Выбор (джен)

Месяц шёл за месяцем, а поиски Родольфуса не приносили ничего. Небольшие поручения Дамблдора, что он выполнял попутно, отвлекали его мало — но даже если бы они занимали втрое больше времени, он не смог бы списать на них неудачу. Чаша будто сгинула, не оставив даже следа — и не будь он уверен в том, что она вообще существует, Родольфус в этом бы засомневался. Так что он искал — а весна, тем временем, перевалила за свою половину, оставаясь удивительно промозглой, грязной и сырой.

Радовал его лишь брат, который неожиданно серьёзно занялся своими птицами — и, возможно, поэтому стал куда спокойнее, хотя и замкнутее. Иногда они весь день могли провести в своём доме, даже слова ни сказав друг другу — и Родольфуса подобная ситуация больше чем устраивала. Так же, как устраивала его обида Беллатрикс, которую та затаила ещё с рождественского бала. Теперь супруга с ним почти не разговаривала, да и дома появлялась крайне редко — и Родольфус только радовался бы такому положению вещей, если бы теперь его жена не спорила с ним яростно, до хрипоты при Лорде. Тот, по счастью, пока не особенно обращал внимание на это, но ведь рано или поздно ему надоест, и он захочет выяснить, что вообще творится — и тогда Родольфуса, возможно, ожидают неприятности. Хотя, с другой стороны, даже Лорд, наверное, в состоянии понять идиотизм её претензий!

Впрочем, в то, что Лорд вообще способен понимать что-либо, Родольфус верил всё меньше. Хаотичность его распоряжений становилась всё заметней теперь уже не только ему: Родольфус всё чаще ловил удивлённые взгляды что Малфоя, что МакНейра, что даже Роули — хотя вот уж кому-кому должно бы было быть без разницы, кого и что громить! Но даже он, похоже, начал понимать, что происходит — правда, толку от этого было немного, потому что изменить что-либо никто из них не мог. Но, по крайней мере, энтузиазма у многих заметно поубавилось — и становилось меньше с каждым днём.

Сам Родольфус ощущал себя чем дальше — тем отстранённее от происходящего, которое с каждым днём раздражало его всё сильнее. Так бывало, когда он должен был решать серьёзную задачу — а вместо этого, к примеру, был вынужден выслушивать чью-нибудь бессмысленную болтовню. Статут давным-давно следовало изменить — они так отстали от магглов! Во всех сферах — ну, или почти во всех. И кто знает, сколько времени понадобится, чтобы их догнать — а вместо этого они все тут пляшут под дудку этого урода! В данном случае «урод» не было ругательством — просто констатацией факта. Никто не стал бы спорить с тем, что во внешности возродившегося Лорда были физические уродства — значит, он урод. Называть его так про себя было, в некотором смысле, детством, но Родольфус почему-то делал это с удовольствием — хотя и не позволял себе такого даже в разговорах с братом, которых теперь хотя и стало меньше, зато каждый был куда теплей и глубже.

Как сейчас. Они завтракали — Рабастан встал на рассвете, а Родольфус только что проснулся, и они оба, пользуясь одним из первых тёплых дней, которые внезапно подарил конец апреля, сидели за столом в саду и ели, неспешно (и это было удивительно и здорово — видеть Рабастана способным с лёгкостью поддерживать подобный темп беседы) перебрасываясь фразами.

— А ты знаешь, я тебя всю жизнь боялся, — сказал Рабастан, намазывая кусок булочки клубничным джемом.

— Ты употребил прошедшее время сознательно или случайно? — Родольфус отрезал кусок яичницы и отправил в рот.

— Сознательно, — Рабастан положил сверху сыр и, чуть-чуть подумав, тоненько намазал его сверху горчицей. — Нет, я по-прежнему боюсь… но не боюсь. Не знаю даже, как объяснить. Это другой страх какой-то.

— Попробуй, — попросил его Родольфус.

— Понимаешь, — Рабастан откусил кусок, сожмурился от удовольствия и, медленно прожевав, проглотил. Затем сделал глоток чая с молоком и продолжил: — Я всегда знал, что если придётся, ты меня убьёшь. Никогда не сомневался в этом. И когда ты злился, мне порой казалось, что это сейчас случится — ну и я пугался. А теперь… не знаю. Мне кажется, ты этого не сделаешь.

