Тысяча шагов от входной двери (джен)

Нельзя сказать, что Бернард сразу смирился со своим положением раба книжного магазина. С одной стороны, ничего слишком трудного от него не требовалось: днем он продавал книги, вечером шел к газетному киоску, покупал газеты и читал их, потом слушал новостную программу на радио, смотрел итоговый выпуск новостей по телевизору и ложился спать. Если не думать о том, кем или чем именно был книжный магазин и как это принять, то можно было почувствовать себя вполне нормальным человеком, который наконец-таки нашел себе любимую работу. Еще Бернард понял, что за пределами магазина он никому не нужен, и никто не будет его искать — мать умерла два года назад от цирроза печени, отца он не знал, других родственников у него не было, а друзья оказались предателями. С другой же стороны, он был двадцатилетним мужчиной, всю жизнь прожившим в большом городе, и постоянно быть на одном месте для него было едва ли не пыткой. Жить ему, конечно, хотелось, но в то, что это зависит от сущности, живущей в книжном магазине (или бывшей книжным магазином — Бернард еще не разобрался окончательно), верить он не хотел.

Спустя две недели после первого разговора с голосом Бернард решился на бунт. Как всегда, он вышел из магазина и сначала спокойно направился к газетному киоску, но потом перешел на бег и пробежал, наверное, с полмили, когда понял, что с ним ничего страшного не случилось. Он засунул руки в карманы джинсов и зашагал по улице, не зная, куда он направляется, но уже предвкушая свободу.

Вдруг Бернард услышал визг тормозов, и прямо перед ним на тротуар выехал огромный грузовик, груженный кирпичом, лишь чудом не задев. Бернард шарахнулся к стене дома, одновременно пытаясь решить для себя, связано ли это с предупреждением голоса о скорой смерти вне магазина или это дурацкая случайность, но тут же почувствовал очень сильную головную боль, ощутил острую нехватку воздуха и упал на тротуар.

В себя он пришел, лежа на носилках в машине скорой помощи. Парамедик светил ему в глаза фонариком, и от этого боль в голове только усиливалась.

— Что со мной? — прохрипел Бернард.

— Пока трудно сказать. Предварительно — инфаркт, — ответил парамедик. — Сэр, я должен знать: вы принимали недавно какие-нибудь лекарственные или наркотические средства?

— Нет, — кое-как сказал Бернард и снова потерял сознание.

* * *

— Сколько тебе лет, сынок? — спросил Бернарда пожилой врач, чем-то похожий на Оле Лукойе, который был изображен на обложке одной из детских книг в магазине.

— Двадцать, — буркнул Бернард. Он провел в больнице уже два дня, пожилой врач был седьмым, кто задавал ему этот вопрос, его пытались лечить, но легче ему не становилось.

— Допустим, я тебе поверю, — сказал врач. — И тогда вынужден огорчить: с твоим здоровьем все очень, очень плохо. Я бы сказал, что тебе, если судить по результатам обследования, лет восемьдесят. Гипертония, повышенные уровни холестерина и сахара, плохие показатели работы почек, увеличенная печень… и еще много чего по мелочи. Я не знаю, как ты довел себя до такого состояния, но даже не представляю, как нам с этим быть.

Бернард подумал, что «нам с этим быть» врачу точно не придется, потому что страдал-то он в одиночку, и разозлился от этой мысли.

— То есть вы хотите сказать, что в ближайшее время я умру? — спросил он.

— Я бы сказал, что летальный исход в твоем состоянии без должного лечения весьма вероятен в течение одного-двух месяцев.

Три недели назад Бернард ничего бы из этой фразы не понял и, возможно, ударил бы врача в нос, чтобы он не умничал, но сейчас он только тяжело вздохнул (в груди от этого что-то остро кольнуло) и ничего не сказал.

— Мы сделаем все, что от нас зависит, — проговорил врач, похлопал Бернарда по плечу и ушел к другим пациентам, которых в простой муниципальной больнице были десятки.

Ночью Бернард не мог уснуть — болело буквально все тело, и дышать становилось все труднее.

— Быстро назад! — внезапно услышал он в голове знакомый голос. — Еще можно все исправить!

Бернард сразу же послушался голоса, кое-как встал и прямо в пижаме и босиком пошел к выходу. Кажется, его судьба всем была безразлична, потому что никто и не попытался его остановить и вернуть в палату.

Когда Бернард вышел на улицу, он понял, что не представляет, в какой стороне находится магазин и как далеко до него идти.

— Прямо пятьдесят шагов, потом — налево! Слушай меня! — сказал голос, и Бернард, повинуясь его четким командам, через полчаса оказался в магазине и сразу же повалился на диван.

Утром он почувствовал себя намного лучше.

— Мне нужна одежда, — мысленно обратился он к магазину. — Как я буду работать в пижаме?

— Открой шкаф наверху, — ответил голос.

Бернард знал, что шкаф в его спальне наверху абсолютно пуст, но спорить с голосом сил не было.

Однако в шкафу и вправду оказалась кое-какая мужская одежда: несколько белых, голубых и зеленых рубашек с длинным рукавом, три черных деловых костюма, черное же пальто, бежевые колониальные шорты и ярко-красная футболка с Микки Маусом.

