Жизнь после (гет)

— Знаешь ли ты, что в последние двадцать лет Святой Мунго стал присуждать гранты особенно отличившимся сотрудникам?

Драко отрицательно покачал головой, пытаясь понять, к чему Гермиона задала этот вопрос.

— В наше время многие уважаемые магические больницы начинают вкладываться в разработку новых лекарств и оборудования. Правда, это замечательно?

На мгновения она замолчала, ожидая его ответа:

— Ну, думаю, да, — осторожно подтвердил Малфой.

— Это прекрасно! — эмоционально заключила Гермиона. — Ты знал, что Уайт решила вступить в эту программу? Она хочет, чтобы Святой Мунго в течение ближайших двадцать лет вошёл в пятёрку лучших Целительских и Исследовательских центров Европы.

Он сделал ещё один глоток воды. Заметив, что стаканчик наполовину опустошён, Гермиона наполнила его снова.

— Им предстоит долгий путь, — заметил Малфой.

— Да, процесс длительный. Но всё будет продвигаться в разы быстрее, если ты разрешишь им использовать твои разработки и сам продолжишь исследования.

Грейнджер немного подалась вперёд, открывая его взору спрятанные за её спиной предметы. Там было всё его оборудование и все необходимые приборы, расположенные на маленьком столике под окном. Его ингредиенты, котёл, спиртовка, ступка, ножи, его записная книжка… Всё это было уменьшенной идеальной копией его лаборатории наверху. Гермиона даже не забыла принести перья и чернильницу, но было одно отличие, странное и нежелательное для Драко — маггловская техника.

Теперь картинка стала полной и понятной. Малфой повернулся к Грейнджер:

— Как я успел заметить, Уайт очень заинтересована в успехе моей работы, — проговорил он равнодушно.

— Да, она думает, что это ускорит процесс.

— И ты, разумеется, будешь обо всем докладывать ей.

— Это часть нашей договоренности.

— И когда я умру...

— Если.

— Тогда она отдаст мою работу кому-нибудь ещё, кто доведёт её до конца, чтобы Святому Мунго было не стыдно её представить.

Гермиона посмотрела на него, словно желая что-то ему объяснить, но подумав и испугавшись того, что он может неправильно её понять, она промолчала. Вместо этого Грейнджер посмотрела на него долгим, выжидающим взглядом. И после затянувшегося молчания прошептала:

— Нет.

Драко выгнул бровь:

— То есть, вся работа просто будет заброшена?

— Я не могу тебе сказать сейчас, — выдавила она с нервным смехом. — Просто тебе дают шанс спасти себя, больше никто не даст никаких гарантий.

— Мое зелье уже убило человека, Гермиона, двух человек.

Она закусила свою губу и отвернулась к окну:

— Ты не хотел... ты не мог знать.

— И чего ещё я не знаю, что откроется мне во время лечения? Я должен рискнуть утонуть в собственной крови? — он начинал злиться. — Возможно, эти процедуры буквально расплавят все мои органы. Я уже умираю. И я совсем не хочу всё усложнять.

Гермиона тоже начала раздражаться, и гневно посмотрела на него:

— Не обязательно всё должно быть именно так, как ты представляешь, — её голос надломился.

— Всё будет именно так.

— Нет, не будет! — закричала она, вскакивая на ноги. — У тебя ещё есть время, Драко! Ещё есть время! Заражённый может прожить двадцать восемь дней. У тебя ещё есть целых три недели!

— Две! — теперь уже кричал и Драко. — Или, может, ты забыла, что я буду парализован в последнюю неделю?

— Ты понимаешь, какого прогресса ты сможешь достичь за это время? Ты же эксперт в зельях. Ты уже невероятно продвинулся в получении вакцины. И если ты сейчас сдашься, то убьешь не только себя, но и всех людей, которым не посчастливиться заразиться Колье в будущем. Ты должен продолжить исследование. Ты должен!

Она снова резко отвернулась от него и попыталась незаметно стереть слёзы, уже успевшие прочертить себе дорожки по её щекам. Но Драко заметил это. Он был виноват в её слезах, и это горькая правда. Драко попытался отвлечься от этих мыслей, сосредоточившись на своём судорожном дыхании.

Шесть дней назад, когда он вернулся из мэнора, подписавшись на добровольное заточение, Драко думал, что смирился и подготовил себя к этой болезни. Но он не смирился и никак не был готов ко всему тому, что настигло его сейчас. Особенно невыносимы для Малфоя были редкие встречи с дорогими ему людьми. С Гермионой.

