Парусник в тумане (гет)

Скорпиус

Он садится на мокрую скамейку и поддевает носком ботинка мелкие гранитные камушки. Они похоже на те, что Роза звонким дождем вытряхнула из туфельки. Скорпиус складывает зонт и кладет рядом с собой.

Темно. Теплый свет фонарей едва освещает парк и дорожки, которые уже давно не шуршат под ногами.

Скорпиус обхватывает голову руками. Ему не хочется возвращаться домой. Не хочется видеть эти жестокие губы Розы, ее вьющиеся волосы, пахнущие хризантемой, смотреть в насмешливые глаза, извиняться, сидеть на маленькой неуютной кухне спиной к окну, глотать горький кофе, потому что сливки не куплены.

Что он делает не так? Что с ним? Еще так недавно он был счастлив, услышав громкое «да» и поцеловав пухлые губы, а теперь не хочет к ним возвращаться.

Скорпиус выдыхает облачко пара и закрывает глаза. Хочется спать. Хочется залезть под одеяло и не просыпаться неделю. И — тепла.

А завтра — снова на работу, в отдел, где помимо них с Альбусом еще двадцать сотрудников, в духоту, тесноту и обыденность. Скорпиус не знает, чего хочет. Но больше всего он не хочет оставаться в отделе до конца своей жизни, как отец. Ему кажется, что он добьется гораздо большего, чем пустое заполнение отчетов, расследование кровавых дел и стирание памяти магглам.

Он медленно поднимается по лестнице и заклинанием открывает дверь. Он надеется, что Роза давно спит, но на кухне горит лампа, и Скорпиус, сняв ботинки, проходит вперед по коридору. В сумке лежит рабочая мантия, которую нужно не забыть выложить и разгладить, но сейчас не до нее. Плевать.

Роза сидит чуть сгорбившись, обнимая ладонями чашку с дымящимся чаем. Она поднимает на Скорпиуса глаза — и тут же их отводит. Ее короткий фиолетовый халатик едва прикрывает бедра.

— Была в кафе? — спрашивает Скорпиус дрогнувшим голосом, изучая ее виноватое лицо.

Роза отрицательно качает головой, не разжимая губ.

— Что же ты ела? — интересуется он холодно, с привкусом горечи. — Не могла же ты весь вечер пить чай. На тебя совсем не похоже.

Роза резко ставит чашку на стол, и коричневые капли чая радостно выплескиваются на скатерть.

— Не будь таким жестоким, — говорит она глухо и поднимается. — Прости, если обидела тебя. Я не хотела.

Скорпиус складывает руки на груди и прислоняется плечом к косяку. Его охватывает странное спокойствие и равнодушие. В глубине души он все еще любит ее — но ту, другую Розу, какую он себе всегда представлял. Не эту странную девушку, которая живет только для себя.

— Дело не в тебе, — произносит он медленно, выдавливая из себя слова, как краску из тюбика. — Мы разные, Роза. Ты любишь работу больше, чем меня. Да меня ты и не любишь, никогда не любила. Зачем ты вообще сказала «да»?

Роза поджимает губы и обхватывает плечи руками.

— Слушай, Скорпиус, нам всего по двадцать два. Да, я люблю свою работу, да, я готова быть там днями и ночами, переводить документы и проходить аттестации. Я не готова сейчас выходить замуж. Рожать. Вести образцовую семейную жизнь. Я хочу быть свободной и делать, что хочу.

— Значит, ты не хочешь любить. Любовь, знаешь ли, подразумевает под собой какую-то заботу о другом. Почему ты сразу этого не сказала? Я бы не изображал из себя идиота, который слушает каждый твой вздох, — от боли в сжимающемся сердце у него кривятся губы.

Она смотрит на него расстроенно и одновременно сердито.

— Я думала, ты меня понимаешь.

— А как же постель? — он зло кивает в сторону спальни. — Это что, по-твоему?

Роза улыбается ему так, словно он — ребенок.

— Постель — это изюминка в повседневной жизни. Зачем отказывать себе в чем-то?

Не будь ханжой, Скорпиус. Будто тебе не нравилось, как мы прекрасно проводили там время.

— Полчаса после работы и до твоих дополнительных подготовок к аттестациям.

— И все-таки.

— Я думал, ты меня любишь. Хотя бы немножко.

Роза раздраженно хмурится. Она устала, и разговор, ведущий в никуда, начинает ее раздражать — Скорпиус видит это по ее глазам.

— Нельзя «немножко» любить. Ты мне нравишься, очень. Мне хорошо с тобой. Разве этого недостаточно?

Он отрицательно качает головой.

— Ах да, твоя мать ведь была совсем другая…

Скорпиус с яростью ударяет кулаком по стене.

— Не трогай мою маму! Если твоей плевать на своего мужа — а ей плевать, Роза — это не значит, что все женщины одинаковые. Хотя ты, видимо, в нее.

Роза приподнимает брови, с трудом сдерживая бешенство.

— Что за бред ты несешь?

— Я сложил камешки в туфлях с идиотскими ремарками Виктора о прекрасных лондонских парках. Ты гуляла с ним, но не со мной. Не надо врать, — Скорпиус выставляет вперед ладонь. — Я знаю, когда врут. Просто признайся.

Роза бледнеет. Он никогда не видел, чтобы она так бледнела — и теперь боится, что она упадет в обморок. Ему все еще не плевать на нее.

— Клянусь, у нас с ним ничего нет, — говорит она торопливо, делая к нему осторожный шаг. — Мы просто гуляли в обед несколько раз, пока ты был занят. Скорпиус, честное слово, я тебе не изменяла.

— Какого дьявола ты сказала мне «да»? — спрашивает он настойчиво, взяв ее за плечи.

— Ты был такой неугомонный, и твои глаза…

— Ясно, — он отшатывается назад, отпуская ее, и широкими шагами возвращается в прихожую. — Из жалости. Ты согласилась со мной встречаться из жалости. И спала со мной тоже из жалости. Прекрасно. Просто потрясающе. Великолепно. Лучше не бывает.

