Остров – это я (гет)

* * *

— Я не могу улететь, — Джинни лихорадочно облизывает губы. В замке холодно, и за узкими бойницами скулит ветер. А там, на острове, вечное манящее лето. — Завтра контрольная у Снейпа, если я…

— Питеру плохо, — Тень зависает перед ней, сверкая непроницаемыми глазами. — Только рядом с тобой ему всегда лучше.

Джинни приподнимает плечи, оглядываясь на темную галерею. Сегодня — вторник, как она объяснит свое исчезновение? И потом, она уже договорилась на завтра с мадам Пинс, что возьмет почитать одну книгу в Запретной секции, ради этого она так долго подлизывалась к этой капризной женщине! А теперь что — все начинать заново, когда ей осталось выяснить последний ингредиент для зелья, которым можно будет заменить песок…

— Утром я тебя верну, — у Тени низкий ровный голос. — Обещаю.

— Жди меня здесь, — Джинни расслабляет давящий на горло галстук. — Вернусь, как только все уснут.

Под ногами снова кружится море, деревья, небо и звезды — а потом они мягко касаются влажной земли. Джинни снимает мантию и бросает ее в руки проходящего мимо Джона. Мальчишки относятся к ней как к божеству — и подчиняются каждому слову. Питер заставил их быть такими, но Джинни это нравится. Ей нравится все, что делает Питер, хотя часто это совсем не то, чему ее учит школа, друзья и родители. Рядом с Питером в ней просыпаются другие, темные кусочки ее души. В каждом из нас живет Дьявол — и Джинни усердно кормит своего, попадая на остров. Она выбирает путь рядом с Питером — и это темный путь, но она об этом не знает, а другого ей не хочется. Ей не нравится тишина в библиотеках, не нравится скрывать свои мысли, когда она думает совсем другое, не нравится мягкость и сглаженные углы. Ее дерзость и смелость, решительность и отчаянность заслоняют уступчивость и доброту. Она ведет себя в школе так, словно вокруг нее — потерянные мальчишки, а сама она — Питер. Родители и браться давно перестали ее понимать, но Джинни это и нравится: внутри нее — клокочущая свобода, которую она выпускает на волю, не отчитываясь ни перед кем.

— Где он? — спрашивает она с тревогой.

Джон машет рукой на север, где растут высокие сосны с мягкими иголками. Часто, когда она выходит, искупавшись, на берег, жухлые иголки щекочут стопы и, цепляясь за ноги, путешествуют с ней даже в Хогвартс.

Питер сидит на поваленной, кровоточащей смолой сосне и тихо играет на дудочке. Мелодия печальная — такую Джинни еще не слышала — и обрывается сразу, как только она садится рядом.

— Гарри предложил мне встречаться, — слова выливаются яростным потоком в теплый воздух. — Я отказалась.

Питер тихо смеется. Он всегда смеется, если рассказать что-то серьезное: такая у него реакция на проблемы, которые он предпочитает не решать. Все решает Тень — и Джинни. И она, заразившись его настроением, смеется вслед за ним.

Действительно, Гарри выглядел очень смешно и жалко: с минуту или две взъерошивал волосы, открывая и закрывая рот, пытаясь выдавить из себя несколько никому не нужных слов. Какого черта он к ней лезет? Он забросил квиддич, постоянно исчезает с Дамблдором, его секреты знают только Рон и Гермиона. Так что он от нее хочет?

Все, что раньше было так важно для Джинни, теперь кажется смешным. Гарри, школа, замечания Снейпа, матчи по квиддичу — все это пустота, все это мелочно. Самое главное — спасти Питера и остров, который украл ее сердце и вскормил ее Дьявола.

— Я почти нашла последний ингредиент. Уверена, о нем написано в той книге из Запретной секции, — ей хочется, чтобы он спросил, почему она отвергла Гарри. — Я договорилась с мадам Пинс, что помогу ей с уборкой, и тогда она пустит меня на пятнадцать минут…

Голос дрожит и замирает. Она боролась с этим. Отвергала. Смеялась сама над собой. Но — проиграла.