Сейчас она была здесь, пыталась втянуть его в очередную авантюру. И одним своим присутствием в его палате доказывала невозможное. Тогда что останавливает его от варки зелья, способного спасти его жизнь, если рядом с ним стоит девушка, верящая в него и беспокоящаяся о нём?

Он чуть не рассмеялся, когда слёзы потекли из его глаз, солёными каплями смачивая пересохшие губы. Драко постарался вытереть их, но получилось как-то неловко и неуклюже. Он больше не чувствовал вгрызающейся в его внутренности безнадёжности, она ушла, покинула его вместе со страхом скорой смерти. И всё то, что он делал до этого момента показалось такой несусветной и неразумной глупостью, пустой тратой бесценного времени. Даже если бы он прожил ненамного дольше отведённого ему, его усилия всё равно бы стоили того. Всё равно это было бы не напрасно. А вдруг у него и правда получится? Вдруг он правда сможет найти лекарство?

Гермиона взяла его за руку, и Драко почувствовал даже через защитную перчатку тепло её нежной кожи. Он переплёл свои пальцы с её.

Наверняка её настойчивость была бессмысленна. Возможно, эта затея окажется провальной для них обоих. Но рядом с ней, благодаря её лёгким и тёплым прикосновениям и её заботе, всё вокруг обретало этот, казалось бы, потерянный смысл. И когда он открыл глаза, его мир уже не был серым.

Она была здесь.

У него было время.

Но этого времени было слишком мало.

На протяжении всей следующей недели Драко спал и ел только при необходимости, тратя все своё время на работу. Им полностью завладел азарт исследователя. Казалось, что ответ уже где-то на поверхности, и стоит подумать ещё немного, потратить чуть больше времени, и он уже будет очевиден.

И Гермиона всё это время была рядом.

Она усердно и быстро работала, редко разговаривая. Для Драко это было идеально. Им не нужно было использовать слова, чтобы понимать друг друга. Одному было достаточно лишь бросить взгляд на необходимый предмет, и другой уже передавал его или ставил рядом. Драко захотел пить — стакан с водой уже стоял на его столе; Гермионе понадобился нож — и Малфой уже протягивал его ей. Такая степень взаимопонимания между партнёрами была большой редкостью. Но у них это было легко и естественно.

Драко был прав: они бы могли быть вместе. Им было бы хорошо друг с другом. Просто. Он всё это время был прав. И он понимал, что Гермиона тоже знала это, теперь и она не могла это оспорить. Их совместимость была настолько очевидной и явной, что отрицать было бы неразумно и глупо.

Малфой всеми силами пытался держаться за это чувство победы, упиваться превосходством над ней, её недальновидностью. Но к концу недели радость от этого маленького открытия и энтузиазм начали угасать. Они не смогли сделать прорыва, на который так втайне наделся Драко. Клетки всё ещё слишком быстро заражались и умирали. Так же быстро, как сейчас умирают его собственные.

Тяжело было сохранять лицо и поддерживать душевные силы, когда его постигали неудача за неудачей. Драко утешало только огромное количество идей, словно пчёлы роящихся в его голове. Он так часто и быстро менял концентрацию, способы и температуру варки, методы дистилляции, что начинал путаться и забывать, какие соображения уже опровергнуты, а какие ещё только предстоит проверить. Пролистав свои записи в тысячный раз, Малфой обнаружил новую, ещё не опробованную задумку.

Прочитанное заставило его похолодеть. Она могла сработать, но уже было слишком поздно, у него уже не было времени.

* * *

Присутствие Гермионы часто отвлекало Драко от работы, иногда он подлавливал себя на том, что смотрел на неё чаще, чем в свой котёл. Наблюдать за ней и её работой было восхитительно и одновременно с тем больно. Восхитительно, потому что она была восхитительной, красивой, страстной, она светилась жизнью и здоровьем. Ему уже не была важна причина её присутствия — предотвращение его смерти или помощь Уайт — главное, что она была сейчас, когда больше всего нужна, здесь, с ним. К концу недели ей было достаточно просто приходить и быть где-то поблизости, позволяя изучать себя во всем своём великолепии.

Но день его смерти становился ближе с каждой минутой. Уже нельзя было закрывать глаза на обострившиеся мышечные боли. Все началось с временного онемения и неприятного покалывания в шее, потом в спине и плечах, затем в бёдрах и ногах. Его когда-то грациозная и плавная походка пропала, а вместо неё появились медлительность и дрожь в конечностях, делавшие его больше похожим на старика, а не на молодого мужчину. Гермиона всегда старалась быть где-то недалеко, готовая при первой необходимости подхватить его и не дать упасть.

Какая-то его часть не хотела, чтобы она поймала его.

Какая-то его часть хотела полного краха и безвозвратного разрушения.