— Скорпиус, подожди, — она идет следом за ним. Идет — не бежит. — Скорпиус, пожалуйста, не надо так резко все обрывать. Да, я пожалела тебя, я вела себя как дура, но ты мне нравишься, правда. Не уходи. Пожалуйста. Останься.

Она протягивает к нему руки, и на мгновение его сердце оттаивает и снова бьется. Но ее слова — о его деде и отце, ее злые губы, ее жестокие глаза все еще живы в его воспоминаниях, и мысль, что она не любила его — только жалела, пульсирует в висках. Чувствуя себя растоптанным и оплеванным, он молча берет сумку и тянет на себя дверь.

— Поговорим потом, ладно? Переночую у Поттеров.

Роза отчаянно прижимает руки к груди.

— Но уже почти час ночи, они давно спят.

Скорпиус молча выходит из квартиры, не отвечая и не оборачиваясь. Ему больше не хочется спать — хочется проснуться и понять, что все это — лишь кошмар. Но так не будет. И теплый дождь, падая на лицо, вторит его мыслям.

Трансгрессировав, он некоторое время стоит у темного дома, жадно вдыхая ночной воздух, полный запаха сирени и жасмина. Потом, аккуратно ступая по каменным плитам дорожки, обходит дом и тихо стучится в окно.

Сонное и удивленное лицо Лили появляется за стеклом спустя пару минут.

— Что случилось? Новое убийство? — спрашивает она, ловко подняв раму вверх. На ней белая пижама с голубыми розами, и волосы, растрепавшиеся во сне, длинными прядями падают на грудь.

Скорпиус устало качает головой.

— Можно, я у вас переночую?

— Конечно, — Лили отступает назад, не раздумывая. — Я сейчас тебя тихонечко к Альбусу приведу. У меня только кресло свободно, на нем спать неудобно… Ты паршиво выглядишь и, по-моему, горишь.

Она невозмутимо касается прохладной ладонью его горячего лба. Скорпиусу отчаянно хочется закрыть глаза, но он сдерживается.

— Хочешь огневиски? У меня чуть-чуть есть. Я не пью, только простуду лечу.

— Не надо.

Они тихо выходят в темный коридор и останавливаются. Пальцы Лили, теплые и тонкие, появившись из черноты ночи, берут его за запястье и осторожно тянут за собой. Скорпиус не сопротивляется и покорно идет вслед за ней, с трудом передвигая уставшие ноги.

— Ты тоже считаешь, что я не должен видеть деда? — спрашивает он вдруг, не останавливаясь.

— Не думала, что тебе важно мое мнение, — шепчет она, и в шепоте — горечь. — Я же ерундой занимаюсь, а вы все…

— Лили.

Даже в непроглядной темноте он чувствует, как она вспыхивает. В Розе такого огня нет.

— Твоя бабушка спасла моего отца. Я не знаю, какой человек твой дед на самом деле, но я бы встретилась с ним хотя бы ради нее. Так, это комната Джеймса… Значит, родительскую мы уже прошли. Люмос!

Ее маленькое овальное лицо резко выхватывается светом из темноты, и Скорпиус замечает бледные пятна веснушек на ее порозовевших щеках. Несколько секунд они разглядывают друг друга, потом Лили поворачивается к двери и тихонько стучится.

— Ал! Альбус! Проснись!

Скорпиусу отчего-то не хочется, чтобы он просыпался, но он молчит, глядя на нечеткий профиль Лили, на котором играют блики света. И он невольно признает, что она красивее Розы.

— Что еще? — голова Альбуса с растрепанными волосами возникает в двери, и Скорпиус шумно выдыхает. — Новое убийство? Ты разгадала знаки?

— Разгадала, — шепот Лили наполняется радостью. — Завтра, как только проснусь, буду у Джеймса в кабинете. У меня есть отличная версия. Не против, если у тебя Скорпиус переночует? Я ничего не скажу Джеймсу, клянусь.

Альбус сдавленно смеется и открывает дверь шире, впуская его в комнату. Скорпиус устало падает на кушетку и, подложив под голову маленькую подушку, закрывает глаза. Ему снится пшеничное поле, и над ним — кружащиеся аспидные вороны.

Лили

— Сера и ртуть, — заявляет она нервно, и пальцы Тедди тут же сжимают ее руку под столом. — Три главных элемента алхимии: сера, соль и ртуть. Все, что я знаю об этом — эти три вещества входят в рецепт составления философского камня.

— Эти три элемента значат столько, что у нас как минимум пять теорий, — скептически отзывается Альбус. — И думаю, версия с философским камнем как раз нерабочая. Просто потому, что ради камня не надо убивать людей. Придется думать дальше.

— И быстрее, — Джеймс смотрит на карту с точками убийств. — Похоже, ребята, еще одного мы точно не спасем. Нападение уже завтра, у нас нет никаких зацепок. А твоя теория со звездами, Альбус, летит ко всем чертям.

— Думаешь, я этого не понимаю? — огрызается тот и проводит рукой по лицу. — Предлагаю всем вернуться на рабочие места и подумать над версиями. Через два часа собираемся здесь и обсуждаем варианты. Кто считает, что ему помогут книги, может поискать в библиотеке. Нельзя сидеть и ждать очередной труп, отец и так вчера спрашивал, где новые отчеты. Если моя версия со звездами не работает, то точки должны соединяться в алхимический символ. Какой — мы должны выяснить.

Лили берет со стула сумку и выходит в душный коридор.

— Наверное, загляну в библиотеку, — говорит она, поворачиваясь к Тедди. — Зайдешь со мной? А то я как-то пыталась книгу взять, так мне заявили, что я здесь не работаю и нужен пропуск.

Он бросает взгляд на наручные часы и с сожалением разводит руками.

— Прости, Лил, пора бежать, на мне еще два преследования сегодня.

— Не опасные? — нервно интересуется она, касаясь его руки.

Тедди улыбается, и его волосы мгновенно меняют цвет: из русых становятся синими. Лили до ужаса хочется запустить в них свои пальцы и поцеловать его губы, прижаться к нему сильнее и вдохнуть его запах…

— Совсем немножко, — он целует ее в щеку и, развернувшись, почти бежит к лифту.

