Под чужой маской: обратный отсчет (джен)

Москва, 6 октября 1961

Смотреть на собственную могилу было... странно. Маленький холмик ярко-рыжей глины вперемешку с камнями, жестяная пирамидка памятника, увенчанная красной звездой, парочка обвитых чёрными полосами материи венков, на которых уже почти расплылись от дождя безыскусные прощальные слова, имя «Долохов А.М.» и даты короткой жизни. Всё, что осталось от Светлого Иного, прослужившего пять лет в Ночном Дозоре. Антон почувствовал, как дёрнулся угол рта — проклятый вампир успел полоснуть его когтями по лицу, и теперь лицо бывшего Дозорного пересекал свежий шрам, «подаривший» ему кривую ухмылку — ту самую, с фотографии в деле.

— Хорошо тобой сыграли, Дозорный, — горько сказал он. Сыграли им действительно мастерски. Из Дозора убрали, так что никто и искать не будет — а куда это пропал хороший парень Антон Долохов? Обнаглевшего главу московских вампиров, добивающегося выдачи лицензий на детей с двенадцати лет, упокоили, сократив заодно и численность слишком увеличившейся за военные и послевоенные годы вампирской братии. А ещё — убрали чересчур сильного и независимого Тёмного, очевидно, ставшего помехой для Завулона. Одной слабенькой картой сыграли трижды. Что там говорил Палыч о свободе? На самом деле, вся свобода Тёмных — такой же миф, как и доброта Светлых.

— Ну, прощай, Дозорный, — одними губами произнёс он и не оглядываясь, пошёл к выходу. Под ногами шелестели облетевшие листья.

* * *

Монгольская Народная Республика, осень 1961

Гильдия наёмников последние пару столетий предпочитала базироваться на территории Монгольской Народной Республики — как подозревал Антон, с молчаливого согласия северного соседа, тем более что у Гесера явно сохранились связи не только в Тибете и в Средней Азии. Укрыть от человеческих глаз магические поселения намного проще в малонаселенной Монголии, чем в старой Европе, изученной вдоль и поперек. Здесь же, такое чувство, ничего не менялось даже не со времен Чингисхана — от самого сотворения мира, в которое не верил атеист-комсомолец Антон Долохов, но понемногу начинал верить Иной Долохов. Похоже, уже не Светлый Иной.

Бескрайние степи, заставлявшие поверить, что Земля плоская, лежит на спинах трех слонов, а те, в свою очередь, удобно устроились на панцире гигантской черепахи, солнечный диск, прилежно обходящий по кругу эту блёклую унылую землю. Деловито переваливающиеся на бегу толстячки тарбаганы, бесчисленные стада овец, переходящие в поисках сочной травы с места на место, смуглые араты-скотоводы на низеньких и лохматых степных лошадках — со своими юртами, которые за пару часов можно разобрать и откочевать на новое место.

Стоит только сделать несколько конных переходов на север, и словно перенесёшься в иной мир, где царствуют горы: то поросшие невысокими кедрами холмы, то голые кроваво-красные изломанные скалы, за усталыми спинами которых порой проглядывают остроконечные вершины, поблёскивающие снегом и зябко кутающиеся в серую дымку облаков. Здесь бродят невозмутимые горные бараны и неотвратимой смертью обрушиваются на них безжалостные снежные барсы.

Между горами там и тут небрежно разбросаны мелкие осколки озёр и вьются усеянные белыми камнями русла неглубоких рек, яростно сражающихся за жизнь с беспощадным солнцем. У мест стоянок и на перевалах дремлют невесть когда сложенные пирамидки из камней и веток, щедро увешанных яркими тряпочками, чтобы задобрить переменчивых духов. И синим шатром-гэром раскинулось над миром бездонное, непривычно яркое небо.

На юге же равнодушно наступают песчаные и каменистые барханы: жёлтые, красные, чёрные. Редкая невыразительная растительность, приглушённые краски, звенящий иссушающий зной, равнодушные философы — верблюды, взирающие на мир свысока, ибо знают, что «И это пройдёт». И снова небо, небо, небо…

Другой мир, другая планета. Мир, которому нет дела до вечных игр Света и Тьмы.

Здесь и находится поселок магов Орхон, расположенный в самом сердце этого мира.

* * *

Иных, буквально выпавших из портала, встретил маг, закрывшийся одновременно и Протего, и Щитом Мага.

— Геминус? — вопросительно обратился он к Палычу, предостерегающе сжавшему руку Антона.

— Сейчас я — Палыч, — покачал головой тот. — Приветствую тебя, Рарг.

Маг неторопливо убрал щиты и внимательно посмотрел на Антона, а затем вновь перевёл взгляд на Палыча.

— Он со мной, — тихо сказал Тёмный.

— Ученик? — недоверчиво уточнил маг.