Бернард надел голубую рубашку и брюки и посмотрел на себя в зеркало — одежда висела на нем мешком, а сам он выглядел как сорокалетний алкоголик с большим стажем. Впрочем, сейчас его внешний вид полностью соответствовал его внутреннему состоянию.

С этого момента он прекратил любые попытки непослушания и почти смирился с тем, что будет проводить свою жизнь в книжном магазине и на небольшом расстоянии от него. Это расстояние, как потом экспериментально выяснил Бернард, равнялось примерно тысяче шагов от входной двери.

* * *

Встать утром, превозмогая боль, умыться, побриться, одеться, продавать книги, покупать газеты, читать газеты, ложиться спать. Продавать книги, покупать газеты, читать газеты. Не думать. Думать было больно. Больнее, чем просто жить и не бунтовать.

Голос молчал неделями, но Бернард знал, что он постоянно за ним следит и может вмешаться в любой момент. Бернард не чувствовал, что обладатель голоса опасен, но он не мог сказать, личное ли это его мнение или внушенное.

Голос начал своеобразно воспитывать Бернарда. Он заставлял его читать то Диккенса, то справочник по термодинамике, то учебник по истории Великобритании. Бернард не сопротивлялся, потому что сопротивляться тоже было больно. Вопрос, зачем ему это нужно, тоже запрещалось задавать.

Постепенно он познакомился с окружающими его людьми: продавцами в супермаркете и других маленьких магазинчиках на улице, парикмахером, почтальоном и констеблем. Также у него появилось несколько постоянных клиентов, и теперь его заточение в книжном магазине не казалось ему таким уж ужасным. Работать, отдыхать и общаться — разве не за этими занятиями проводят всю свою жизнь обычные люди? Некоторые из них, как рассуждал Бернард, крайне редко куда-либо выезжают за пределы района, в котором выросли, и никому на это не жалуются.

Повода для грусти вроде бы не было. День шел за днем, нужно было работать и читать газеты, а долго размышлять о своем положении было и некогда, и опасно для головы.

Этим утром Бернард лежал в кровати и уговаривал себя встать. Никаких выходных ему не полагалось, и он устал так, как никогда в своей жизни не уставал.

— С Рождеством! — неожиданно громко воскликнул голос в его голове.

Бернард вздрогнул и сел на кровати.

— Ты знаешь, что такое Рождество? — спросил он.

— Знаю. Думаю, ты заслужил подарок.

— О как, — отозвался Бернард. — Можно мне выходной?

— Есть идея лучше: я тебе разрешаю погулять по городу. Но только до шести часов, не дольше.

Бернарда словно подбросило с кровати. Он вскочил, судорожно оделся, наскоро побрился и выскочил на улицу.

Он сел в первый попавшийся автобус и доехал на нем до какой-то незнакомой ему улицы. По улице гуляли самые обычные люди, которые казались Бернарду невероятно счастливыми лишь по той причине, что им не нужно было безвылазно сидеть на своем рабочем месте.

Бернард заходил в пабы, пил все подряд, приставал к девушкам, залез в группу одетых в школьную форму детей, когда они фотографировались, и сделал «рожки» сопровождающей их учительнице, поорал с уличными музыкантами «Silent Night, Holy Night», купил себе на распродаже длинный пушистый белый шарф и леденец на палочке, раздал нищим семьдесят фунтов и впервые за полгода ощутил что-то похожее на радость.

Однако, несмотря на опьянение алкоголем и свободой, как только он увидел на уличных часах, что уже пятнадцать минут шестого, тут же двинулся назад, к магазину. Бернард пришел на автобусную остановку, прождал двадцать минут, но автобус так и не приехал. Больше на остановке никого не было, и Бернард понял, что он чего-то не знает о движении общественного транспорта — видимо, автобус в этот день уже и не должен был прийти.

Бернард ощутил смутное беспокойство — до шести вечера оставалось двадцать минут, и после этого должно было случиться что-то страшное. Он достал из кармана комок купюр, пересчитал их и побежал ловить такси.

Все такси, как назло, были занятыми, а время, отведенное Бернарду, неумолимо заканчивалось. Наконец одно такси все-таки остановилось.

Водитель, который попался Бернарду, был очень осторожным и ехал медленно и аккуратно.

— Быстрее, пожалуйста! — в который раз прикрикнул на него Бернард.

— Сэр, мы едем в соответствии с правилами дорожного движения, и я не намерен их нарушать, — невозмутимо проговорил таксист.

Когда до магазина оставался один квартал, таксист остановился на светофоре, и вдруг фонарный столб, стоявший на этом перекрестке уже лет двадцать, покачнулся и рухнул поперек дороги, придавив капот такси, чудом не задев водителя и его пассажира.

Бернард выругался, вытащил из кармана деньги, швырнул их на сиденье, выскочил на улицу и побежал к магазину. Вслед ему что-то кричали водитель и свидетели произошедшего, но Бернард даже не оглянулся. Нельзя было терять ни минуты.

Он представил себе стеллажи с книгами, стопки газет, покупателей, и его замутило. «Я не хочу…» — подумал Бернард и сразу же ощутил покалывание в висках. Лучше бы он никуда сегодня не выходил и не видел праздника, в котором не мог принять полноценное участие.

— Что ты наделала! — мысленно крикнул он, как только переступил порог, и совершенно по-детски разрыдался.

— Бернард…

— Оставь меня в покое! — громко рявкнул он. — У меня выходной!

В этот день голос не стал возражать.