Наше фирменное заклинание (гет)

Гермиона проснулась от шума дождя. Вот уже три дня он лил беспрерывно, то роняя с неба крупные тяжелые капли, барабаня по крышам домов и оконным отливам, то ненадолго утихая и становясь совсем мелким. Но не прекращался ни на минуту. Тихонько выскользнув из-под одеяла, она неслышно прикрыла форточку. На часах было восемь утра, в это время года светало не раньше девяти, поэтому за окном было еще темно. Рон мирно спал на своей половине кровати. Последние дни в магазине выдались тяжелыми. Им с Джорджем даже пришлось нанять двоих человек, чтобы ускорить подготовку продукции для отправки за границу. Он трудился с утра до глубокой ночи и даже пару раз ночевал в магазине. Из-за этого они почти не виделись. И в эти выходные он тоже собирался работать, так что сегодня она твердо намеревалась выкроить время и поговорить с ним перед тем, как он снова уйдет.

Накинув теплый халат и сунув ноги в тапочки, Гермиона наскоро умылась и пошла на кухню, чтобы приготовить завтрак. Она не знала, зачем. Есть ей совсем не хотелось, да и Рону явно расхочется после того, что она ему скажет. Наверное, она делала это просто по привычке. По выходным она часто варила на завтрак овсянку со свежими ягодами, которые покупала в пятницу вечером по дороге с работы. Она и вчера купила их, и сейчас они дожидались своего часа. Она вообще до конца недели вела себя как обычно, стараясь не думать о сегодняшнем дне, который она сама выбрала для этого важного разговора. Все это время она откладывала беспокойство на субботнее утро. И вот это самое утро настало, и вся тяжесть принятого ею решения и того разговора, что ей предстоял, обрушились на нее. Но оттягивать дольше она не могла. Это было нечестно по отношению и к Рону, и к Тео.

Помешивая ложкой в кастрюле овсянку, она заметила, что ее рука дрожит. Она представляла, как Рон войдет на кухню с взлохмаченными со сна волосами, в своей обычной манере зевнет, прикрыв рот рукой, а затем он непременно захочет ее поцеловать, как делает это каждое утро, когда они завтракают вместе. Но сегодня она впервые отвернется. Что он почувствует в этот момент?

Оказаться отвергнутым очень больно. Она все еще хорошо помнила, как она чувствовала себя на шестом курсе, когда Рональд встречался с Лавандой. Когда он тискался с ней на каждом углу, а эта блондинка обнимала его, висла на его руке при любом удобном случае. Невозможно было пройти по школе, не наткнувшись на них, слипшихся друг с другом. Тогда Гермиона хотела только одного — быть с ним. И еще, чтобы проклятая пустоголовая Лаванда Браун сгинула куда-нибудь. Но теперь она сама собиралась причинить такие же страдания ему.

Одинокая слезинка скользнула по ее щеке, но Гермиона быстро смахнула ее и вдохнула побольше воздуха в легкие, заставляя себя успокоиться. Она не хотела, чтобы их разговор начался с его расспросов, почему она рыдает над овсянкой. Хотя, несмотря на то, что она сто раз прокрутила все возможные фразы у себя в голове, она так и не придумала, что именно скажет после пресловутого «нам надо поговорить». «Я разлюбила тебя» — слишком жестоко, да и неправда. Она все еще любила его, но теперь она любила и Теодора. Но их обоих она любила совершенно по-разному. И теперь, когда она наконец признала свои чувства к Тео, пришло время расставить все по местам. И без этого никак нельзя было обойтись. Ее отец всегда говорил, что пластырь с открытой раны нужно срывать как можно быстрее — резким движением. И она не станет ходить вокруг да около. Нет, она вовсе не собиралась выкладывать Рону все, как есть. Ему не обязательно знать, что у нее появился другой. Это никак не поможет ему, не облегчит его боль, а только сильнее ранит. Поэтому она просто скажет ему, что передумала насчет свадьбы, и что им нужно расстаться. Что она поняла, что они очень разные и не подходят друг другу. И, конечно, что она хотела бы остаться друзьями. Но поймет, если он не захочет этого.

К тому моменту, как овсянка была готова и стояла на столе, накрытая крышкой, крепкий черный кофе был сварен, а за окном посветлело, Рон все еще не проснулся. Минутная стрелка вновь пересекла рубеж, открывающий начало нового часа. Гермиона не могла позволить Рону проспать до десяти, ведь вчера он сам просил ее разбудить его, если он не поднимется к этому времени. Войдя в спальню, она развесила шторы на окнах и подошла к кровати, глядя на его умиротворенное лицо.