На жизнь оставалось только девять дней. И он пытался жить.

Это произошло, когда он, неся в руке маленький флакончик с очередным экспериментальным зельем, шёл к своему блокноту, лежащему на столе. Драко оставалось пройти совсем немного, как вдруг он понял, что полностью не чувствует свои ноги. Одним быстрым рывком всего корпуса, задействовав все ещё работающие мышцы, Малфой достиг стола и мертвой хваткой вцепился в его край. Флакончик выпал из его рук, разбившись и окропив грязно-бежевый кафель в кислотно-желтый. Странно, но это напомнило Драко тот день, когда он был противен и мерзок сам себе. Тогда тоже пол был залит желтой субстанцией. В тот день он заразился, и именно с того дня его жизнь начала разваливаться на мелкие куски.

Гермиона посмотрела на него широко открытыми, испуганными глазами, протягивая к нему руки, точно желая его поймать:

— Все хорошо? — спросила она.

— Все нормально, — Драко был немногословен. Он почему-то не мог оторвать взгляда от разлившегося желтого зелья. — Просто споткнулся.

Малфой попытался наощупь найти свою палочку, но промахнулся мимо стола. Драко попробовал ещё раз, но снова ничего не ощутил, и тогда он перевел взгляд на свою руку.

Комната внезапно сжалась.

Его рука лежала прямо на палочке, но Драко не чувствовал ничего под своими пальцами. Ни приятного ощущения магии, связывающей его руку с деревянным предметом, ни того неподражаемого ощущения близости с волшебной палочкой. Ни-че-го. Вся чувствительность испарилась. Он бешено и отчаянно попытался сжать пальцы на древке, но ни один мускул не пошевелился.

Паралич.

Драко удивила та лёгкость, с которой он принял этот факт. Малфой ждал этого, с того самого момента, как ему поставили диагноз, Драко готовил себя к тому, что это произойдёт. На самом деле Драко испытывал шок, удушающий, всепоглощающий. От него стыла кровь, и темнело в глазах, а картинки окружающей действительности, словно кадры киноплёнки, сменяли одна другую с нечеловеческой скоростью. Но других эмоций не было. Лишь заполнивший все его существо шок.

Потому что он знал, что следует за этим. И Драко понимал, что нужно сделать, чтобы стало легче.

С неизвестно откуда взявшейся яростью Малфой одним резким движением ещё работающей левой руки скинул со своего стола все флаконы, наполненные разноцветными жидкостями, бурлящий котёл, исписанные его красивым почерком пергаменты — всё это, разлетаясь в разные стороны, падало на пол, заливая его своим содержимым и пачкая медленно приземляющиеся листы.

Гермиона закричала от неожиданности и в необъяснимом порыве защитила все свои исследования одним взмахом палочки.

— Какого черта ты делаешь? — взвизгнула она.

— Убираюсь, — на удивление, ровным голосом сказал Драко и поднял левой рукой укатившуюся под стол палочку. — Пока ещё могу.

— Драко...

Его имя, произнесённое её голосом, обычно действовало на него успокаивающе, но сейчас только больше разозлило его. Драко закрыл глаза, прилагая усилия, чтобы не сорваться на ней.

— Тебе бы уже пора успокоиться, Гермиона, и перестать бороться. Мы оба с тобой знаем, как развивается эта болезнь. Мы знаем симптомы. Мы знаем, что на двадцать восьмой день я умру.

— Мы не знаем этого, — произнесла она успокаивающе. — Ещё осталось время, у нас ещё может получится.

— Нет уже времени, — рявкнул Малфой. — Кончилось моё время, ты ещё не заметила? Мы должны всё это прекратить. То, что мы делаем бессмысленно.

— Те не посмеешь!

— Ошибаешься.

Грейнджер разозлилась, это было заметно по её опасно блеснувшим глазам и напрягшемуся телу. Она была готова бороться с ним.

Но Малфою было всё равно. Он был рад, что теперь способен не верить всему тому, что она говорила. Драко знал: чем громче она кричала, тем меньше она была уверена в собственных словах. Её неразумная злость и неожиданно появившаяся тяга отстаивать свою правоту не могли одурачить его. Он слишком хорошо изучил её, слишком хорошо знал и понимал, чтобы повестись на это.

Он мог легко игнорировать все её обвинения и глупые замечания. Но что-то в нём дрогнуло, когда она вдруг обвинила его в отсутсвие преданности своему делу. Гермиона знала, что работа была его слабым местом. Отлично сыграно, Грейнджер.