Лили огорченно вздыхает и медленно плетется по коридору, глядя на блестящий кафель пола. Еще никто не знает, ни братья, ни родители, что Тедди предложил ей встречаться. Лили, помедлив, ответила «да» — но душа дрожала и дрожит как сухой лист на ветру. Ей все еще страшно.

— Эй! — она замечает худую фигуру Скорпиуса, маячащую в коридоре, и ускоряет шаг. — Поможешь с библиотекой?

Он оборачивается и засовывает руки в карманы. Лицо у него серое и грустное, и плечи опущены вниз, как у провинившегося ребенка. Мама, которая всегда умеет поднять настроение даже ворчливому Кричеру, перед мрачностью Скорпиуса осталась бессильна, только предложила какое-то время пожить у них, и Скорпиус согласился. Лили подозревала, что Роза, с ее умением хладнокровно давить на близких, пыталась его изменить — и проиграла. Впрочем, таким, каким Скорпиус был до отношений с ней, он тоже не остался — и даже воротник рубашки, всегда такой идеально белый и выглаженный, теперь загнут внутрь.

— Черт с тобой, — произносит он глухо. — Только книги я на себя возьму.

Лили нетерпеливо ждет его в коридоре, переминаясь с ноги на ногу. Ей хочется увидеть Тедди, сейчас, в это самое мгновение, но нужно ждать. Постоянно ждать. Лили кажется, что поэтому Виктуар и бросила его — ей надоело сидеть у окна.

— Держи, — Скорпиус с какой-то отрешенностью протягивает ей два тома в синем переплете. — На неделю дали.

— Спасибо! — Лили прячет их в сумку и бежит к лифтам. — Я верну!

— Поттер! Стой, Лили! — Скорпиус догоняет ее у самых дверей. — Ты спятила? Их нельзя выносить из здания, куда ты собралась?

Лили лукаво улыбается, махнув рукой на окна позади них, через которые льется солнечный свет.

— В парк. Там легче дышать, а здесь я все равно никому не нужна. Хочешь со мной?

Вместо ответа Скорпиус почему-то смотрит на ее ноги и приподнимает вверх худые плечи.

— Не могу. Найдешь что-нибудь — сразу возвращайся.

Лили кивает и, зайдя в лифт, несколько секунд рассматривает свои голубые босоножки с тонким ремешком, охватывающим щиколотки. И что в них интересного? Пожав плечами самой себе, она поправляет на плече тяжелую сумку. Зеркало напротив нее отражает девушку с длинными рыжими волосами и россыпью веснушек. И в ее карих глазах прячется страх.

Тедди появляется поздно вечером, в мятой рубашке, с большой ссадиной на щеке и, усевшись на подоконник, вопросительно смотрит на Лили.

— Новости?

— Почти никаких, — отзывается она, натягивает поверх платья тонкий свитер. — Мы так и не пришли к единому мнению, сколько точек не хватает на карте, и какой символ они должны образовывать. Альбус считает, что какой-то объединяющий, Джеймс — что это точно один из металлов вроде золота, а Скорпиус… он, похоже, вообще ни о чем не думает кроме Розы.

Лили осторожно касается ладонью его лица, и Тедди, протянув к ней руки, притягивает ее к себе за талию.

— Больно? — спрашивает она тихо, кивая на ссадину.

— Привык. Раньше лечил сразу, а теперь даже внимания не обращаю, — замечает он, улыбаясь. — Скучала?

Вместо ответа она наклоняется и целует его губы, пахнущие смертью и кровью. С трудом сдерживая дрожь, Лили обнимает его за шею и прижимает его голову к своей груди. Она не знает, любовь ли это. Только страшное, темное и жгучее желание снова обрушивается на нее с такой силой, что она едва стоит на ногах. Как и тогда, в пятнадцать. Все сводит ее с ума: и его волосы, меняющие цвет, и приоткрытые губы, и руки — сильные и цепкие, крепко держащие ее за талию. И ее пальцы сами собой медленно тянутся к пуговицам на блузке.

— Что ты делаешь? — тихо спрашивает он, и Лили тут же кладет ладони на его плечи, багрово краснея.

— Живу, наверное, — отвечает она приглушенно.

— Ты такая цветная, — говорит он взволнованно и, поднявшись, прижимает ее к себе. — Как бабочка, влетевшая в мой серый мир. Не улетай, без тебя я снова потускнею.

Она запрокидывает голову, отдавая губы во власть его поцелуев, и закрывает глаза, не думая ни о чем. Они наедине, и вокруг них — ночь. И Лили одновременно хочется стать еще ближе, прикоснуться к его обнаженной коже, но его запах рождает в ней страх, который невозможно унять.

Скорпиус

— Я заплатил одному человеку, — говорит он тихо, поворачиваясь к Альбусу. — Он сделает анализ крови у тел погибших так, что никто не заметит.

Альбус поправляет галстук и оглядывается на мать, которая сидит в гостиной, увлеченно читая новый выпуск «Пророка».

— На черта?

— Я подумал: а что, если убийца, используя символы, достает из тел необходимые ему элементы? Что-то впитывает, становится сильнее?

Альбус смеется и хлопает его по плечу.

— Ты что, смотрел маггловские фильмы? У них есть подобные сумасшедшие сюжеты. Ладно, я побегу… Мам, ты Лили не видела?

Мать пожимает плечами, не отрываясь от газеты и что-то методично подчеркивая в тексте.

— Ты во сколько будешь? — Альбус зевает и одергивает пиджак. Он никогда не любил рано вставать, частенько просыпая завтраки в школе, но Министерство никого не ждет. Да и жизнь — тоже.

— Думаю, часа за два справлюсь, — Скорпиус стискивает зубы. На улице ярко светит июньское солнце, но ему холодно: вопреки всем он идет к деду. Пальцы — не дрожат. Просто холодеют на кончиках.

— Доброе утро, — звонкий голос Лили раздается на лестнице, и Скорпиус невольно поднимает глаза.

Она легко спускается вниз, держась одной рукой за перила, другой придерживая соломенную шляпку с широкой белой лентой. Рыжие волосы волнами лежат на желтой ткани платья, и белый ремешок сумочки змейкой бежит с плеча вниз и прячется за спиной.