— Не сделаю, — подтвердил Родольфус. — Но это не означает, что ты можешь делать, что захочешь. То есть, — поправился он, — можешь, разумеется. Но я далеко не всё одобрю и, тем более, поддержу.

— Да я понимаю, — улыбнулся Рабастан. — Я вот даже не решился кое-что забрать из сейфа — и всё забываю спросить твоего согласия.

— Не решился — это правильно, — Родольфус тоже улыбнулся. — А что именно?

— Да там фибула была старинная, серебряная, в виде чайки, — начал перечислять Рабастан, — кинжал с рукоятью в виде головы единорога…

— Давай лучше прогуляемся туда, и я на месте посмотрю, — предложил Родольфус. — Всё равно мне в Гринготтс нужно. Хоть сейчас — позавтракаем и пойдём.

…В банке было пусто. Гоблины их встретили нерадостно — и Родольфус понимал их. Долгая война — а, верней, побоища, что устраивались по приказу Лорда — не шли на пользу никому. Кто мог — уезжал, кто не мог — старался затаиться, и первыми, конечно же, страдали торговля и вообще вся деловая сфера.

В сейфе Рабастан сразу же полез на шкаф — и Родольфус, проследив за ним глазами, замер, не поверив им. Да быть не может! Мерлин… Мордред!

— Басти, стой!

— Что? — Рабастан послушно замер и только удивлённо оглянулся. — Я их сам туда засунул — чтобы не искать потом…

— Погоди, — Родольфус сделал брату знак приблизиться, и тот, на удивление, послушался. — Потом возьмёшь, — пообещал он, сам подходя к шкафу и наколдовывая лесенку.

Медленно поднявшись, Родольфус замер, разглядывая небольшую золотую чашу, на которой был выгравирован барсук. А потом, достав палочку, начал осторожно изучать наложенные на неё заклятья. И был удивлён, поняв, что на неё просто, как и на всё здесь, наложено заклятье умножения, которое сработало бы, прикоснись к ней кто-то кроме Лестрейнджей.

И всё равно в руки брать её он побоялся. Так что для начала Родольфус, спустившись, освободил один из ларцов, а затем очень осторожно отлевитировал в него чашу — и только после этого кивнул Рабастану:

— Покажи, что ты хотел.

— А что ты взял? — спросил тот.

— То, что искал много месяцев, — Родольфус тихо рассмеялся. — Басти, покажи мне, что хотел, и идём домой — у нас мало времени.

— Это… — прошептал Рабастан, и Родольфус оборвал:

— Давай скорей.

Выбранные братом вещи возражений у него не вызвали — и вскоре оба Лестрейнджа, вернувшись домой, разглядывали поставленную на стол в кабинете старшего чашу.

— Она правда принадлежала самой Хаффлпафф? — спросил Рабастан.

— Похоже на то, — сказал Родольфус с плохо скрытым раздражением.

— И что, — продолжил Рабастан, — она тоже… как тот медальон?

— Полагаю, да, — Родольфус глубоко вздохнул.

Отдавать чашу не хотелось — но и надеяться на то, что снова выйдет провернуть всё так же, как и в прошлый раз, было слишком глупо. Надо были или отдавать как есть — или сознаваться, и Родольфус, честно говоря, склонялся ко второму. Сколько можно прятаться и бегать? Сторону он выбрал — так что изменится, если он признает это, так сказать, глаза в глаза?

— И что? — спросил Рабастан, пристально и с каким-то, на взгляд Родольфуса, болезненным вниманием вглядываясь в чашу. — Мы её сожжём?

— Ты хотел бы? — мысль отдать брату право решить это возникла неожиданно.

— Ну, — Рабастан взъерошил волосы. — Один раз мы это сделали… Наверное… — он помедлил и закончил крайне неожиданно: — Надо дать такую же возможность Ойгену и Марку.

— Ойгену — я понимаю, — даже не пытаясь срыть своё удивление, сказал Родольфус. — Правда, учитывая его отношение к убийству, я не поручусь, что ему это понравится — но твоё желание предложить ему подобное мне понятно. Но Эйвери? Понимаю — вы с ним дружите, но…

— Ты ведь хочешь убить Лорда, — оборвал его Рабастан. — Так?

