Конечно, это не любовь (гет)

Гермиона поправила мантию и поднялась на трибуну. Она не любила суды полным составом Визенгамота, и еще меньше любила быть на них председателем, но понимала — есть ситуации, когда без этого не обойтись. Гарри со своего места кивнул ей. Он был спокоен и собран — он не сомневался в итогах слушанья и не собирался переживать по этому поводу. Гермиона не могла его осуждать — он потерял двоих людей, ловя Лестрейнджа и его команду.

Стрелка часов переместилась на отметку «одиннадцать», и в зал суда двое авроров ввели Джейсона Лестрейнджа. С тех пор, как Гермиона допрашивала его, прошло два месяца. Заключение в одиночной камере аврората не пошло ему на пользу — он сильно похудел, волосы отросли и висели грязными сосульками, а безумные отблески в глазах стали еще отчетливей.

Гермиона оглядела собравшихся волшебников, дождалась знака от Кингсли и ударила деревянным молоточком, требуя тишины.

 — Судебное заседание от восьмого октября по делу Джейсона Рабастана Лестрейнджа прошу считать открытым. Допрос проводит Гермиона Джейн Грейнджер, глава Департамента магического правопорядка, свидетель обвинения — Гарри Джеймс Поттер, начальник Аврората. Джейсон Лестрейндж, желаете ли вы представить свидетеля защиты?

При имени обвиняемого члены Визенгамота зашушукались, и Гермионе пришлось бы еще раз стукнуть молоточком по трибуне, если бы Лестрейндж не заговорил. У него был неприятный высокий голос с переливами, который сразу же заставил остальных замолчать.

 — Воздержусь. Если только мой дражайший кузен мистер Малфой не решит выступить в мою защиту.

Он засмеялся, а Малфой, сидевший на своем месте в мантии судьи Визенгамота, явственно покраснел, но не предпринял никаких попыток выйти к Лестрейнджу и поддержать его.

 — Как видно, мистер Малфой предпочел проигнорировать наше родство, ну и мантикора с ним, — Лестрейнд поменялся в лице и жестко добавил: — сам справлюсь.

 — Мистер Поттер, — произнесла Гермиона, — озвучьте ваши обвинения.

Гарри вышел на середину зала суда и твердо заговорил:

 — Джейсон Лестрейндж обвиняется в распространении идей террориста, известного как Волдеморт, призывах к экстремистским действиям против Министерства магии, в создании потенциально-опасной ситуации на Косой аллее, а также в убийстве двух сотрудников Аврората при исполнении ими служебного долга.

Гермиона вздохнула и добавила:

 — Доказательствами вины мистера Лестрейнджа служат его признание под веритасерумом, а также добровольные признания Винсента Крэбба и Джона Флетчера. Джейсон Лестрейндж, — обратилась она к нему, — признаете ли вы себя виновным в этих преступлениях?

Лестрейнжд встретился с ней взглядом, прищурился, словно надеясь ее в чем-то убедить, а потом безумные огоньки в его глазах погасли.

 — Признаю.

Гарри торжествующе вскинул голову.

 — Волшебники и волшебницы Визенгамота, — сказала Гермиона, — мистер Джейсон Лестрейндж признал свою вину в экстремизме, противодействии политике Министерства магии и двух убийствах с отягчающими обстоятельствами. Как председатель суда на этом заседании, я требую от вас определить меру его наказания.

 — Кто за то, — подал голос Кингсли, — чтобы определить мерой наказания двадцать лет заключения в Азкабане.

Гермиона на глаз прикинула количество поднявшихся рук — около трети.

 — Кто за то, чтобы приговорить его к пожизненному заключению?

На этот раз поднялось значительно больше рук, и Гермиона понадеялась, что именно на этом варианте Визенгамот и остановится.

 — Кто за то, чтобы приговорить мистера Лестрейнджа к пяти годам Азкабана с последующим уничтожением его палочки и пожизненным запретом на любые магические действия, а также на посещение территорий проживания и работы волшебников?

Гермиона так крепко сжала кулаки, что ногти впились в тонкую кожу ладоней. Это был плохой вариант — в маггловском мире Лестрейндж останется опасным преступником с психическими отклонениями, ничего не изменится. И она едва вслух не выругалась, когда почти весь Визенгамот проголосовал за это предложение. Модред бы побрал старые законы!

 — Джейсон Лестрейндж приговаривается к пяти годам заключения на нижнем уровне Азкабана. По истечении срока заключения его палочка будет сломана, также на мистера Лестрейнджа будет наложено заклинание Надзора, которое будет отслеживать его магическую активность. В случае применения магии, мистер Лестрейндж будет арестован и приговорен к смертной казни без повторного созыва Визенгамота.