Она так похожа на его мать сейчас — нежная, воздушная и счастливая — что у него сжимается сердце.

— Эй, — Альбус лукаво улыбается и тычет его локтем. — Очнись. До обеда, тогда. Прекрасно выглядишь, сестра.

Скорпиус, сбитый с толку этой совершенно незнакомой и чужой Лили, которую он такой не видел, отрешенно пожимает его руку.

— А ты куда? — Лили прыгает на одной ноге, поправляя застежку босоножки.

— К деду, — он смотрит на ее скачущие веснушки и сдерживает улыбку. — А ты?

Лили перестает прыгать и насмешливо разглядывает его серьезное лицо. Потом тихо фыркает.

— Тебе это действительно интересно?

Скорпиус пожимает плечами. Он и сам не знает, интересно ему это или нет.

— Я сейчас в Министерство, потом на встречу с Тедди, — произносит она и пунцово краснеет. — Кстати, спасибо за книги. Я завтра верну, ты ведь еще у нас будешь?

Он кивает, и странное желание задержаться в доме Поттеров подольше зарождается где-то в глубине сердца. Меньше всего ему хочется сейчас переступать порог квартиры Розы, где всегда пасмурно. Снова видеть ее стеклянные глаза, ее припухшие губы — и вдыхать ее запах. Сейчас ему кажется, что она отрезается от него ножом — медленно, больно, с мясом, но отрезается. И Лили… почему он никогда раньше не замечал, как она красива?

— Эй! — Лили смеется, заглядывая в его глаза. — Ты сегодня такой странный.

Скорпиус мотает головой, заставляя себя вернуться в реальность.

— Буду, — говорит он отчетливо и складывает руки за спиной. — Спасибо за помощь, без тебя мы бы не справились. У тебя есть версия?

Лили задумчиво кусает губы.

— Пожалуй, — признается она, помолчав. — Но я поделюсь только, если кто-то умрет… Ладно, будем надеяться, что такого не произойдет. И удачи с дедом.

Скорпиус провожает ее изучающим взглядом и, дождавшись, пока ее фигурка исчезнет в залитых солнцем дверях, трансгрессирует.

Он оказывается перед невысоким, двухэтажным домом, выкрашенным в темно-зеленый цвет. Ветер тихо играет верхушками буков, и единственная каменная дорожка по бокам украшена цветущими лилиями и ирисами. Низкая изумрудная трава аккуратно подстрижена и усеяна фигурами животных.

Скорпиус медленно толкает низкую калитку и идет к дому, сжимая в руке палочку. Еще не поздно развернуться и уйти, но он шагает вперед, заставляя себя выпрямить спину. Роза всегда говорит, что человек с выпрямленной спиной многого добьется.

Когда дверь приоткрывается, ему хочется зажмуриться. Но он только убирает палочку в карман и вытягивает руки по бокам.

Перед ним стоит невысокая пожилая женщина с убранными наверх светлыми волосами со множеством словно вплетенных в них седых прядей. В уголках ее глаз и губ прямыми линиями бегут морщины, но ее все еще можно назвать красивой.

— Я Скорпиус, бабушка, — говорит он тихо, но решительно. — Можно войти?

Ее лицо, такое застывшее, вдруг оживает, и глаза наполняются светом и лаской. Она молча делает шаг назад и впускает его в холл.

— Наконец-то, — говорит она счастливо, и Скорпиус вслушивается в звук ее голоса. Он тонкий и изящный, как маленький колокольчик, звенящий на ветру. Похож на мамин. — Мы с Люциусом перестали верили, что ты придешь.

— Отец против нашей встречи и всегда был против. Он не знает, что я здесь.

Бабушка грустно качает головой. Ее голубые, водянистые глаза наполняются слезами.

— Знаю. Я его ни в чем не виню.

Скорпиус крепко обнимает ее, вдыхая новый, незнакомый запах лилий. Ее зовут Нарцисса, но он не решается называть ее так.

— А ты не в него пошел, — говорит бабушка довольно. — По внешности — вылитый Драко, а сердце — материнское. По взгляду вижу.

Они проходят через маленький коридорчик, в котором пахнет сырым деревом, в гостиную, где ярко пылает камин. Там, в кресле, похожем на отцовское, спиной к ним сидит дед, чьи длинные светлые волосы с проседью перевязаны черной лентой.

— Привет, — нечаянно роняет Скорпиус и тут же спохватывается, словно ему десять: — Я хотел сказать, добрый вечер, сэр.

Он не знает, как обращаться к деду, как себя вести, что говорить, да и можно ли что-то говорить — или говорить должен дед. Запутавшись в чувствах, он не замечает, как дед поворачивается к нему и пристально разглядывает его лицо.

— Ты очень похож на Драко, — голос у него не низкий и не высокий, и глаза — внимательные и почему-то жадные. И такие же светло-серые, как у отца.

— Мне говорили, — отзывается Скорпиус, подходя ближе. — Я помню вас другим, сэр.

— Я и был другим, — дед откидывает голову назад, продолжая его рассматривать. — Возьми стул. Садись.

Скорпиус приподнимает плечи и оглядывается на бабушку. Она стоит в дверях, сложив руки на груди и грустно улыбается. Тогда он берет стул за изящную спинку и садится напротив деда.

— Отец не хочет, чтобы я виделся с вами, — говорит он зачем-то, рассматривая синий ковер. — Но я пришел потому, что всегда хотел — и потому, что мне нужна ваша помощь.

Дед приподнимает светлые брови и криво усмехается.

— Неужели?

— Каждые три недели в Лондоне и окрестностях происходят убийства. Без пыток, без ран. Обычное Убивающее заклинание — во всяком случае, так считают мракоборцы. Но каждый раз на теле убитого остается символ. Алхимический символ. Разный, но один из них я точно видел, когда меня пытался убить сбежавший Лестрейндж. Вы тогда меня спасли, и я подумал: может, вы что-то знаете?