Джинни отчаянно, отчаянно любит Питера, не понимая, откуда возникла эта любовь. Ей хочется нежности, а Питер — жесткий, как сухая ветвь; ей хочется делиться всем на свете — а Питер молчалив, словно глубоководная рыба; но она не может справиться с чувствами. Только рядом с ним ей хочется быть женственной — но он этого не замечает. И Джинни постепенно покрывается жесткими, словно стальными, чешуйками, словно она — ящерица.

— Когда мне исполнится семнадцать, я останусь здесь навсегда, — произносит она медленно.

— Почему не останешься сейчас? — спрашивает он нехотя, не глядя на нее, словно чувствуя, что творится у нее внутри.

— Я перестану расти. А использовать палочку за пределами школы до семнадцати нельзя, — Джинни подбирает с песка иголку и вертит в пальцах. — Я заметила новенького, со светлыми волосами. Откуда он?

Питер убирает дудочку в карман и опирается ладонями о шершавую кору сосны.

— Из Йорка. Родители отказались от него сразу же, и он вырос в приюте. Думаю, он заслужил свое место здесь.

Джинни зажимает иголку между пальцами.

— Получается, все, кто вырос в приютах, заслуживают жизнь рядом с тобой?

— Только те, кто умеют подчиняться, — Питер широко зевает. — Мне не нужны беспорядки и сомнения. Лидер — всегда один, Джин. Делать добро тоже нужно с умом.

Она поднимается на ноги и недовольно морщится. Питер превращает ее в королеву перед мальчишками, но никогда не относится к ней так сам. Он учит ее быть главной, но никогда не позволяет действовать. И темное, страстное желание быть значимой, доказать Питеру свою значимость, пожирает Джинни изнутри: ей кажется, что всю жизнь она только следует за другими, но никто не следует за ней. Ей хочется быть рядом с Питером, стоять рука об руку перед мальчиками и знать: они вдвоем — сила. Они вдвоем — власть. Но он не воспринимает ее как равную, только — как помощницу.

Вся ее сущность теперь в жизни влажного, жадного острова, в мимолетных прикосновениях Питера, во всплесках воды, волнуемой русалками, в песке — горячем и сухом. Остров — свобода, здесь можно дышать во всю грудь, раскинув руки в стороны, подставляя лицо палящему солнцу и позволяя веснушкам дикими орхидеями расцветать на коже.

— Как называется этот последний ингредиент? — интересуется Питер, вставая рядом с ней и обнимая за плечи.

Джинни вдыхает его запах: соленый и терпкий — и тут же выдыхает.

— Когти гриффона. Пришлось два месяца ничего не покупать в Хогсмиде, чтобы купить их, да еще тайком выбираться в Лютный переулок.

Питер опускает руки и делает несколько шагов назад. Попробуй, пойми его настроение: то обнимает, то отстраняется.

— Два месяца? Почему ты не попросила у меня?

— Я не собираюсь просить у тебя деньги, — Джинни яростно встряхивает волосами. От влажности они распушаются еще хуже, чем у Гермионы. — Справилась сама. Ненавижу просить что-то у мужчин. Потом окажется, что я должна что-то в ответ.

Питер пожимает плечами.

— И как скоро ты начнешь варить зелье?

— Через две недели, как только сдам все контрольные, — говорит она торопливо и криво улыбается. Холодность Питера и эта иссушающая любовь к нему делают ее резкой. — За зельем нужно все время следить…

— Я могу следить, — замечает он спокойно, но в голосе слышится напряжение, словно ему не нравится ее затея. — Тебе не обязательно все делать самой.

Джинни недовольно хмурится. Опять! Каждый раз, когда ей хочется помочь, когда ей хочется доказать, что она ничуть не хуже его самого, Питер начинает обращаться с ней как с капризной девчонкой. Какого дьявола? Ведь он сам целых четыре года только и говорил, что его жизнь, жизнь острова зависит только от нее, что только она сможет их спасти. А теперь Питер хочет ее контролировать? Черта с два! Когда он поймет, что она — такая же сильная?