Волшебники нечасто совершали преступления, за которые их приговаривали к подобным наказаниям. Аврорат, разумеется, ловил убийц, но чаще — жуликов и воров, а ДМП занимался всевозможные нарушениями, связанными со злоупотреблениями магией. Поэтому Лестрейндж серьезно пошатнул спокойствие Гермионы, причем не только своими преступлениями, но и отношением к ним. Даже говоря о них под действием веритасерума, он подчеркивал, что получал удовольствие. «Я был бы не против стать новым Волдемортом», — сказал он. Когда его уводили из зала суда, Гермиона пожалела, что не процитировала эти его слова — возможно, тогда решение Визенгамота было бы другим.

Впрочем, не считая подобных неприятных дел, ее жизнь была удивительно спокойной. Она по-прежнему проводила немало свободного времени у Гарри и Джинни, получая огромное удовольствие от общения с их троими детьми — потеря первого ребенка принесла Джинни немало горя, но она все-таки рискнула забеременеть снова всего через два года и родила почти полную копию Гарри — Джеймса Сириуса. Второй ребенок появился еще спустя два года, и Гермиона не могла удержать слезы, когда на крестинах Гарри назвал полное имя малыша — Альбус Северус. Джинни уже в шутку начала опасаться, что унаследовала мамино проклятье, и рожать ей только сыновей, но следующей родилась девочка, рыжая, как и сама Джинни, Лили Луна.

 — Тебе не кажется, подруга, — как-то спросила Гермиону Джинни, — что пора уже своими детьми обзаводиться? Ты была бы великолепной матерью.

Гермиона хмыкнула:

 — Я бы, может, и была неплохой матерью, вот только непорочное зачатие — явление слишком редкое.

Джинни захохотала в голос, так что на них начали оборачиваться — они сидели у Фортескью и ели мороженое.

 — Твоя проблема решается проще простого. Найди себе парня. Или мужа, — заметила она, отсмеявшись.

 — Нет уж, спасибо, — покачала головой Гермиона. — Пробовали, плавали, знаем. Лучше я твоих буду учить французскому и беспалочковой магии, полностью удовлетворяя свои материнские инстинкты.

Джинни съела еще ложку мороженого и посмотрела на Гермиону очень серьезно.

 — Ты так и не сказала, почему рассталась с Малфоем. Я понимаю, он скользкий хорек, но ты уверяла, что он отличный парень.

Гермиона отвела глаза — она не могла рассказать Джинни, почему именно рассталась с Малфоем, поэтому невнятно буркнула:

 — Просто разошлись.

 — Что мешает найти кого-то еще?

Гермиона пожала плечами:

 — Не хочу. На это уходит слишком много времени. Не всем же удается встретить своего будущего мужа в одиннадцать лет и любить его всю жизнь, — они обе рассмеялись, и Джинни закрыла тему.

На самом деле, работа и общение с друзьями занимали все свободное время Гермионы. К тому же, она присматривала за родителями и подрастающей Еленой, изредка вытаскивала из неприятностей Шерлока и регулярно участвовала в закрытых совещаниях у Кингсли, на которых вместе с министром и еще несколькими волшебниками разрабатывала здоровые реформы и рассматривала черновики законопроектов.

Ей было совершенно некогда строить личную жизнь.

Во всяком случае, она была в этом уверена, пока не отправилась на заседание европейского конгресса по правам магов вместо ушедшей в декрет Чжоу Чанг.

Подобного рода собрания Гермиона ненавидела еще со времен своей недолгой дипломатической службы, но отказать Кингсли не сумела, поэтому, освежив в голове французский, в положенное время воспользовалась порт-ключом и переместилась в полностью закрытый от магглов на несколько дней Версаль. Что ж, теперь становилось понятно, почему Чжоу и ее коллеги французских магов звали исключительно «выпендрежниками» — больше никому и в голову не пришло бы перекрывать для магического конгресса одну из главных маггловских достопримечательностей. Это было все равно, что собрать гостей в Тауэре, объявив магглам, что в нем временно ведутся какие-нибудь работы.

Первый день прошел традиционно скучно — Гермиона улыбалась старым знакомым, рассказывала о процветании министра Шеклболта и пыталась сдержать зевоту. На вечерний прием она пошла только по необходимости — излишне торжественные мероприятия, пусть и в замке французских королей, она не любила еще больше, чем дипломатические словесные игры.

Тем не менее, она потратила полтора часа, чтобы уложить волосы и сделать макияж, набросила поверх узкого вечернего платья легкую мантию и направилась вниз. И замерла, не сделав очередного шага по длинной лестнице — внизу стоял, скрестив руки на груди, Виктор Крам. Он поднял голову и едва заметно улыбнулся ей, и Гермиона как будто оказалась в прошлом — совсем так он улыбался ей, ожидая, чтобы повести на Святочный бал. Виктор мало изменился, просто повзрослел. Он стал именно таким мужчиной, каким должен был стать — его сутулость никуда не исчезла, возможно, даже усилилась, он раздался в плечах и груди, но сохранил стройность. Короткий ежик жестких темных волос был точно таким же, как пятнадцать лет назад. Черты стали резче, но не жестче.