Вместо того чтобы ответить, дед поднимается с кресла. У него гордое лицо с полными сожаления глазами. Он подходит к овальному столу, стоящему у окна, с мгновение смотрит на качающиеся под ветром деревья, потом произносит:

— Нарцисса, принеси вина и сыра.

— Мне нельзя, я еще должен вернуться на работу, — Скорпиус поспешно оборачивается к бабушке. — Если есть чай, я с радостью выпью.

Дед провожает ее холодным взглядом и садится за стол.

— Думаю, помочь тебе я ничем не могу. Лестрейндж, конечно, появился в мэноре не сам по себе, и выпустил его кто-то, желающий отомстить нашей семье. Но связано ли это с вашими убийствами? Может — да, а может — нет.

Скорпиус молча смотрит, как бабушка снимает с подноса чайник, голубые фарфоровые чашки с золотым ободком, блюдо с румяными тостами и блюдечко с джемом. Даже здесь, в темном старом доме, с людьми, которых он видит впервые, ему уютнее, чем с Розой, по которой он когда-то сходил с ума. А теперь? Что он теперь к ней чувствует?

Он резко качает головой, отгоняя назойливые мысли. Об этом и потом можно подумать, не сейчас.

— Как Драко? — бабушка нарушает повисшее молчание, придвигая ему чашку, полную крепкого чая.

— Отрезал себя от мира, замкнулся и, видимо, совсем не ест, — мрачно отзывается Скорпиус, сдерживая порыв подуть на напиток, и берет теплый тост. — И меня не слушается.

Бабушка с дедом переглядываются, и у обоих сразу поникают плечи. Скорпиус понимает: они думают, что это все из-за них, и частично это правда, но ведь и отец делал свой выбор сам. Или его насильно заставили стать Пожирателем смерти?

Они молча едят, уставившись каждый в свою чашку, а дед — в бокал с красным вином. Тихо, только поленья потрескивают в камине. Заметив время на каминных часах, Скорпиус залпом допивает обжигающий чай и встает.

— Спасибо за все, — говорит он тихо и переводит взгляд с бабушки на деда. — Я еще приду, если вы хотите.

Бабушка одобряюще кивает, и в ее водянистых глазах мелькает тепло. Но Скорпиус смотрит на деда. Тот сидит неподвижно, разглядывая его в ответ, и, когда Скорпиус уже отчаивается дождаться хоть слова, тонкие губы деда вытягиваются в слабую улыбку.

Попрощавшись, Скорпиус выходит на крыльцо и вынимает из кармана палочку. На склонах холма и дальше, в зеленой долине, растет вереск. Когда он зацветет — это будет одно из прекрасных мест Англии.

Скорпиус делает несколько шагов вниз от калитки и оборачивается на дом. Бабушка стоит у окна, подняв руку в знак прощания.

Скорпиус тепло машет ей в ответ.

Лили

Она отодвигает пустой бокал из-под имбирного лимонада — второй по счету — и расстроенно сворачивает салфетку жгутиком. Уже почти три, а Тедди так и не пришел, хотя сам пригласил ее на обед в Косом переулке, подальше от лондонской суеты. Лили пытается понять, какой цвет волос Тедди ей нравится больше всего: синий? Черный? К этим изменениям ей трудно привыкнуть, и она все еще не понимает, что чувствует. Желание близости и желание любить совсем разные, и она не хочет принимать одно за другое.

Лили оставляет на столике пять сиклей за лимонад и выходит в переулок. Сегодня среда, и народу почти нет. Она бродит по магазинчикам, рассматривая вещи, и уже собирается зайти во «Всевозможные волшебные вредилки», когда на плечо к ней садится коричневая сова.

Дрожащими пальцами, уже понимая, что сейчас прочтет, Лили разворачивает мятый пергамент.

«Кентербери, срочно».

Трансгрессировав, она пробивается через ограждение и подбегает к Джеймсу. Голова Альбуса маячит позади, но Тедди и Скорпиуса нигде не видно.

Не говоря ни слова, Джеймс отступает в сторону, показывая ей накрытое белой тканью тело.

— Аппарат с тобой?

Лили судорожно кивает, и тогда Джеймс приоткрывает ткань, показывая убитого. На теле снова нет ни царапины, и только на шее, под ухом, маячит знакомый символ.

— Сера, — шепчет Лили, настраивая объектив колдоаппарата. — Опять сера. Вначале была соль.

— Значит, ждать ртути? — понуро интересуется Джеймс, наблюдая за ее быстрыми движениями. — Я не знаю, как писать об этом отчет. Отец скоро устроит проверку, он всегда проверяет отдел раз в полгода, я не знаю, как смотреть ему в глаза, Лили.

— Разберемся, — она прячет аппарат в сумку. — Оставайся здесь и жди мракоборцев и Скорпиуса. Мы с Альбусом вернемся в твой кабинет и поставим еще одну точку, фотографии я тоже оставлю там. Может быть, тогда станет яснее, с чем мы имеем дело. И у тебя Дженкинс опять в мантии расхаживает.

Джеймс громко чертыхается и поворачивается к ней спиной, кивая Альбусу. Лили берет его за руку и через мгновение уже оказывается перед высоким зданием Министерства. Сейчас оно кажется еще страшнее и таинственнее, чем обычно, и они с Альбусом синхронно сглатывают.

— Как думаешь, полукровка? — Лили вспоминает мертвое мужское лицо и поеживается.

— Не знаю, — отзывается Альбус, протягивая палочку на проверку. — Вполне возможно. Мракоборцы уже работают над этим.

— А Тедди? — интересуется она, показав свою и следуя за братом по коридору. — Я не видела его там, на улице. Что-то случилось?

Альбус останавливается и шумно выдыхает — совсем как она сама, когда расстроена.

— Понимаешь, Лили… у мракоборцев тяжелая работа. Хуже только у невыразимцев. Преступники никуда не делись с падением Реддла. Кражи, обман, мелкое хулиганство — все это процветает, кроме того, сейчас мракоборческий отдел в особых случаях сотрудничает и с магглами. Мракоборцы не семейные люди. И не романтичные. Они, скорее, одиночки.

Лили недовольно хмурится.

— А как же папа?