— Рон, — склонившись над ним, Гермиона тронула его за плечо, — пора вставать, — шепнула она. Но он даже не пошевелился, засопев еще слаще. Тогда она просто села с ним рядом на краешек кровати. Она смотрела на него, и вся ее сознательная жизнь пролетала у нее перед глазами. Как он спас ее от тролля на первом курсе, как пожертвовал собой во время решающей шахматной партии. Как переживал, когда на втором курсе она долгое время лежала в Больничном крыле. И как хорошо им было вдвоем, когда на третьем курсе они просто гуляли по Косой Аллее и искали поселившегося в «Дырявом котле» Гарри. А потом Рональд искренне волновался за нее из-за того, что она взвалила на себя изучение большого количества предметов. Он всегда заботился о ней. Когда Малфой впервые назвал ее грязнокровкой — это Рон ее защитил, и в итоге целый день отрыгивал слизней. А на четвертом курсе, хоть и не признавался, но ревновал к Краму. И даже тогда, встречаясь с Виктором, Гермиона уже знала, что любит Рона. Стоя на берегу Черного озера во время второго состязания Тремудрого Турнира, она чуть с ума не сошла, когда они с Гарри не выплыли на поверхность сразу после нее. Она бы ни за что не пережила, если бы с ним что-то случилось. Еще отчетливее она поняла это, когда они целый месяц провели вместе в штабе Ордена Феникса перед началом пятого курса. Гадая о том, о чем говорят на собраниях взрослые, и о том, что планируют Темный Лорд и Дамблдор, они коротали время, но оно на самом деле было бесценным, ведь они были друг у друга. И на занятиях в Отряде Дамблдора она всегда переживала за Рона, которому поначалу не очень удавались заклинания. Хотя, когда ему приходилось практиковать чары против нее, он всегда говорил, что поддается. В то время она впервые вызвала патронуса, думая об одном счастливом, теплом, греющем ее душу воспоминании. Оно было связано с Роном. Она никогда никому не рассказала бы об этом. Как и о том, что, когда на шестом курсе на уроке Зельеварения у Слагхорна Гермиона впервые вдохнула в себя запах амортенции, она, кроме всего прочего, пахла Роном — и Гермиона чуть не ляпнула это вслух. А потом его отравили, и она днями и ночами сидела у его постели, вот как сейчас. Только тогда она держала его за руку.

Гермиона не отрывала взгляда от спящего Рона, его рыжие волосы разметались по подушке. И ей захотелось дотронуться до него, убрать волосы с веснушчатого лба. Но она не позволила себе. Если она решила расстаться с ним, она больше не должна позволять себе прикасаться к нему. Даже несмотря на то, что это все еще казалось ей само собой разумеющимся, привычным, естественным. Ведь, сколько она себя помнила, он всегда был рядом. И в школе, и когда они вместе с Гарри путешествовали, ища хоркруксы. Только однажды он оставил ее, и тогда она была сама не своя от беспокойства и тоски. Но даже потом он нашел способ вернуться. Делюминатор. На годовщине свадьбы Билла и Флер, еще совсем недавно, он сказал, что всегда носит его с собой на случай, если она вдруг позовет его. Но что будет теперь, после того, как она скажет, что больше не хочет быть с ним? Он выбросит его? Захочет забыть обо всем? Гермиона не хотела забывать. Об их первом поцелуе и о том, как он утешал ее, когда она стерла родителям память, и о том, как произнес заклинание, возвращающее им память, потому что она не смогла. И о том, как он сделал ей предложение, о том, как они решили жить вместе, и как, услышав это, обрадовались его родители. Эти прекрасные воспоминания никто никогда не отнимет у нее. Пусть сначала будет больно, но затем боль утихнет. И после этого, возможно, они смогут снова общаться, как старые друзья.

— Просыпайся, Рон, — еще раз прошептала она, и он наконец пошевелился.

— Доброе утро, — произнес он, поворачиваясь к ней, и девушка тут же вскочила, словно кровать ее обожгла.

— Я приготовила завтрак и буду ждать тебя на кухне, — ответила она, продвигаясь к двери маленькими шажками.

— Ладно, — ничего не подозревающим голосом ответил ее жених, направляясь в ванную.

Лишь снова оказавшись в одиночестве, Гермиона смогла перевести дыхание. Достав тарелки, она принялась раскладывать овсянку, одновременно пытаясь успокоить сердцебиение.

— Мне сон чудной приснился, — сообщил Рон, войдя в кухню спустя несколько минут. — Как будто моя палочка перестала меня слушаться. Я пытаюсь колдовать, а она выдает совсем не то, что я хочу, — он занял место за столом. — Смотрю на нее, вроде та же самая палочка, которая всегда была моей. А по ощущениям как будто и не моя вовсе. Бред, правда?

— Разумеется… — ставя тарелки на стол, нервно ответила Гермиона. Хотя на самом деле она подумала о том, что, возможно, это не такой уж и бред, а, скорее, способности к Прорицанию.

Пододвинув свою порцию овсянки, Рон принялся есть. Она же, сев напротив, даже не взглянула на еду. Наверное, вот сейчас и был тот самый подходящий момент. Но не лучше ли дать ему сначала спокойно поесть? Нет, если она будет и дальше откладывать, так она никогда ему ничего не скажет.

— Послушай, Рон, — начала она, методично перемешивая кашу. — Мне нужно кое-что сказать тебе.

— Угу, и мне тоже, — кивнул жених, продолжая невозмутимо поглощать завтрак.

— Да? — удивилась девушка. Интересно, что он хочет ей сказать? Неужели о чем-то догадывается? Было бы хорошо, если бы ей не пришлось самой начинать этот разговор. Если так, она просто не станет отрицать очевидное. — Я внимательно слушаю тебя.