— Да.

— И как его называть? — маг, встретивший их, достал из кармана узкую металлическую пластинку, покрытую странными хвостатыми буквами неизвестного Антону алфавита.

— Называй его Фонт, — ответил Палыч.

Маг снова быстро окинул взглядом Антона и Палыча, словно сравнивая их с кем-то, и протянул Антону пластинку.

— Держи, Фонт. Это твой пропуск.

Антон сжал в руке пластину, уколовшись о крошечный острый выступ, и почувствовал, как капля его крови буквально впитывается в металл — словно в раскалённый песок. Как всё странно… И ещё имя это, которым назвали Палыча… в голове вертелось что-то смутно знакомое. Геминус, Фонт… Что-то он слышал на факультативе по истории магии, связанное с этими именами, вот только что? Тогда Антон только прошел инициацию, и в тринадцать лет у юного Светлого были совсем другие интересы, никак не связанные с кучей замшелых легенд.

* * *

Утро. Неизменная баранина, сухой творог, солёный чай с маслом (Антон искренне считал, что того, кто его придумал, обуревала стойкая ненависть к человечеству), бесконечные тренировки в лагере наёмников, обед — баранина и чай, тренировки с Палычем, ужин... да, всё та же баранина, солёный творог и чай! Снова тренировки — на сей раз с Омутом памяти, дежурства, сон — в юрте, на кошме, побудка на рассвете... и так день за днём.

Тяжелее всего Антону давались отработки Непростительных. Империус у него получался слабо, Авада — после неудачи с вампиром, за которую Палыч ругал его на трёх языках: «Идиот, Авада выбивает душу из тела! Где ты у вампира эту душу хотел отыскать? В кармане пиджака?» — у него никак не шла, пока разозлённый наставник не вытащил его на охоту. Волки в Монголии были вне закона, и желание избавиться от серых хищников местными только приветствовалось. После пары охот Авада у Антона пошла на «ура».

А вот с Круциатусом всё было очень плохо.

— Да что ж такое! — не выдержал наконец Палыч. — Ну, что менталист из тебя аховый, понятно. Империо у тебя выходит вроде Конфундуса, ладно. Но почему же ты, Модред тебя разбери, Аваду применить можешь, а Круцио — нет?

— Убить — это одно, — зло ответил Антон. — А мучить-то зачем?

Он посмотрел на спутанного Инкарцеро барана, на котором безуспешно пытался отработать Второе Непростительное, поднял палочку и произнёс:

— Авада Кедавра.

— Пресветлый Фонт, — процедил Палыч. — Гроза баранов.

— Я вроде был грозой волков? — рассеянно проговорил Антон, но подняв глаза, увидел знакомую ухмылку на лице Палыча. — Да что за... — махнув рукой, он закинул убитого барана на плечи, как делали местные и, обернувшись, спросил:

— Его есть-то хоть можно, после Авады?

— А вот на тебе мы это и проверим, — пообещал ему Палыч, — иди, вундеркинд, Секо отрабатывай. На будущем шашлыке.

Шашлык, кстати, вышел совершенно невкусный. Что Антона вовсе не удивило.

Ему уже стало казаться, что вся прошлая жизнь Антона Долохова наёмнику по имени Фонт просто приснилась, а в реальности была только эта плоская, как тарелка, степь, выжженная раскалённым солнцем трава, блеющие овцы… и ещё наёмники. Которые не были ни Тёмными, ни Светлыми. Серыми, как сам Сумрак.

Чаще всего на тренировках в лагере Рарг ставил Антона в пару с Уайтом или Пайком, его ровесниками — или почти ровесниками, учитывая продолжительность жизни магов. Уайт, с гривой буйных чёрных кудрей, чем-то напоминал Антону Яшку-цыгана, а рыжеватый блондин Пайк — соседа Сашу Привалова. Парни они были неплохие, добродушно посмеивались над акцентом Антона, помогая тому с английским, не лезли в душу, не устраивали подстав, и у Антона вскоре завязалось с ними нечто вроде приятельских отношений.

Так что когда в лагерь прискакал пастух Банзар, обычно флегматичный, как пожилой верблюд, а теперь весьма встревоженный и на все лады повторяющий что-то вроде «Олгой хорхой, Олгой хорхой», Антон, переглянувшись с Уайтом, подобрался поближе к юрте Рарга, к которому и потрусил поминутно озирающийся монгол.

Ждать пришлось недолго. Рарг вышел вместе с озабоченным Банзаром через пару минут и, окинув пристальным взглядом собравшихся, произнёс:

— Общий сбор трубить времени нет, так что пойдёте добровольцами.

Добровольцев оказалось негусто — сам Рарг, Антон, Уайт с Пайком и пара магов неопределённого возраста, очень похожих друг на друга, как могут быть похожи только близкие родственники. Палыча в лагере не оказалось, и Антон на миг испытал чувство сожаления — Тёмный был хорошим бойцом.