Гермиона тоже улыбнулась и заставила себя спуститься по лестнице, и Виктор сразу же предложил ей руку.

 — Я как будто снова в Хогвартсе и жду тебя перед балом, — сказал он по-английски. Его акцент никуда не делся, но чувствовалось, что грамматику он подтянул.

 — Я тоже об этом подумала, — ответила Гермиона.

Последний раз они виделись на свадьбе Билла и Флер — тогда им не удалось переброситься и десятью словами.

 — Ты стала еще более красивой, Герм… иона, — он запнулся на ее имени, но все-таки выговорил его правильно. Она рассмеялась и заметила:

 — Ты научился произносить мое имя.

 — Я долго тренировался, — серьезно ответил Крам, но Гермиона еще на четвертом курсе научилась читать его эмоции, поэтому заметила чуть дрогнувшие уголки губ и быстрый взгляд в сторону.

Некоторое время они общались с другими — Гермиона была вынуждена потратить почти полчаса на бессмысленную беседу с заместителем министра магии Чехии, а Крама поймала и долго не отпускала девушка из благотворительного фонда Ливии. Но все-таки в середине вечера они снова встретились возле одного из столиков с закусками.

 — Не ожидала встретить тебя здесь, — честно сказала Гермиона, когда Крам налил ей вина и протянул тарталетку с грибами.

 — Это все благотворительность. Я предпочел бы заниматься делом, а не разговорами, но не всегда выходить. Выходит. А ты., — он нахмурился, подбирая слова, — теперь занимаешься политикой?

 — Нет, к счастью. Я возглавляю Департамент магического правопорядка. Но Министр настоял, чтобы я поучаствовала в конгрессе.

Крам некоторое время молчал, а потом заметил:

 — Ты слишком хрупкая для такой работы. Это не опасно?

Гермиона не сдержала улыбку:

 — Я не настолько хрупкая.

Крам пожал плечами и возразил:

 — Я так не думаю. Но ты всегда делала так, как считаешь правильным.

Гермиона поймала его взгляд и спросила:

 — Ты рассердился тогда?

 — Сначала — да. Я не понимал, почему ты не можешь быть в безопасности. И почему ты не зовешь меня помочь тебе, — ответил он.

 — Мне и в голову это не пришло бы.

 — Я понял потом. Ты предпочитала сама решать проблемы.

 — Точно.

Они некоторое время молчали, а потом Виктор коснулся ее руки и спросил:

 — Ты не замужем? За Роном Уизли?

 — Нет. И никогда не была. Мы хорошие друзья, но не стали бы хорошими супругами.

Лицо Виктора осталось таким же непроницаемым, но Гермиона заметила, насколько его обрадовал этот ответ.

Две недели конгресса стали для нее волшебными — за прошедшие годы Виктор не утратил ни капли обходительности, но приобрел уверенность в себе. Не страдая от языкового барьера, они часами беседовали на всевозможные темы. Чаще всего Виктор слушал ее, изредка задавая вопросы, но иногда рассказывал что-нибудь сам, и тогда Гермиона невольно вспоминала его письма. Он говорил так же, как писал — в телеграфном стиле сообщал факты, а потом ошеломлял ярким описанием или метким остроумным замечанием.

И в этот раз Гермиона не собиралась убегать, когда он поцеловал ее.

Накануне возвращения домой Виктор спросил:

 — Ты хочешь, чтобы мы виделись и дальше?

Они лежали на широкой кровати в его комнате, и Гермиона с ленивым любопытством следила за подрагиванием язычков наколдованного ею волшебного огня. Вопрос Виктора заставил ее отвести взгляд от пламени.

В Лондоне она снова окунется в свою работу, снова будет изучать кипы разнообразных дел, играть с младшими Поттерами, а изредка заставать у себя в квартире Шерлока. Она вернется к своей привычной и очень удобной жизни, в которой совершенно нет места отношениям и чувствам. К тому же, вопрос чувств оставался открытым. С Виктором ей было очень хорошо, он был надежным, сильным и прямолинейным. В нем не было насмешливой хитрости Драко, но его прямота была не похожа на прямоту Рона — Виктор был категоричен и решителен, но осторожен и вдумчив. Но Гермиона не знала, влюблена ли она в него. Она вообще не знала, есть ли способ понять, влюблен ли ты в кого-то. И тем более не знала, как определить любовь.

И все-таки она ответила почти сразу:

 — Хочу.

Она решила попробовать еще раз.