— Я хочу войну закончить, — сам не зная, для чего уточнил Родольфус. — И для этого придётся уничтожить Лорда, да.

— Это значит, выиграет Дамблдор и этот его Орден Феникса, — продолжил Рабастан. — И опять будут суды — и если мы сможем рассказать про медальон, то что скажут Ойген с Марком? Я не хочу, чтобы их опять навечно отправили в Азкабан!

Родольфус растерялся. Аргумент был очень прост — но настолько неожидан, что он далеко не сразу нашёл, что сказать.

— Понимаешь, — осторожно начал он, — я боюсь, даже у нас с тобой будут некоторые сложности. Я надеюсь, разумеется, выторговать нам свободу — но медальон здесь будет лишь одним из аргументов. И…

— Но мы — не они! — перебил его Рабастан. — На нас больше крови — и потом, Лонгботтомы… а Марка тогда даже не судили!

— Марка — нет, — ну что, Родольфус, ты хотел, чтоб твой брат не был таким махровым эгоистом? Вот, пожалуйста — можешь наслаждаться. — Но Ойгена судили — и…

— Ну так тем более! Руди, ему нужно что-то, что могло бы…

— У него достаточно такого, полагаю, — тоже перебил Родольфус. — Но я сказал — я не против позвать его. Но Марка…

— Руди, ну ты правда думаешь, что Марк нас выдаст? — Рабастан нервно скомкал носовой платок. — Пойдёт к Лорду?

— Нет, конечно. Но если…

— Если Лорд возьмётся выяснять, кто это сделал, ему хватит нас с тобой! — Рабастан упрямо поджал губы. — Руди, ты сам знаешь, что Марку не на что надеяться — и это же нечестно! С одной стороны Лорд, с другой — отец, с третьей — Дамблдор… ну давай ему поможем!

— Басти, погоди, — попросил Родольфус. — Дай подумать.

— Хватит думать! Сколько можно?! — Рабастан хлопнул ладонью по столу. — Руди, это просто: нужно позвать их и сжечь это — а мы втроём подержим границу. Как я в тот раз. И всё!

— Ладно, — что ж, возможно, это был ответ на его вопрос. Пришла пора открыть часть карт — и, если так, чем больше этих карт у него будет, тем лучше. — Хорошо, зови их… но чуть позже. Погоди, — он потёр висок. — Дай мне, всё-таки, подумать. Посиди, пожалуйста, — Родольфус начал мерить холл шагами, напряжённо размышляя.

Местонахождение чаши было Лорду наверняка известно — значит, он поймёт, кто это сделал… или кто, как минимум, её забрал. И тогда им только убегать и прятаться — но где? Нет — нет, это безумие. И просто глупо. Прятаться ещё и от этой полурептилии Родольфус не хотел категорически.

— Он ведь вычислит, что это мы, — сказал Рабастан.

Надо же, как быстро догадался! Нет, напрасно Родольфус всегда считал брата дураком.

— В том-то и проблема, — Родольфус подошёл к столу. — Нужно сделать вид, что кто-то обокрал нас — но я пока не представляю, как.

— Гринготтс обокрасть? — глаза у Рабастана загорелись. — Руди, это невозможно!

— В мире очень мало невозможного, — сказал тот задумчиво. — И я не уверен, что подобное к нему относится. Дай подумать… для начала нужно принести туда хорошую подделку — потому что Белла может обнаружить кражу в любой миг, ей для этого довольно зайти в сейф. Запретить ей это я не в состоянии — это не сокровищница, к сожалению. И вот тут как раз Марк может пригодится… он ведь артефактор?

— Ну, — Рабастан поморщился, — он говорит, что просто балуется этим.

— Выбирать нам не из кого — это много лучше, чем ничто. Зови их с Ойгеном — хотя нет, пожалуй, пойдём вместе, — он отлевитировал чашу в тот ларец, в котором и принёс её сюда.

— Зачем вместе? — спросил Рабастан.

— Мне всё равно нужно понять, где сейчас моя жена, и занять её чем-нибудь хотя бы до вечера. Вот и…

— Ты боишься, — тихо сказал Рабастан, и Родольфус не стал спорить:

— Да, боюсь. Может быть, поэтому ещё и жив. Идём.