— Ты не умеешь обращаться с зельями, — поспешно замечает она, не глядя на него.

Питер тихо смеется, глядя на нее с затаенной насмешкой.

— А ты научи. Научи меня, Джин.

Она жарко вспыхивает и обхватывает плечи загорелыми руками. Гермиона не перестает удивляться, откуда у нее такой загар — даже в середине зимы. Пытаясь перевести тему, потому что упрямо хочет варить зелье сама, она вдруг вспоминает:

— Джордж говорит, что ты часто куда-то улетаешь, без Тени. Мальчики беспокоятся. Думают, ты что-то скрываешь…

Питер резко выставляет вперед ладонь, и его глаза темнеют от ярости.

— Я не обязан перед ними отчитываться. У меня есть свои дела, и они никого не касаются.

Джинни вздергивает голову, раздувая ноздри.

— Даже меня?

Глаза Питера становятся еще темнее, но он сам смеется. И, покачав головой, поворачивается к ней спиной.

— У каждого есть секреты.

Джинни поднимается руку, желая коснуться его, но сразу же опускает. У нее нет сил признаться в своих чувствах, но ей кажется, что скоро она не выдержит. Настроение Питера и так сводит ее с ума. В одно мгновение они летают над русалками и индейцами, держась за руки, дурачась и дразня их, и ей кажется, что он вот-вот поцелует ее — и вдруг между ними взмывает в небо невидимая стена, через которую Джинни не может пробиться.

— Ты когда-нибудь любил? — спрашивает она тихо, с отчаянием и одновременно надеждой.

Питер оборачивается к ней резко, но в глазах у него пустота. Джинни знает эту пустоту: она появляется, когда происходит что-то неприятное. Смех и пустота — вот защитная реакция Питера на трудности.

— Ты, наверное, еще не знаешь, что Джорджа убили индейцы? Я лечу отомстить. Сейчас. Хочешь со мной?

Она хочет.

Она никогда ему не отказывает. Ее мир крутится возле Питера, и в глубине души ей кажется, что он чем-то похож на Реддла, заставлявшего ее писать кровью на стенах школы. Но чем — Джинни не понимает.

Питер обхватывает ногами толстую ветвь секвойи и достает из кармана тонкую деревянную трубочку и дротик.

— Смочен в лягушачьем яде, — замечает он небрежно, вкладывая дротик в трубочку. — Они отняли у меня Джорджа, теперь отнимаю я — в ответ. Учись, Джин. Страдание — за страдание. Смерть — за смерть.

Джинни лихорадочно перехватывает его взгляд: внизу, на поляне у хижин, танцует дочь вождя. На вид ей лет семь или восемь, и она неуклюже кружится, протягивая руки к небу. Рядом с ней, на земле, разбросаны смешные деревянные игрушки: олень, леопард, дельфин и, кажется, кролик.

— Но она ни в чем не виновата, — Джинни, не раздумывая, хватает его за запястье.

— Джордж тоже не был виноват, — холодно возражает Питер и скидывает ее руку.

— Она еще ребенок!

Питер опускает трубочку и поворачивается к ней. В глазах у него — лед и бешенство, и Джинни хочется вжать голову в плечи, но она только воинственно выпрямляет спину.

— Люди любят забирать, но никогда не ждут, что у них что-то заберут взамен. Джордж был мне братом, и он ценен не меньше, чем эта разрисованная девчонка, — Питер понижает голос, смотря в ее раскрасневшееся лицо. — Да, я любил, Джин. Только меня не любили в ответ.

Ее щеки вспыхивают, как и ее душа, и она подается ему навстречу, пытаясь закричать о своих чувствах. Да, она понимает, что такое Питер. Но Джинни пятнадцать, и она уверена, что Питера можно спасти, если только он захочет быть спасенным. Ее любовь, ради которой она отказалась от друзей, от родных, от квиддича — от всего на свете, спасет его. Такая любовь оправдывает все, если человек, который ни во что не верил, начинает верить вновь.

Питер быстро поднимает трубочку и резким, злым выдохом отправляет дротик в цель.