В два шага он подошёл к ней, рот и подбородок Драко были в дюйме от её покрытого защитной маской носа. Гермиона не сдвинулась с места, только ещё более дерзко и уверенно посмотрела на него, совершенно не заботясь о том, что гордо-вызывающий взгляд плохо получался в такого рода очках.

— Я боролся на протяжении многих лет, Гермиона. Боролся за тебя. За твоё уважение в школе Гиппократа, потом за твоё прощение после своих слов об этой грёбаной маггловской больнице и за один паршивый ужин с тобой, когда уже мы оба работали в Мунго. Сколько раз мы боролись друг с другом? Ты помнишь, как часто ты проклинала меня самыми разными словами? Как много раз отказывала мне? Разве я молчал? Я когда-нибудь сдавался?

— Ни разу, — ответил он сам, перебивая Грейнджер. — Никогда. Я всего себя на протяжении всех этих лет полностью посвящал тебе, когда ты вечно отталкивала меня, не давая и шанса. Ты мне ничего не дала. И сейчас я понял — чертовски поздно осознал — я никогда не был по-настоящему важен тебе. Ничего для тебя не значил.

Гермиона вздрогнула, и её глаза заволокли слёзы:

— Это неправда, — прошептала она дрожащим голосом. — Это не так, Драко.

— Это так, — выкрикнул он зло и насмешливо. — Так, видимо, было всегда. И знаешь, как я понял это? Потому что в единственный раз, когда я хочу сдаться, ты не даёшь мне.

— Что это доказывает? Это нельзя сравнивать с приглашением на ужин! Это твоя жизнь!

— Именно, — прорычал Малфой. — Моя жизнь. Моя. И я имею право делать с ней то, что пожелаю. И если я хотя бы немного важен для тебя, то ты примешь моё решение и дашь мне умереть так, как хочу я.

— Я не позволю тебе сделать это!

— И почему же нет?

— Потому что я люблю...

Он резко и сильно оттолкнул её от себя. Так, что она больно ударилась спиной о дверь туалета. Драко хотел быть от неё как можно дальше. Только бы не видеть её омерзительных глаз и не чувствовать её запаха.

— Пошла. Вон, — его голос ещё никогда не звучал так угрожающе.

— Драко, пожалуйста, — она протянула к нему дрожащую руку. — Просто позволь мне объяснить...

— У тебя нет никакого права говорить мне это сейчас, — прорычал мужчина.

— Но...

— Замолчи, — отрезал он. Драко видел её боль, но не собирался поддаваться на это, не выложив всей правды. — Ты лживая эгоистка. Худший тип ведьмы. Мне больше нет до тебя дела.

— Ты не понимаешь. Всю эту неделю, весь этот последний месяц я...

— Мне абсолютно неинтересно, что ты думаешь. Мне плевать, что ты себе выдумала, чтобы облегчить свою совесть.

— Драко, ты должен...

— Ты больше не мой целитель, — громко заговорил Малфой, пытаясь заглушить её. Эти слова больно хлестнули девушку, и она начала пятиться к двери, прижав руку в защитном жесте к своей груди. Гермиона выглядела напуганной и потерянной.

— Пожалуйста...

— Я попрошу Штоккеля перевезти все твои вещи обратно к тебе в лабораторию.

— Пожалуйста, не делай этого.

— Сделаю. Выметайся.

Она подошла слишком близко к выходу: Гермиона почувствовала, как её силой вытягивает из палаты. Предприняв последнюю попытку, она схватилась за край люка и горько спросила:

— Что мне сделать?

Драко зло посмотрел на неё:

— Мне плевать, — бросил он, но неожиданно усталым и мягким голосом закончил: — Просто больше не приходи ко мне.

Гермиона резко выдохнула так, словно её ударили в живот, а Драко затопило чувство вины, но было уже поздно. Она отпустила руку и покинула его палату. Воздушный барьер зашипел, закрываясь, и Малфой долго смотрел на то, как её тонкая фигурка уходит все дальше и дальше от него.

Но Гермиона не ушла совсем, она остановилась за углом, и Драко услышал её сдавленные рыдания. Вдруг Малфой сам почувствовал нестерпимую боль и отвращение к самому себе за эту вспышку гнева. Она этого не заслуживала, и она ни в чем не была виновата. Звук её всхлипов становился невыносимым, и Драко наложил на палату заглушающие чары. С успокоением пришло осознание того, что он только что уничтожил нечто незаменимое для него.

Не было никакой радости. Он чувствовал только пустоту и боль, сковавшую его в тот момент, как Гермиона ушла, и он попросил её не возвращаться. Незаметно накатила давящая усталость, и Малфой, с трудом дойдя до кровати, тяжело рухнул на неё.

Оставалось только предаться горю.