Выбор (джен)

Слушание по их делу Родольфусу показалось фарсом, в котором все стороны старательно делали серьёзный вид. Процесс был открытым — по другому было невозможно, волшебники растерзали бы Визенгамот, попытайся он сейчас решить судьбу столь одиозных личностей по-тихому. Так что всё было как положено: зрители и пресса на своих местах, судьи в полном составе, обвиняемые в креслах — правда, без цепей. Был и обвинитель, и свидетели, и Дамблдор, поразивший, кажется, собравшихся до глубины души своим выступлением, и показания самих Лестрейнджей… Было всё — и всё было фарсом.

Кроме приговора.

Этого Родольфус никак не ожидал. Он даже не сразу поверил в то, что слышит — Дамблдор же обещал! Он, фактически, дал слово!

А хотя что он, собственно, пообещал? Он всего лишь согласился с требованиями Родольфуса о том, чтобы они с Рабастаном остались на свободе и не потеряли права колдовать. Что ж — они остались на свободе, и никто не отнимал у них саму возможность колдовать.

А остальное в договор не входило.

…— Что ты выберешь?

Родольфус с Рабастаном сидели за столом и, вроде бы, обедали. По крайней мере, оба старательно изображали это — правда, порции на их тарелках всё никак не уменьшались.

— А ты? — Рабастан тут же отложил приборы.

— Палочку или родной дом? — Родольфус усмехнулся.

О да. Дамблдор нашёл, куда ударить.

Им обоим предложили выбор между сломанными палочками и изгнанием. Речь не шла о том, чтобы вовсе запретить им колдовать здесь, в Англии — нет, колдуй, пожалуйста, но без палочки. То есть люмос можешь сделать — ну и что ещё получится. Если же они выберут второе, им навечно запретят ступать на эту землю, и они никогда не больше не увидят дом.

Для Родольфуса выбор был совершенно очевиден, но он хотел сперва узнать решение брата.

— Я хотел бы, чтоб ты сам решил, — сказал Родольфус.

— Ты хотел бы, чтобы я остался тут, — утвердительно проговорил Рабастан. — А ты бы сам уехал — и, наверное, мы виделись бы иногда. Я бы присматривал за домом и, наверное, женился… так?

Родольфус не ответил, задумчиво разглядывая брата и старательно удерживая на лице непроницаемое выражение. Сейчас он даже обрадовался бы истерике Рабастана, потому что тот все последние дни, что они ждали этого суда, казался словно бы полуживым и тихим, и всё время искал одиночества. В отличие от самого Родольфуса, которому вдруг остро стало не хватать общения или хотя бы просто братского присутствия.

— Я хочу, чтоб ты решил сам, — повторил Родольфус. — И ни слова не скажу поэтому, пока ты мне не сообщишь своё решение. И не важно, чего хочу я — это твоя жизнь, Басти.

— Я хочу с тобой, — сказал тот, заранее упрямо поджимая губы. — Ты мне обещал, что мы вместе сделаем то важное и нужное дело, что ты придумал, помнишь?

— Помню, — Родольфусу всё сложнее становилось сдерживать улыбку. — И тебе не важно, что я выберу?

— Я бы не хотел лишиться палочки, — признался Рабастан. — Но я всё равно хочу с тобой остаться. Даже так. Но я знаю, что ты хочешь разделиться и оставить меня здесь — а самому уехать.

— Не совсем так, — сказал, наконец, Родольфус. — Я понимаю, что так было бы разумнее всего: одному остаться, одному уехать. И, действительно, оставаться здесь лучше бы тебе — потому что то, что я считаю нужным сделать, начать в Англии не выйдет. Не с нашим именем и биографией, во всяком случае. Но, — он сделал паузу, позволив себе на секунду насладиться выражением лица ожившего, наконец-то, брата, — я просто понимаю это. Но совершенно не хочу. Я хочу, чтоб ты был рядом — так что едем вместе, если ты не передумаешь.

— Хочешь? — переспросил Рабастан, начиная улыбаться.

— Да, хочу, — Родольфус тоже улыбнулся и протянул ему руку.

— От меня навряд ли будет много толку, — сказал Рабастан, крепко пожимая её.

— Я уверен, что ты ошибаешься, — возразил ему Родольфус. — Дел так много, что я наверняка не справлюсь без тебя — или это будет очень сложно. Тогда нужно собираться, — решил он. — У нас время до утра — и я не знаю, сколько его нам дадут после того, как мы сообщим своё решение. И дадут ли вообще.

— Я хочу пройтись по берегу, — тихо сказал Рабастан.

— А я думал выйти в море, — сказал Родольфус. — Если хочешь, выйдем вместе. В последний раз здесь, дома.

— Но ведь нужно собираться? — неуверенно спросил Рабастан.

— Эльфы соберут всё и уменьшат вещи, — Родольфус встал. — Остальным я займусь позже — впереди вся ночь.

Что ж… В конце концов, когда-то их предки пришли на эту землю и основали этот дом — может быть, пришла пора переселиться. Впрочем, его дети, если захотят, смогут и вернуться, ведь изгнание касалось только их. Или внуки… но об этом пока рано думать. Надо бы решить, куда они отправятся — конечно, поначалу они остановятся в Бретани, где у них был маленький коттедж на побережье, но вот дальше… Может быть, имело смысл оставить всё и отправиться в длительное путешествие — в конце концов, даже он, Родольфус, был мало где, а уж Рабастан и вовсе после школы успел попасть только в Азкабан. Заодно они посмотрят мир, и маггловский, и волшебный, заведут новые знакомства, а у него будет время всё обдумать. Цель-то он себе поставил, но как достигать её, пока не знал. Да и саму цель нужно было уточнить — то, что со Статутом надо было что-то делать, было очевидно, но что именно? Нет, ему отчаянно не хватало информации, и хорошо бы было собрать её по всему миру.

