится — я уверен.

— Я знакомил, — кивнул Рабастан. — И ему понравилось, и он им понравился. Я уверен был, что ты тем более поймёшь…

— Понимать я понимаю, — усмехнулся Родольфус. — Но здесь нужно чувствовать — а тут я профан, похоже. Чем дальше — тем я больше в этом убеждаюсь. Так что оставляю птиц тебе. Предлагаю вернуться, и я расскажу тебе о наших встречах с Дамблдором.

Они пошли к дому — Рабастан шёл впереди, а Родольфус, следуя за ним, ощущал неожиданно сильную досаду. Чем дальше, тем отчётливее выяснялось, что есть целая сфера, совершенно недоступная ему, но обычная для многих. Он и прежде знал, что не слишком сведущ в сфере чувственно-эмоциональной, но всегда предполагал, что всё это вполне можно просто осознать — и выйдет даже лучше. Но последние недели показали, что он ошибался, и теперь Родольфус едва ли не впервые в жизни ощущал себя неполноценным — и это было донельзя неприятно. А самым скверным было то, что он не представлял, как это изменить. В непонятном можно разобраться — но как ощутить то, что попросту не чувствуешь? Прежде он даже вообразить не мог, что есть что-то, с лёгкостью дающееся его брату и недоступное ему — но факт был налицо, но смириться с ним Родольфусу было непросто.

Куда сложнее, чем он ожидал.