— Что хоть случилось-то? — негромко спросил он Уайта.

— Ты что, Фонт, не слышал? Олгой хорхой объявился.

— А это что за хрень? — удивился Антон.

— Сейчас увидишь, — усмехнулся Уайт. — А потом уже и не забудешь.

Первое, что Антон почувствовал, выходя из сотворённого наспех Раргом портала, был сильный запах тухлого мяса.

Посмотрев направо, он увидел и источник «аромата» — большую, вздутую лошадиную тушу. Что-то странное было в этой пусть неприятной, но всё же привычной картине — не кружилось вороньё, не жужжали вечные надоедливые мухи... Тишина: недобрая, мёртвая тишина.

А потом эту тишину разорвал жалобный детский крик.

Рыжий жеребёнок, которого Антон сначала не заметил за трупом убитой матери, пытался подняться на ноги — но упал, после того, как его ударило чем-то вроде разряда молнии.

— Развлекается, мразь, — пробормотал Уайт. — Всегда так делает. Поиграть любит.

Рарг вполголоса проводил краткий инструктаж: разделиться на пары, по одному не ходить, палочки держать наготове, ни к чему не прикасаться и близко к этой пакости не соваться.

Антон встал в пару с Пайком, а затем, достав палочку из ножен и постоянно оглядываясь, осторожно пошёл вперёд. Местность была даже более сухой и унылой, чем обычно, солнце стояло высоко в зените и жгло невыносимо.

Решив, что так ни до какого монстра он просто не дойдёт, Антон повернулся к напарнику, чтобы наложить на них обоих охлаждающее заклятие, и... За спиной Пайка, выше его на голову, взметнулось уродливое грязно-жёлтого цвета существо, похожее на огромный садовый шланг, из отверстия которого торчали острые треугольники зубов. По обе стороны зловещей пасти вздыбились две пары длинных жгутов, похожих на тараканьи усы и хаотично изгибающихся в разные стороны.

— Чего ждём-то? — зло спросил Антон, одновременно посылая в червеообразное туловище красную вспышку режущего заклинания. Тварь увернулась и изогнула в сторону магов уродливое нечто, которое Антон решил считать головой. Он почувствовал дрожь под ногами — и увидел, как Пайк, хотя и успевший поставить Протего, скорчившись от боли, падает на землю.

— Он пробивает щиты! — рявкнул Рарг.

Червь снова ударил по упавшему магу, и тот с криком забился в судорогах.

— Ах ты тварь, — выдохнул Антон. — Любишь помучить? Так получай!

И ударил одновременно через Сумрак — простенькой Тёркой, снимая пару миллиметров шкуры червя, и так долго не дававшимся ему Круциатусом. Теперь от боли заметался сам червь.

— Нравится, тварь? — с наслаждением выдохнул Антон.

— Фонт! — резко окликнул его глава наёмников, — если замахнулся — убей. Пытки хороши в другой обстановке.

— Авада Кедавра! — выкрикнул Антон, выпуская из кончика палочки убийственный зелёный луч. Монстр судорожно дёрнулся в последний раз и медленно осел на землю, подняв облако песка и пыли.

— Что же его сюда-то занесло? — задумчиво спросил Уайт, глядя на тушу червя. — Они ведь обычно только в Гоби водятся.

— Не время философствовать. Надо сжечь останки и уходить отсюда, — скомандовал Рарг, — иначе могут почувствовать другие.

— Да откуда тут другие, — недоверчиво протянул Уайт, подходя к неподвижно лежавшему Пайку и быстро того осматривая. — Рарг, его пока магией трогать вообще нельзя. Придётся или тащить, или с ним тут остаться на пару дней.

— Оттаскивай его в сторону, — кивнул Рарг и повернулся к Антону: — Фонт, ты Финдфайр удержишь?

— Финдфайр-то зачем? — отозвался кто-то из братьев-наёмников и произнёс:

— Инсендио!

Червь неохотно занялся багровым пламенем, распространяя по степи вонючий дым.

— Терпеть этот смрад не могу, — пробормотал Уайт.

— Это ты ещё гулей не жёг, — Рарг огляделся вокруг и, услышав жалобное ржание забытого всеми жеребёнка, равнодушно сказал: — Авада Кедавра.

— Зачем жеребёнка-то? — вскинулся Антон. — Местным можно было отдать, выкормили бы...

Рарг посмотрел на него как на идиота.

— Фонт, ты в своём уме? Местные бы его прирезали в тот же день.

— Сопляк, — пробурчал один из братьев. — Жеребёнка он пожалел.

— Зато тебя не пожалею, если ещё раз такое вякнешь, — Антон сам удивился тому, насколько холодным и злым стал его голос.