В море они провели несколько часов, и Родольфусу казалось, что Рабастан вполне пришёл в себя — однако позже стало ясно, что он ошибся. Может быть, конечно, сами сборы так подействовали, но утром к завтраку Рабастан вышел сумрачным и тихим.

— Думаю, однажды мы вернёмся, — сказал Родольфус, пытаясь хоть немного подбодрить его. — «Навсегда» — это очень долго и очень неопределённо. Пройдёт двадцать, тридцать, пятьдесят лет — состав Визенгамота сменится, Дамблдор умрёт, и дело будет пересмотрено. И мы сюда вернёмся.

— Да, наверное, — равнодушно откликнулся тот

— О чём ты думаешь? — мягко спросил Родольфус.

— О том, что о нас-то все узнали — пусть не всё, но всё-таки, — ответил Рабастан расстроенно. — Даже если завтра мы умрём, о нас уже известно, что мы… я не знаю, как сказать, но известно.

— Я понимаю, — поддержал его Родольфус. — Нас, по крайней мере, уже нельзя считать чудовищами.

— Потому что мы выжили, — Рабастан провёл указательным пальцем по черенку ножа. — Но о тех, кто умер, не узнают. Никто и никогда.

— Разве только мемуары написать, — попытался пошутить Родольфус, но Рабастан его тон не поддержал.

— Кто их прочитает? — он пожал плечами и умолк.

А ведь он, пожалуй, прав… но что тут поделаешь? Нет, конечно, что-то можно сделать — например, дать Скитер интервью. Большое и подробное. Но его забудут, и в истории останется лишь список Пожирателей да скупые комментарии, которых вряд ли удостоятся Мальсибер и Эйвери. Вряд ли это можно изменить.

Хотя…

Пора было идти в суд, и Родольфус надеялся, что сумеет найти Дамблдора до начала заседания. И, действительно, сумел, хотя в этом и не было его заслуги: тот сам зашёл к отконвоированным в специальную комнату ожидания Лестрейнджам.

— Не любите сюрпризы? — почти весело спросил его Родольфус.

— Хочу знать, кто сорвёт куш, — тоже улыбнулся Дамблдор.

— На нас делаются ставки? — понимающе спросил Родольфус — Рабастан же молча сидел рядом, глядя в пол. Кажется, эти шутки его раздражали.

— И немалые, — подтвердил Дамблдор. — Хотелось бы знать, на кого смотреть в момент объявления решения.

— Можете ещё успеть поставить, — предложил Родольфус. — Мы уедем.

— Оба?

— Да, вдвоём, — подтвердил Родольфус.

— Куда именно? — в голосе Дамблдора прозвучало любопытство и что-то ещё, но что именно, Родольфус опознать не смог.

— Пока во Францию, — не стал он скрывать. — У нас там родня — правда, дальняя. А потом посмотрим. Перед нами целый мир — я думаю, мы сможем что-то выбрать.

— Что ж, — Дамблдор кивнул, — мне только остаётся пожелать вам больше никогда не становиться героями новостей.

— Новости бывают не только скверными, — заметил Родольфус — а потом добавил, посерьёзнев: — Но у нас к вам разговор. И просьба.

— Просьба? — Дамблдор, похоже, очень удивился. — Ещё одна?

— Увы, — Родольфус чуть развёл руками. — Но она, я полагаю, справедлива.

— Что же, я вас слушаю, — Дамблдор присел на край скамьи неподалёку от него.

— Я прошу о справедливости не только для живых, но и для мёртвых, — сказал Родольфус. Рабастан, заметно вздрогнув, подался вперёд и теперь буквально пожирал глазами Дамблдора. — Нас судили, вытащив на свет и доброе, и злое — и, я полагаю, это правильно. И я прошу суда над мёртвыми. И прошу дать нам возможность на нём выступить.

— Какая необычная просьба, — медленно проговорил Дамблдор. — Я могу узнать её причину?

— Разве это не разумно? — спросил Родольфус. — Все заслуживают справедливости — даже мертвецы.

— Двое наших друзей погибли, — сказал вдруг Рабастан. — И они заслуживают, чтобы все узнали, какими они были.

— А какими они были? У нас есть немного времени — расскажи мне, — попросил Дамблдор.

— Ойген — гений в менталистике, — сказал Родольфус. — Это лучше показать, наверное… но здесь нет Омута памяти. Или вы его добудете?

— Ну, пожалуй, я могу воспользоваться положением председателя Визенгамота, — Дамблдор заговорщически подмигнул им и легко поднялся.

— Вас восстановили в этой должности? Поздравляю, — Родольфус подавил улыбку.

— Никакой фантазии, не так ли? — спросил Дамблдор и быстро вышел.

Он отсутствовал недолго, и пока его не было, Лестрейнджи молчали. Он вернулся с широкой неглубокой чашей и, поставив её на скамью, запечатал дверь заклятьем. А потом смотрел воспоминания, одно за другим, и когда закончил, Родольфусу почудились на его глазах слёзы — впрочем, может, это просто свет так бликовал на знаменитых очках-половинках.

— Я, конечно, понимаю, что о многом мы не сможем рассказать — но они заслуживают справедливой памяти, — сказал Родольфус.

— Этого заслуживают все, — с непонятной ему печалью ответил Дамблдор. — Я думаю, это очень правильная мысль, — сказал он уверенно. — И я постараюсь доказать это остальным.