Снег (джен)

С тихим шипением догорела свеча. Виктор бросил на нее быстрый усталый взгляд и не шевельнулся. За окном неприветливо светало, утро лениво разгоняло помелом облаков густой мрак неба. Пятна звезд, похожие на оспины, медленно бледнели; улица, серо-зеленая, мертвенно-пустая, была тиха. В сумрачный предрассветный час звонкая тишина давила на уши, колотилась вместе с пульсом в висках, стояла комком в горле. Болела голова. Все еще ощущался запах воска и ладана в носу, звучали в глубине разума погребально-печальные колокола, да мелькали перед глазами тусклые красные огоньки светильников.

Часы на каминной полке, захрипели, загудели и, словно кряхтя, пробили семь утра. Виктор поморщился, закрыл глаза и откинулся на спинку жесткого стула. Было до тошноты пусто и омерзительно спокойно. Смерть Элен, — единственной, кого он по-настоящему любил всем сердцем, — потрясла его, вынула душу, вложив вместо нее боль и пустоту.

Напротив него на диване, заботливо укутанная в теплое покрывало, беспокойно дремала Катти. Бледное заплаканное личико девочки неестественно ярким пятном светилось на фоне темной обшивки. Она не захотела спать в своей комнате и прокралась ночью сначала к братьям, а затем, когда те не захотели видеть ее, побежала в родительскую спальню. Не найдя отца, девочка, наконец, расплакалась. Мужественно терпевшая все отпевание, она разрыдалась, задыхаясь от нахлынувшего горя. Так Виктор и нашел ее. Катти уснула у него на руках, уткнувшись носом в черный пыльный редингот.

Смотреть на нее долго было невыносимым — Катти слишком напоминала Элен. Многие говорили, что это не так, утверждали, будто бы она — точная копия отца, но Виктор сейчас не видел в ней себя. Девочка даже спала точно так же, обхватив рукой краешек покрывала и прижав к груди. Сам Виктор спать не мог. Сон переносил на несколько часов назад, и ему вновь виделась Элен в гробу. Красивая даже после смерти, с чуть приоткрытыми аккуратными губами, с золотыми косами, венцом лежащими на голове, она словно крепко спала, и оттого еще страшнее было понимать, что в действительности все иначе.

— Уже утро, а ты так и не отдыхал, — донесся тихий голос Франсуа.

Виктор метнул на него мрачный взгляд. Кузена видеть не хотелось. Франсуа, несмотря на натянутые отношения, узнав об его горе, немедленно вызвался помочь. Он был все время рядом, договорился сначала с плотником, потом помог оправиться от первого потрясения Катти, а затем уже и самому Виктору. Его сочувствие, участие, искренняя и нежная поддержка причинили, пожалуй, еще большую боль. «Ты его не поддерживал, а ты его никогда не жалел, ему было еще более одиноко, он остался без родных», — ехидно шептала совесть, и от этого еще сильнее хотелось врезать Франсуа; а еще — смирить гордыню, растопить стену льда, быть может, даже полюбить кузена…

Никак не укладывалось в голове, отчего Франсуа любил его, — о, в этом не могло быть сомнений! — почему столь яростно оберегал его и всю семью, несмотря на разные политические взгляды, зачем рисковал собственной головой ради них… Новое столетие стояло на пороге; в который раз сменилась форма правления, и что-то подсказывало, что консульство тоже не задержится надолго. И только Франсуа не менялся. Он по-прежнему оставался мальчиком с открытой и доброй душой, с прекрасной всепрощающей улыбкой, преображающей его угловатые черты. Ни кровавый Террор, ни ужасы революции, ни суровые Альпы и плен — ничто не смогло сделать его скрытным и неприветливым.

— Я принес тебе чай, — Франсуа бесшумно поставил чашку с блюдцем на столик.

Виктор медленно кивнул. Говорить было страшно, будто бы это разрушило тонкую преграду между его мыслями и окружающим. Больше всего на свете хотелось ненадолго спрятаться в кокон, в собственный маленький мир, разложить раскиданные старухой-смертью мысли и чувства по полочкам…

— Зима холодная, — Франсуа отошел к окну, кутаясь в сюртук. — Виктор, гляди, снегопад!..

За окном шел мелкий-мелкий белый снег, рассвело. Виктор взглянул на принесенный кузеном чай, на серебристую пыль, медленно кружащуюся над мостовой, на спящую дочь, такую же чистую и прекрасную, и на душе вдруг стало легче и светлее.