Грехи Альбуса Дамблдора (гет)

Гермиона сидела в пустынной библиотеке Хогвартса рядом с кучкой пергаментов, содержавшей наконец восстановленную по памяти теорию перемещений во времени, и смотрела на последний пергамент, на котором ее же рукой было записано объяснение того, что произошло с ее хроноворотом — почти четыре недели и одновременно сто два года назад.

Когда Гермиона заканчивала теорию перемещений во времени, ей хотелось смеяться и танцевать, и она даже легкомысленно начала напевать песни из своего времени, про желтую подводную лодку и про братца Луи. Было забавно представлять, как она умоет Альбуса своим доказательством, которое, он, конечно, поймет, и, конечно, не обидится — за эти четыре недели Гермиона прекрасно поняла, что Альбус в таких случаях только радуется достойному противнику и бросается отыгрываться. И Гермиона с озорной улыбкой подумала, что, возможно, судьба забросила ее в 1899ой год именно затем, чтобы этот одаренный разгильдяй все же написал свою основополагающую статью о хроноворотах — после того, как она его достаточно подразнит. Потом Гермионе пришло в голову, что, думая о том, как она умоет Альбуса доказательством, она представляла его сидящим в своем номере и ждущим ее возвращения — она подумала еще немного, напевая очередную легкомысленную песенку, и решила, что она, пожалуй, и не возражает, если так и будет.

А потом Гермиона начала решать задачу о своем хроновороте, и теперь ей очень хотелось, чтобы в ее решении или даже во всей теории вместе с доказательством для Альбуса была ошибка.

Десять в третьей степени. Ровно тысяча часов была отмерена ей в этом времени, после чего невидимая пружина времени разожмется и ее выкинет назад ровно в ту точку пространства-времени, откуда ее унес взбесившийся хроноворот. Гермиона в четвертый раз проверила размерность — нет, не дней, а именно часов. В днях это будет всего чуть больше сорока, из которых двадцать шесть уже прошли.

Альбус Дамблдор тем временем прекрасно проводил время в Хогсмиде, поджидая Гермиону. Как все балованные дети и талантливые люди, в молодости он был заносчив, самоуверен и невыносим, и сначала даже не подумал о том, чтобы купить Гермионе какой-нибудь подарок: в глубине его души жила непоколебимая, а потому даже не проговариваемая идея, что лучший подарок девушке — это Альбус Дамблдор.

Поэтому Альбус бесцеремонно развалился в чужой кровати, поспал пару часиков и, сладко потянувшись, взял чужую книгу с прикроватного столика. Книга оказалась очередной работой Ницше, и Альбус победоносно хмыкнул, увидев имя автора. Впрочем, Ницше, как всегда, преподнес своему читателю сюрприз: уже через несколько страниц Альбус наткнулся на афористичное «Каждый человек настолько тщеславен, насколько ему не хватает ума», аккуратно помеченное на полях карандашиком.

«Ах вот ты как!» — подумал про себя необидчивый Альбус, которому нравились строптивые девушки, и перевернул пару десятков страниц.

Дамблдор читал дальше, и постепенно юношеские мысли о величии и власти бледнели на фоне настоящей философии, открывая свою банальность и избитость. «Я нашел настоящую силу там, где ее никто не ищет, — в простых, кротких и приятных людях, не желающих власти. И напротив, жажда власти часто казалась мне признаком слабости. Те, кто боятся своей рабской души и кутают ее в королевский плащ, в итоге все равно становятся рабами своей славы и своих последователей».

Альбус несколько раз перечитал последний отрывок, твердо решил (на ближайшие пару дней), что отныне забудет о воле к власти и станет полагаться только на Силу Любви, и побежал за цветами и клубникой.

К возвращению Гермионы в номере прибавилась еще бутылка шампанского и убавилась клубника, которую пресветлый Дамблдор в задумчивости умял всю, часть даже с листиками. И, как ни томили Гермиону по дороге домой тяжелые мысли о том, следует ли сразу сказать Альбусу о предстоящей и неизбежной вечной разлуке, при виде Альбуса, лежащего на подоконнике у открытого окна без рубашки и с задранными вверх ногами, ей снова стало весело.

— Я тебе говорила, еретик, что я тебе докажу, — с улыбкой сказала Грейнджер. — Ерунда эта твоя множественность миров.

— Ага, — отозвался Альбус, мазавший в этот момент что-то на пергаменте. — Я уже понял. Ничего так не доказывается.

Гермиона заглянула в пергамент Альбуса, и ей показалось, что среди каракулей начинает появляться та самая фундаментальная теорема, которую молодой Дамблдор должен спустя два года опубликовать в «Вопросах магии».

— С тензорами проще должно быть, — посоветовала Грейнджер и опять подумала, не сболтнула ли она чего лишнего — работу Дамблдора она никогда не читала, ограничиваясь пересказом в учебниках, и поэтому не знала, с тензорами там должно быть или без тензоров.

— Угу, — рассеянно и немного недовольно кивнул Дамблдор и продолжил делать то же самое, что он и делал до этого. Гермиона практически первый раз в жизни посмотрела на себя со стороны и должна была признать, что, когда она увлечена работой, она наверняка невыносима.

— Слушай, а что ты вообще делаешь в моем номере? — спросила Грейнджер, когда ей надоело созерцать размышляющего Дамблдора.

— А? — вскинулся Альбус, наконец полностью осознав, что он больше не один, и тут же исчез с подоконника. Гермиона ожидала, что он сейчас появится у нее за спиной с громким хлопком, как делал когда-то Фред, земля ему пухом, но Альбус решил развить бурную деятельность и аппарировал несколько раз подряд, размазавшись в темную полосу и вызвав у Грейнджер темные воспоминания военных времен.

— Это тебе, — наконец сказал Альбус, появляясь перед Гермионой, и наткнулся букетом на свернутое в сферу Протего и колючий боевой взгляд.

— Не делай так больше, — глухо сказала Грейнджер и опустила палочку.

— Не буду, — пообещал Дамблдор. — Я ее не нарочно съел.

— Кого?

— Ну, клубнику, — и Дамблдор смахнул с мягких юношеских усиков прилипший к ним зеленый листик.

— Альбус, — с улыбкой сказала Гермиона, принимая букет и творя вазу с водой. — Сотвори ведро и лед, пожалуйста.

Утром Гермиона проснулась от того, что Альбус звонко умывался над металлическим тазом, стоя в одних кальсонах.

— Неслышимость наложи, вундеркинд, — посоветовала Грейнджер, у которой с утра частенько бывало плохое настроение, особенно когда ее будили. — И давай собирайся, выписываемся.

— Как выписываемся? — удивился Альбус, отфыркавшись. — А почему ты тогда вчера не уехала?

— А ты догадайся, дурачок, — ответила Гермиона и заснула обратно.