— Папа — другое дело, — Альбус обнимает ее за плечи и ведет за собой. — Не сравнивай. И у папы мама есть. Понимаешь?

Лили отрицательно качает головой.

— К чему ты ведешь?

— Давай потом, ладно? — он отпирает кабинет Джеймса и быстро заходит внутрь, на ходу зажигая свет. — Какой адрес убийства?

— Кентербери, — Лили берет красный маркер и ставит на карте толстую точку. — Похоже на что-нибудь?

Альбус несколько минут молча поворачивает карту в разные стороны, но в итоге просто закрывает ладонями лицо.

— Черт, — говорит он с отчаянием, садясь на жесткий стул. — Придется рассказать отцу.

Стук в дверь заставляет их вздрогнуть, и в тусклом проеме возникает голова Скорпиуса. В его глазах, серых как утреннее небо, прячется грусть, и Лили сразу замечает ее.

— У меня есть версия, — Скорпиус быстро садится на краешек кушетки. Волосы его, обычно приглаженные, слегка взъерошены. — Когда на наш дом напал Лестрейндж, на нем был символ. Лестрейндж считался мертвым долгое время, и кожа у него была такая мертвенно-бледная, как у трупа. Он и был трупом — не живым человеком. Его кто-то послал. И я уверен, что это сделала Дельфи.

— На черта ей это нужно? — Альбус устало трет виски, уставившись в карту. — Да и можно ли что-то делать в Азкабане?

Скорпиус упрямо сжимает губы.

— Подумай сам. Она каким-то образом оживила Лестрейнджа, и сейчас она пытается оживить кого-то другого. Например, свою мать. Или отца. Я получил ответы от человека — в телах не хватает именно выжженных на коже элементов.

Альбус принимается нервно расхаживать по кабинету.

— Мы уже связывались с Дельфи однажды.

— Думаешь, я не помню?

— Я не хочу опять лезть к ней. Особенно в душу, если она у нее имеется.

Скорпиус приподнимает плечи.

— Предлагаю дождаться мракоборцев. Если это снова полукровка — то следующими под удар попадают чистокровные, Ал. И что случится, когда убьют их — никто не знает. Может, Темный лорд возродится. Это дело рук не простых убийц, которых Люпин ловит по подворотням. Это что-то сильное и серьезное.

Альбус останавливается посреди комнаты и снова поворачивает карту.

— Подождем пару дней и поделимся твоими мыслями с Тедди и Джеймсом. А пока подумаем, в какой символ могут соединяться эти чертовы точки.

Скорпиус

Он медленно поднимает руку вверх и давит пальцем на звонок. Наверное, он мог бы открыть дверь заклинанием, но предпочитает позвонить. Ему хочется, чтобы Розы не оказалось дома, чтобы он смог спокойно зайти и взять вещи, не чувствуя боль.

Но дверь открывается — и следом за ней его сердце сжимается в пульсирующий кровавый комок.

— Привет, — тихо говорит Роза, спокойно смотря на него. На ней знакомый фиолетовый халатик, а волосы убраны в высокий пучок.

— Привет, — эхом отзывается Скорпиус и делает шаг вперед. — Я пришел за вещами.

Роза подается вперед и обнимает его за шею, прижимаясь всем телом.

— Я скучала, — говорит она взволнованно. — Скорпиус, я действительно скучала. Я привыкла к тебе.

Он не обнимает ее в ответ, и его руки так и остаются веревками висеть по бокам.

— Привыкнешь к другому, — замечает он безжалостно. — А может, пожалеешь его. Видела, как на тебя Виктор смотрит?

Роза отчаянно трясет головой, обдавая его ароматом хризантем.

— Мне не нужен Виктор.

— Я тебе тоже не нужен, — с горечью замечает он, проходя мимо нее в гостиную. — Ничего страшного, Роза. Просто нам не суждено быть вместе. Так бывает.

Он берет со стола бумаги и кладет в сумку, потом достает из шкафа рубашки и два пиджака: серый и темно-синий. Пожалуй, больше ничего у него здесь нет. Разве что кружка, но такие мелочи забирать нелепо.

Роза всхлипывает за его спиной, и Скорпиус медлит, обводя гостиную глазами. Еще позавчера он был частью этого мира, а теперь — чужой. И почему он сразу не понял, что нельзя добиться любви человека, который тебя жалеет?

— Спасибо тебе за все, — он заставляет себя обернуться.

Роза стоит выпрямившись, закрывая лицо ладонями, и плечи ее дрожат. Скорпиус не знает, что ей сказать. И тогда он спрашивает:

— Ты меня любишь?

Она отрицательно качает головой.

— Ты снова свободна, Роза, — замечает он, и на языке от слов проступает горечь. — Тебе двадцать два, и ты свободна. Представляешь? Никаких просьб о тепле. О заботе. Забираю свои просьбы с собой.

— Перестань издеваться! — говорит она громко, яростно вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Я не понимаю, что случилось, Скорпиус. Ты был такой волшебный, а потом словно перевернулся с ног на голову.

— Знаешь, что убивает? Не ненависть. Равнодушие. Тебе плевать на меня. И все, что я пытался сделать для тебя, ты не замечала, — Скорпиус берет сумку и подходит к дверям. — Ты умница, Роза, правда. Но мы слишком разные. Помнишь, ты позавчера сказала: мне двадцать два, и вся жизнь впереди. Знаешь, я подумал: ты права. У меня тоже вся жизнь впереди, и я не хочу провести ее в попытке стать тем, кем не хочу ради того, кто меня не любит. Я просто ошибся: ты такая красивая, мудрая и амбициозная — и мне казалось, что за всем этим стоит еще и нежность, и любовь. Но за всем этим только пустота. Я придумал себе образ, я влюбился в пустоту. Так что не переживай, это не твоя вина.

— Так ты не обижаешься? — спрашивает она с надеждой и почему-то слабо улыбается. — Действительно не обижаешься?

— Нет.

— Тогда останемся друзьями? — она протягивает руку, мокрую от слез.

Скорпиус замирает — на мгновение — и медленно пожимает ее. Потом быстро шагает за порог.

Дверь за ним захлопывается, и Роза остается по другую ее сторону.