— Заткнулись оба, — резко сказал Рарг. — Все разногласия — в Круге.

Убитый червь продолжал неспешно гореть, и глава наёмников брезгливо сморщился:

— Нет, тут нужен огонь помощнее. Тод, Зиг, — повернулся он к братьям, — займитесь Пайком, наколдуйте носилки и тащите его в лагерь. Фонт, так как насчет Финдфайра? Удержишь или нет?

— Удержу, — кивнул Антон. И поднял палочку, призывая адское пламя.

* * *

Аппарировав «домой» — Антон про себя невесело усмехнулся такому неподходящему слову — наёмники молча разошлись. Он пошёл навестить Пайка, не обращая внимания на брошенный исподлобья взгляд мага, с которым они сцепились в пустыне.

На обратном пути, когда Антон шёл к «своей» юрте, дорогу ему преградил тот самый наёмник.

— Что ты там вякнул, грязнокровная тварь? — выплюнул он. — Мало вас Гриндевальд давил, унтерменшей.

У Антона от ненависти свело скулы.

Говорить он ничего не стал — ответил страшным ударом в челюсть, с удовлетворением услышав хруст костей.

— Привет Гриндевальду передай, — посоветовал он. — Когда говорить сможешь.

Зелёный луч Авады вспыхнул слева от него, и Антон, понимая, что уклониться или поставить преграду уже не успеет, шагнул в Сумрак. Авада была и там — но не летела к нему, как в реальном мире, а словно текла медленной, неотвратимо убийственной волной. Антон трансфигурировал из горсти песка обломок скалы и переместился в сторону, одновременно возвращаясь в обычное пространство.

Вынырнув из Сумрака, он успел заметить, как заклинание разбило наколдованную им скалу на куски — и ударил в ответ. Его Диффиндо отбросило противника назад, прямо на большой камень, полускрытый песком. Антон приготовился к обороне, но упавший маг остался неподвижен. Под теменем расползалось тёмное пятно, песок жадно впитывал в себя кровь.

— Фонт, Зиг, Тод, вы рехнулись? — раздался бешеный рёв Рарга. — Я же говорил — все дуэли только в Круге! Мордредовы яйца...

— Фонт защищался! — услышал Антон голос Уайта. — Зиг его Авадой ударил, со спины. Я видел.

— Врёшь! — зло прохрипел тот, которого Антон ударил в челюсть. Тод, значит. Раз ударил его Авадой второй братец, Зиг.

— Могу воспоминание в Омуте показать! — набычился Уайт. — Твой брат ударил первым и без предупреждения. В который раз!

— Ты знаешь правила, — Рарг подошёл к поднявшемуся на ноги магу. — За нападение на своего — исключение из Гильдии.

— Он не свой, — с трудом ворочая языком, выговорил маг, с ненавистью глядя на Антона.

— Он мой ученик, — Палыч возник словно ниоткуда. — И я вызываю тебя в Круг по праву его учителя.

— Ладно, что там с Зигом? — Рарг кивнул в сторону лежавшего наёмника.

— Готов, — мрачно сообщил Уайт, присев на корточки и ощупывая шею напавшего.

— Зиг! — Тод оттолкнул Уайта в сторону, приподнял голову брату и через мгновение свирепо уставился на Антона. — Тебе не жить: даже если меня исключат из Гильдии, я найду тебя, выродок, и подыхать ты будешь долго!

— Значит, я тебя просто убью, — равнодушно бросил Палыч. — Грех разлучать братьев.

* * *

Антон чувствовал себя странно — за всю свою недолгую службу в Дозоре, за время подготовки у Палыча и здесь, в Гильдии он ни разу не убил человека. Нежить и нечисть, вроде вампиров, гулей, албасты и прочих, он не считал. Но человека, пусть даже Тёмного, да ещё сторонника Гриндевальда… По вине таких марионеток Антон лишился семьи. Как миллионы других детей. А ещё были миллионы погибших в Первую магическую, Великую Отечественную, Вторую Мировую... Он шёл в Дозор, чтобы защищать. Он согласился стать разведчиком, чтобы предотвратить новую войну. Он знал, что рано или поздно придется убивать, и надеялся, что сможет это делать — и вот, когда это впервые произошло, он не почувствовал... ничего. Не дрожали руки, не хотелось что-то исправить, но и какого-то удовлетворения не было тоже.

Пустота. Только пустота.

Ополоснув лицо под рукомойником, он вгляделся в своё отражение в мутном зеркале — остриженный под ноль, с загорелым обветренным лицом, пересечённым косым шрамом, нехорошо прищуренными, странно светлыми глазами... И вспомнил слова Ольги: «Мы все с каждым прожитым днём становимся другими».

— Ну, здравствуй, Тони Долохов, — криво ухмыльнулся он.