Почти достойная замена (джен)

Сплинтер

Я снова ошибся. Поспешил. Торопливость не к лицу ниндзя, тем более тому, кого называют мастером и сэнсэем. И то, что нетерпеливое желание увидеть тебя, дитя мое, снова было более чем естественным, ничего не меняет. Мужчина должен уметь управлять своими эмоциями и не имеет права быть их рабом. То, что не раз и не два повторял мне мой собственный отец, а затем учитель. И я в самонадеянности своей думал, что сумел преодолеть эту слабость. Тем более теперь, когда она слишком дорого мне стоила, лишив почти одновременно любимой и друга. Уж такой-то урок невозможно ни проигнорировать, ни забыть. Он каленым железом отпечатался в памяти, став частью меня.

Тем горше и постыднее было убедиться, что и это не гарант от повторения ошибок прошлого. Все-таки бывший друг добился своего и посеял сомнения в моем сердце. И желание развеять их (а мне до последнего хотелось верить, что он лжет), убедиться в обратном и толкнуло меня на очередную глупость. Лишь теперь я понимаю, что в глубине души все же надеялся на лучшее. На то, что судьба милостива и моя Мива осталась жива, пусть даже и оторванная от меня. Что она жива и здорова, что ее жизнь сложилась более счастливо, чем моя.

Именно ради этого я нашел тебя, моя девочка. Я не успел как следует рассмотреть тебя тогда, во время нашего последнего сражения с Саки, и вполне мог ошибиться. Ты так яростно кинулась на его защиту, наверняка не просто так. Невозможно так переживать за чужого тебе человека. Или все-таки можно?

Ничего этого я уже не узнаю. Я так и останусь для тебя чужим… даже не человеком, а отвратительным существом. Ты более чем ясно дала мне это понять. Почти как тогда, когда ранила, защищая своего… воспитателя. Ибо, что ни говори, но назвать его твоим отцом я не в силах. Потому что ты — моя Мива. Невероятно похожая на мою дорогую Шен и в то же время совсем иная. Неуловимым отблеском в глазах, выражением лица, повадками — точная копия его. Ороку Саки, моего бывшего друга, нашего нынешнего врага.

Все же мне стоило промолчать, как бы ни было невыносимо слышать все это, как бы мучительна ни была боль от ненависти моего собственного ребенка. Видят боги, это было бы достойно. Но я не сумел. Сейчас я дорого дал бы, чтобы вернуть тот день назад. Но это невозможно. В очередной раз…

Эмоции — мой враг. Я поторопился с этой правдой. Ты не была готова услышать ее. И не хотела верить, но зерно сомнения все же было посеяно. И я проклял свой болтливый язык в тот же момент, когда это произошло. Потому что причинил тебе боль, дочь моя, и не могу простить себе этого. Я поступил не лучше, чем Саки, пусть и из иных мотивов. И я заслужил эту вину, эту боль. Тысячекратно заслужил.

Чем обернется моя неосторожность? Невозможно предсказать. Шредер — опасный враг, уж я-то знаю это не понаслышке. И может причинить боль даже тем, кого — по его собственным словам — любит. Что уж говорить про всех остальных? Леонардо сказал мне, что видел тебя на улице, в какой-то банде. Значит, ты больше не с ним. Мне страшно представить, каким образом это могло произойти. Ведь Саки никогда не отдает по доброй воле того, что считает своим, будь то вещь или человек. Чужая воля и желание всегда мало что для него значили, а теперь — тем более. Он мог обидеть тебя, моя девочка, а я ничем не в силах тебе помочь. Если не сказать хуже.

И все же ты ушла. И оказалась на улице… в голоде и холоде… среди бродяг, которым не можешь доверять. И все это — цена моей неосторожности. Ведь если бы я промолчал тогда, ты бы ничего не узнала. И осталась с ним. Так было бы лучше. Саки не умеет любить, но он называет тебя своей дочерью и обеспечил бы всем необходимым, хотя бы в память о Шен (очень хочется в это верить). А я… а что я? Какое это имело бы значение, если тебе было бы хорошо?

Но сказанного не вернешь. И ты сделала свой выбор. Ты не можешь жить во лжи, как не могла и твоя мать. Чего бы это тебе ни стоило. И вот теперь ты совсем одна. Я ничем не могу тебе помочь, пока ты сама этого не пожелаешь. Я должен держаться в стороне, хотя бы теперь, чтобы не наломать еще больше дров. Знал бы кто, как это непросто!

Но я должен. Помимо тебя у меня есть мои мальчики. Мои сыновья, подаренные мне судьбой взамен потерянной семьи. Я не имею права забывать о них даже теперь. Я поставил их под удар, подверг опасности своей глупостью. Один из мальчиков уже пострадал из-за этого. Я не могу допустить повторения этого. И потому, как бы ни было тяжело, запретил им приближаться к тебе без особой необходимости. Ты не прощаешь обид, дочь моя, так же, как и мой бывший друг. Но мои сыновья не должны пострадать. Это только моя ошибка, и отвечать за нее мне. Никому иному.

А еще… еще стоит задуматься о рыжей девочке, спасенной однажды моим сыном. Той, что стала частью нашей семьи и невольно заменила мне тебя. А я непростительно не придал должного внимания ее исчезновению. Конечно, Донателло склонен преувеличивать и поддаваться панике, особенно когда это касается Эйприл, к которой он явно неравнодушен. И все же полтора месяца — это уже серьезно. С ней действительно что-то случилось, и даже не хочется думать, что именно. Слишком много врагов у нее в городе и слишком мало шансов найти до того, как случится страшное. Но это не повод отступить.

Мои мальчики считают так же. И я не вправе останавливать их, как бы ни было тревожно у меня на душе. Эйприл — их единственный друг в мире людей, и они не могут оставить ее на произвол судьбы. Вот и сегодня, в очередной раз они, отправились искать ее. И Стокмана, которому, по словам Донателло, что-то известно. Они знают, что делают. А я могу лишь поддержать их в благом начинании. И лишь надеяться, что они будут более удачливы, чем я.