Лили

Рядом с одноэтажным черным домом — ни цветов, ни деревьев, только серые камни и мох. Лили несколько минут отчаянно барабанит кулаком по двери и, не дождавшись ответа, проходит в дом. Палочка в ее руке дрожит, и она тихо произносит:

— Люмос!

Свет освещает старые колдографии в потускневших пыльных рамках, развешенные на стенах узкого коридора. Тонкс, Люпин, члены Ордена — еще молодые, улыбающиеся и живые.

Постояв перед свадебной колдографией родителей Тедди, Лили бредет дальше, на приглушенный источник света, маячащий впереди. И зачем только нужен такой длинный коридор, словно тоннель?

— Тедди! Что с тобой? — спрашивает она глухо, остановившись на пороге гостиной и невольно прижав руки к груди. — Почему ты не в Мунго?

Тедди сидит на диване, водя палочкой по глубоким кровавым царапинам. Рядом, на низком журнальном столике, валяются окровавленная вата, бинты и маленькие бесцветные пробирки с голубой жидкостью.

— Как ты сюда попала?

— У тебя не заперто, — отвечает она тихо, пристально рассматривая его с ног до головы. На нем нет рубашки, а синие брюки порваны.

— Черт, — Тедди морщится и, отложив палочку, с трудом поднимается на ноги. — Посиди, я запечатаю дверь на всякий случай. Хотя думаю, что сегодня уже никто не сунется…

Лили послушно садится на краешек серого дивана и кладет руки на колени. Сердце почему-то колотится так сильно, что ей становится страшно. Страх… Как привычно чувствовать рядом с Тедди страх — и желание. В этом есть что-то ужасающе неправильное и отталкивающее, и Лили невольно морщится.

— Да, обстановка у меня так себе, — Тедди по-своему понимает выражение ее лица.

— По-моему, неплохо, — улыбается она, обводя комнату быстрым взглядом. Диван, кресло и шторы — одного пепельного цвета, коричневый пол и шкаф со стеклянными дверцами, и одинокая белая ваза на журнальном столике, отодвинутая к самому краю.

— Ты пришла, — Тедди садится рядом с ней и привлекает к себе. — Ты пришла, Лили, когда так нужна мне, но я не решался тебя позвать… Прости за обед…

Его горячие губы прижимаются к ее губам — без разрешения, яростно, словно она за этим и пришла — а руки мягко толкают ее на диван. Лили закрывает глаза, отдаваясь его порыву, целуя его в ответ и безрассудно помогая его пальцам расстегивать пуговицы на ее красной клетчатой рубашке.

Да, да, да — она ведь этого ждала, она этого хотела — чувствовать прикосновения его пальцев на своей груди, его поцелуи на шее, его обжигающее дыхание — и не противиться своему желанию отдаться. С самого детства Тедди казался ей сильным и страстным, и ее влекло в нему, несло к нему вперед, как кленовый лист по горному потоку. Это не любовь и никогда не было любовью — это страсть, и для него она сама — не любовь, а возможность перебить запах смерти.

И Лили резко упирается ладонями в его разгоряченную грудь.

А потом шумно вдыхает воздух.

Кровь. И пахнет — кровью.

— Я…

— Что случилось? — спрашивает он непонимающе, нависая над ней. И она отчетливо ощущает его твердый член, упирающийся в ее лобок.

— У меня… Я… — Лили сглатывает и незаметно касается рукой трусиков. — Я еще ни с кем не была, понимаешь?

Тедди приподнимает брови, чуть отстраняясь.

— А как же Джастин?

— Думаешь, я стала бы с ним спать? — Лили, извиваясь ужом, поднимается выше. Ладони потеют, и она не знает, куда их девать. — Давай не сегодня, ладно? Я… я не готова.

Тедди закатывает глаза.

— Ты пришла ко мне именно потому, что готова, — говорит он убедительно и принимается целовать ее грудь. — Ты такая восхитительно нежная, Лили…. Ты боишься. Не бойся. Я не причиню тебе боли…

И он, потянув ее вниз, слегка разводит ее дрожащие ноги и поглаживает их сверху вниз, от бедер к коленям.

И снова, снова она чувствует этот отвратительный кровавый запах.

— Не надо, — кричит Лили с яростью и, с силой оттолкнув его, спрыгивает с кровати. Схватив рубашку и юбку, она неуклюже натягивает их, отвернувшись к окну. Медленнее всего застегиваются пуговицы, и проходит минут пять, прежде чем она расправляется с последней.

— Прости, — произносит она жалобно и поворачивается к Тедди.

— Все в порядке, — он поднимает с ковра брюки и выходит из гостиной. — Туалет справа по коридору, если нужно. Я сейчас кофе сварю.

Задыхаясь, Лили некоторое время стоит у низкого окна, приглаживая растрепанные волосы. Потом одергивает юбку и блузку и спокойно идет вслед за ним на кухню, на ходу разглядывая колдографии.

И ее сердце все еще бьется испуганной пичужкой.

— Она была красивая, правда? — кричит Тедди. — Моя мама?

Лили молча рассматривает женщину с крупным носом и желтыми волосами. Нет, она бы так не сказала. Угловатая, с широкими плечами и выступающим подбородком — такую образцовой красоткой не назовешь.

— Да, — говорит она натянуто и, пройдя в кухню, садится на высокий стул. Стол замазан чем-то липким и красным. Лили принюхивается и понимает: не кровь. Малиновое варенье. А может, клубничное. — Никогда не понимала, почему она не осталась с тобой дома. В день битвы тебе было… сколько? Полгода? Меньше?

Тедди достает с верхней полки белого шкафчика жестяную банку и высыпает из нее чай в большой пузатый чайник.

— Кофе нет, — признается он устало. — Я понимаю. Она исполняла свой долг. Долг мракоборца.

— Какой долг может быть у матери новорожденного? Только если перед ребенком — защищать его, дать ему любовь и ласку, дом и тепло. По-моему, это безрассудство, а не исполнение долга.

— Она и защищала, — Тедди пододвигает к ней чашку. — Тебе не понять, Лили.