— Одну минуту, — доев, Рон встал из-за стола и скрылся за пределами кухни. Выйдя за ним следом, Гермиона обнаружила, что он переодевается.

— В чем дело? О чем ты хотел поговорить? — нетерпеливо поинтересовалась девушка.

— Давай выйдем на улицу, ладно? — предложил он. И это уже расходилось с ее догадками о будущей теме разговора.

— Одевайся, Гермиона, — поторопил ее жених.

— Но там же дождь… И нам надо поговорить, — возразила девушка.

— Он закончился. Поговорим и заодно подышим воздухом. Это ненадолго, — пообещал Рон, подавая ей пальто.

Гермиона, взяв пальто из его рук, выглянула в окно. Рон был прав — дождь и правда стих, а из-за облаков выглянуло солнышко. Что ж, в ее душе все еще теплилась надежда, что он боится, что после того, что они скажут друг другу, они почувствуют острую нехватку кислорода. Но приходилось признавать, разговор пошел совсем не так, как она ожидала. Всунув руки в рукава и застегнувшись, она нехотя поплелась к выходу вслед за Рональдом.

Когда они оказались перед домом, он взял ее за руку.

— Ты какая-то уставшая. Эта неделя на работе выдалась еще тяжелее, чем предыдущая? — заботливо спросил он.

— Да, — ответила она. Вот наконец настал момент, когда она сможет все рассказать ему. Сердце мучительно закололо. Как он это воспримет? После этого он, скорее всего, сразу пойдет на работу. А там Джордж сможет поддержать его, если будет необходимо. — Но я не об этом хотела…

— Все, я не могу больше молчать. У меня для тебя сюрприз, — воодушевленно перебил ее Рон.

— Что? — переспросила она, но, крепко сжав ее руку, он уже аппарировал, увлекая ее за собой.

Через мгновение они вновь стояли на твердой земле. Мокрая трава блестела от росы, купаясь в свете робких солнечных лучей. Рассмотрев пространство вокруг, она обнаружила аккуратные домики, спрятанные меж толстых зеленых елей и зелено-желтоватых осенних лиственниц. Они находились на хорошо знакомой ей широкой улице, где, если пройти вперед до конца, можно было обнаружить старый дом Батильды Бэгшот, а если свернуть в переулок направо, то дойдешь аккурат до старого кладбища волшебников, где похоронены родители Гарри… Это была Годрикова впадина.

— Зачем мы здесь? — тихо спросила она, даже не представляя, зачем Рон перенес ее сюда.

— В этом и заключается сюрприз. Идем, — подхватив девушку под руку, Узили повел ее вперед, сворачивая налево, в ту сторону, где находился когда-то старый дом Поттеров. Теперь же на его месте строился новый дом — Гарри еще пару лет назад решил разобрать развалины и поселиться там. Сейчас он был почти готов, оставалось лишь до конца покрыть крышу и завершить ремонтные работы внутри. Неужели Рон ведет ее на какую-то вечеринку-новоселье или вроде того? Если так, то они просто поздравят Гарри и Джинни, а затем отправятся домой, где все-таки закончат начатый разговор.

— Ну вот мы и пришли, — с довольной улыбкой объявил Рон, останавливаясь возле соседнего с участком Поттеров двухэтажного домишки. — Ну, как тебе?

— Что как? — не поняла Гермиона, рассматривая жилище соседей Гарри. Вообще-то они отлично устроились. Прекрасный сад с плодовыми деревьями, большие светлые окна и аккуратный балкон под самой крышей, заставленный цветочными горшками.

— Я купил его! — радостно объявил Рональд, жестом указывая прямо на этот самый дом. — По соседству с Гарри и Джинни. Ну разве не здорово? Теперь, когда мы с Джорджем вышли и на американский рынок, я могу позволить себе такую покупку, — его глаза лучились счастьем.

До Гермионы медленно доходила суть сказанных им слов. Он приобрел для них дом. Чтобы они жили там после свадьбы. Она замерла на месте, не в силах пошевелиться, дыхание перехватило, как будто кто-то сдавил ее горло.

— Тебе нравится? — спросил Рон, видимо, ожидая от нее более бурной реакции.

— Эээ… да, — с трудом вдыхая свежий воздух, только и смогла выдавить она, глядя на дом. Пожалуй, в одном Рон был прав — это действительно был дом ее мечты. Большой, светлый, находящийся в безопасном месте, где они могли бы вырастить своих детей. Но только она уже не хотела этого с ним. И поняла это только тогда, когда все зашло слишком далеко.

— Мы будем здесь счастливы, обещаю, — неожиданно обняв Гермиону и чуть приподняв ее над землей, Рон закружил ее со звонким смехом. И она вцепилась в него обеими руками, боясь, что, как только он поставит ее на ноги, она упадет, потеряв сознание.

— А что ты хотела сказать? — наконец поставив ее на землю, спросил Рон.

— Я… — растерялась Гермиона, с силой сжимая кулаки, спрятанные в рукавах пальто, — знаешь, это сейчас не важно.