Ещё один раз (джен)

Алиса Лонгботтом не умирает в больнице Святого Мунго.

Сорок лет она провела на четвертом этаже, за окном с занавесками в цветочек, и Невилл решает, что хватит, и убеждает целителей позволить ему забрать родителей домой. Они говорят, что это плохая идея:

— Вы отберете у них единственный знакомый им мир. Они бы вам за это спасибо не сказали.

Он благодарит за заботу, но настаивает, что так поступить необходимо. Его старший сын недавно съехал навстречу лучшей, яркой жизни, а младшая дочь поступает в Хогвартс; и хотя Ханна считает, что он и так слишком много на себя берет, он не может просто сидеть и смотреть — он должен был сделать это давным-давно. Как и предсказывали целители, Фрэнк и Алиса переезду не рады. Фрэнк сидит в комнате наверху, у окна, и растерянно наблюдает за магглами; Алиса бесцельно бродит по дому, роняя книги и лампы, сидит на диване, с пугающей потустороннестью рассматривает фотографии на стене.

Кажется, ей особенно нравится снимок с Невиллом, Ханной и тремя детьми. Алиса часто смотрит на него, а иногда снимает и подносит совсем близко к лицу, словно это помогает ей разобрать, что там, — пока Невилл аккуратно не забирает фотографию рамку у нее из рук и не садится рядом, объясняя, кто эти люди. Она всегда улыбается, кивает и показывает на Ханну — почему, он не понимает.

— Да, мама. Это Ханна. Твоя невестка.

Кивает. Улыбается. Показывает пальцем.

— А это я, вот, а вот Колин, Грегори и Мари, твои внуки. Я приносил к тебе Колина, когда он был маленьким, помнишь?

Кивает. Улыбается. Показывает пальцем.

— Да нет, наверняка не помнишь. Это было давно.

Мать продолжает улыбаться, словно все хорошо и иначе и быть не может; Невилл опускает плечи и делает то же, что и всегда, — ставит фотографию обратно и провожает Алису в комнату на втором этаже, дав ей чашку чая и кусок пирога.

(Пирог она ест, весьма неаккуратно, но к чаю не прикасается никогда. Однажды Ханна спрашивает, зачем он приносит матери чай, если та его не пьет, и он отвечает, что ему просто кажется правильным так поступать: может, однажды она все же его выпьет, может, однажды она все же вспомнит Колина, или Грегори, или Мари, или...

Может, однажды она выпьет чай и вспомнит Невилла.)

Фрэнк тихо умирает в середине зимы, и Невилл твердо решает проводить его как следует. На похороны приходят несколько пожилых волшебников и говорят о том времени, когда Фрэнк был аврором, показывается пара целителей, Гарри с Джинни не забывают зайти, — но никто кроме них не помнит Фрэнка Лонгботтома, жертву первой войны, которому потребовалось сорок лет, чтобы отдать душу.

— Он выглядит, как мог бы выглядеть кто угодно, — шепчет Джинни, — как чей угодно дед.

— Да, — медленно говорит Невилл. — Чей угодно дед.

Алиса держится дольше — бродит по дому, словно потерянный призрак, навечно пойманный в петлю-ловушку. Она похожа на сломанную пластинку, проигрывающую несколько тактов одной и той же песни — снова и снова. Ханну это раздражает, но она молчит, потому что для Невилла это важно, хотя одно и то же повторяется каждый день.

Кивает. Улыбается. Показывает пальцем.

— Помнишь Колина, мам? Когда он был совсем маленьким, я приносил его повидать тебя?

Кивает. Улыбается. Показывает пальцем.

Он очень хотел бы махнуть на нее рукой, но каждый день приносит ей чай, и каждую ночь выливает полную чашку холодного чая в раковину, моет ее и возвращается, и убирает крошки с футболки матери и с ее простыней. Она совсем не говорит, и Невиллу от этого больно, потому что он совершенно не помнит ее голос, и, честно говоря, он привез ее домой в надежде как-то достучаться до нее и вернуть — хоть на одну минуту, на одно слово, просто чтобы услышать ее голос прежде, чем он сам умрет, просто чтобы услышать, как она произносит его имя, и знать, что мать его помнила.

Накануне ее смерти идет дождь. В последнее время она сильно сдала, но все еще спускается, пошатываясь, с лестницы, и садится на кушетку, и берет фотографию семьи Невилла, и держит ее у самого носа, словно может понять, что там, если постарается как следует.

Тем утром он устало и разочарованно стоит на пороге и смотрит на нее. Он видит, какой хрупкой стала мать, как неровно она бредет, как словно тает на кушетке, но берет фотографию дрожащими пальцами, упрямо пытаясь понять, что такое семья — свадьба, дети, любовь, жизнь, Невилл.

Она наклоняет голову, и фотография выскальзывает из пальцев и падает на пол, стекло разбивается у ее ног. Невилл мгновенно оказывается рядом, поднимает все, убеждается, что мать не поранилась о битое стекло. Когда он стоит на коленях со сломанной рамкой, сложив на снимок кусочки стекла, она кладет ему руку на лоб и улыбается.

Она ничего не говорит, но гладит его по волосам и улыбается так, словно она — самая счастливая женщина в мире.

Он не устраивает для нее больших поминок, но его друзья все равно приходят.

— Никто не должен проходить через это в одиночку, — говорит Гарри, и Невилл так никогда и не поймет, благодарен он был за их присутствие или нет.

Он кладет ей фотографию в гроб, прежде чем опустить его в землю, и никогда не возвращается на ее могилу.