— Почему? — она обнимает чашку ладонями. Пустой фарфор холодит руки.

— У тебя ни перед кем нет долга, ты ни мракоборец, ни работник Министерства, — замечает Тедди, наливая ей заварку насыщенного красновато-коричневого цвета. — Ты бегаешь по полям и фотографируешь бабочек. Хорошо, еще немного помогаешь Джеймсу…

Лили пожимает плечами, но чашка дрожит в ее пальцах.

— Я люблю мир, Тедди. Если ты придешь ко мне как-нибудь на рассвете, я покажу тебе, как солнце золотит белые скалы у моря, как освещает розовато-красноватым светом бирюзовую воду.

Тедди громко смеется, глядя в ее лицо.

— Какой же ты ребенок, Лили. У меня нет на всю эту чепуху времени, понимаешь? Я защищаю людей — включая тебя, кстати. И советую тоже взяться за ум. Сколько тебе? Двадцать?

— Девятнадцать.

— Все люди чем-то заняты, чем-то серьезным, нужным и полезным. Неужели тебе не надоело встречать рассветы? И при этом ты еще что-то говоришь о моей матери. Да ее жизнь была в тысячу раз тяжелее твоей. И я сражаюсь каждый день, чтобы мои родители погибли не зря.

Лили вздрагивает и, отодвинув чашку, слезает со стула.

— Думаешь, они хотели, чтобы ты каждый день рисковал своей жизнью? Не верю в это. Не верю, чтобы родители хотели такого от своих детей.

— Куда ты?

— Я пойду, Тедди, — Лили обхватывает плечи руками. — Спасибо, что напомнил мне о моей никчемности и бесполезности… Я, пожалуй, последую твоему совету. Пойду искать себя.

— Лили! — он обегает стол и хватает ее за руку. — Прости, я устал, голова раскалывается, сам не знаю, что несу. Пожалуйста, останься. Ты мне нужна.

Лили отрицательно качает головой, и в глазах у нее блестит отчаяние.

— Я не хочу быть с человеком, который долг ставит выше любви. И твою мать я никогда не пойму и не хочу понимать. И жить в вечном страхе, что ты не вернешься… тоже не хочу. Как и ждать у окна.

— Значит, все? — спрашивает он с надрывом в голосе, и волосы его бешено меняют цвета: синий, красный, зеленый, белый. — Все? Бросим друг друга вот так, ничего толком не начав? А как же твои взгляды? Твои поцелуи? То, что чуть не произошло между нами в гостиной?

Лили подходит к нему и кладет ладонь на его обнаженную грудь.

— Знаешь, я… Я чувствую себя ужасно одинокой, Тедди. Ты прав: у всех есть долг, работа, у кого-то уже семья. Но не у меня. Надо мной только смеются. «Лили, которая бегает за бабочками! Лили, которая рассматривает картинки! Как это смешно!» Меня тянет к тебе, Тедди, потому что ты — сильный, властный, решительный — но я хочу тебя, а не люблю. Хочу тебя — но не могу отдаться, потому что ты пахнешь кровью. Убийствами. Борьбой. Ты не понимаешь меня — а я не могу жить, когда меня не понимают. Все кончилось тогда, когда я увидела тебя настоящего — а не того Тедди из моих снов. Понимаешь, на мне проклятье: я мгновенно холодею к тому, кто говорит мне что-то, что не является частью меня, что отталкивает меня. И после этого ты можешь сказать хоть сто других слов — но я уже оттолкнулась.

Тедди не отвечает, только закрывает лицо руками, и Лили, развернувшись, опрометью выбегает из дома.

Скорпиус

Вечер теплый и влажный, пахнущий гиацинтами и жасмином. Скорпиус кладет папку с бумагами на скамейку и плотнее запахивает пиджак. Завтра они получат результаты исследования, завтра можно будет зайти к отцу — снова попросить помощи и рассказать о деде. Отец, разумеется, будет в ярости. А может — нет. Последнее время он разный, то вспыльчивый, то равнодушный, но чаще всего — молчаливый.

Родители должны любить своих детей.

Скорпиус прохаживается по дорожке, по привычке засовывая руки в карманы. Он чувствует себя свободным, словно от шеи отвязали веревку с тяжелым камнем. Странно. Разве так чувствует себя человек, который порвал с любимой?

Скорпиус останавливается, качаясь с пяток на носки, и вспоминает Лили, спускающуюся с лестницы в ярком солнечном свете. Вот кто никогда не осуждал его — Лили. Вот кто подбодрил его перед встречей с дедом — Лили. Вот кто пытался указать ему на разноцветность мира — Лили.

Теперь она ускользнула от него — ее получил Люпин. Скорпиус видел, как он пожимал ее руку под столом Альбуса. Странно, Лили — и с Люпином? Ведь он совершенно ей не подходит…

Скорпиус плотнее запахивает пиджак и вдыхает вечерний воздух.

Почему? Почему все это происходит с ним? Смерть матери, молчание отца, безразличие и жалость Розы, монотонная работа, на которой возникает больше вопросов, чем ответов.

Он проводит рукой по волосам и берет со скамейки папку с планами и картами. Уже почти девять, и пора возвращаться в дом, где его ждут Поттеры. Нужно найти в себе силы и уехать от них. Снять жилье, обустроиться, притвориться, что все хорошо. Время пройдет — и боль пройдет.

Или нет.

Лили появляется из сумрака как птица, сбившаяся с пути и летящая наугад. Она бежит изо всех сил по темной траве, смешно размахивая руками-крыльями, и ее распущенные рыжие волосы развеваются в вечернем воздухе.

Их взгляды встречаются — и Скорпиус, сам не зная, зачем, неуверенно распахивает руки, отпуская полы пиджака на свободу.

Лили врезается в него, обнимает и утыкается мокрым лицом в рубашку. Плечи ее содрогаются от рыданий, и губы шепчут что-то неразборчивое.

Скорпиус не раздумывая обнимает ее в ответ и вдыхает запах ее волос.

Лили пахнет гиацинтами.

А за ее спиной желтеет пшеничное поле, и вороны, встревоженные человеком, взмывают в темно-синее небо.