Simple steps (джен)

Первый… кошмар? Воспоминание?.. случился, когда они были на полпути к Корусанту. Оби-Ван, наконец-то, потерял сознание и провалился в сон, словно его больше не волновало состояние раненого и истощённого тела, лихорадка от многих инфицированных, воспалившихся ран начинала брать своё. Энакин поторопился предупредить медиков — и не один раз — о «маске и червях», как потребовал мастер, и они с озадаченным видом приступили к работе.

А когда поднялись, от их заключения волосы встали дыбом: «черви» означало мышечных червей, паразитов, заражавших мышечные ткани и выедавших их изнутри. Для их удаления требовалась срочная операция, но медблок корабля не был достаточно оснащён для неё, и приходилось ждать до возвращения на планету. Энакин долго смотрел на мастера, лицо которого то и дело искажала гримаса, и пытался представить себе его побег: когда все мышцы сковала агония, тело ослабло от голода и пыток, но всё же побег через весь пленный комплекс, спасение Альфы, сражения с охотниками за головами. Рука легла ему на плечо, и падаван дёрнулся, но увидел рядом с собой только Мастера Мунди, посылавшему ему в Силе сочувствие и поддержку. Внезапно родилась паническая мысль, что черви могли добраться и до сердечной мышцы; Энакин кинулся к туалету, и его вырвало над раковиной. Он не осмеливался думать, что может значить маска — он не был уверен, что сможет вынести это.

Три часа полёта в гиперпространстве Энакин провёл у кровати мастера, мысли и тревоги бешено крутились в его голове. Он пытался медитировать, но каждый раз, когда сознание начинало освобождаться, он чувствовал пробивавшуюся от Оби-Вана боль и в холодном поту обрывал медитацию. Прикосновения к руке мастера остались единственным, что придавало Энакину сил и надежду, ему, но не мастеру. Лихорадка сотрясала тело Оби-Вана, его голова болталась из стороны в сторону, с сухих губ изредка срывались слабые стоны. В какой-то момент его дыхание вдруг стало прерывистым, хриплым. Энакин немедленно приблизился, надеясь, что мастер приходит в себя.

Серые, с лихорадочным блеском глаза распахнулись, тусклые, затуманенные, больные. Руки дёрнулись к голове, и Оби-Ван вцепился в своё лицо, расцарапывая кожу обломанными ногтями и оставляя глубокие розовые следы.

— Мастер, Мастер! Всё в порядке! Ты в порядке! — закричал Энакин, схватив его за запястья и с лёгкостью отнимая их от головы.

Оби-Ван, не имея сил бороться, только заметался головой по подушке.

— Снимите её, — стонал он. — Снимите!

— Снять что? Мастер?

— Маску! Снимите её! Нет, снимите её!

Откровенно паникуя, Энакин, не веря собственной уверенности в голосе, схватил его за плечи.

— Мастер, нет никакой маски. На тебе нет маски. Ты на медицинском…

— Энакин, сними её! — Оби-Ван забился отчаяннее, и падаван в растерянности замер рядом, не зная, что предпринять. — Темно… Я не могу… нет Силы… сними её!.. Энакин!.. Мастер! Больно…

— Мастер! Мастер! — Энакин звал снова и снова, пытаясь докричаться до Оби-Вана, смутно замечая, что вокруг них собирались люди и врачи. Восприятие было перегружено, связь ревела и взрывалась болью, и всё, что Энакину оставалось делать, это опустить руку на волосы Оби-Вана, намотать на кулак и потянуть — почти дёрнуть. — Мастер! Ты чувствуешь? Я снимаю её с тебя! — второй рукой он взялся за бороду и осторожно провёл руками над головой мастера.

Медленно, очень медленно лихорадочные глаза Оби-Вана посветлели, и взгляд впервые осмысленно остановился на падаване.

— Я здесь, Мастер, — прошептал Энакин.

Оби-Ван закрыл глаза и снова потерял сознание. Меддроид быстро оттеснил Энакина и Мастера Мунди из комнаты.

— Что произошло? — сразу же спросил Советник, как только они остались одни.

Пересказ Энакина заставил цереанца сильно нахмурить свой высокий, ровный лоб. Выслушав падавана, Мастер Мунди немного походил по комнате, что-то обдумывая, а потом немедленно связался с Советом, и падавану опять пришлось вспоминать кошмарные минуты. Мастер Йода в голограмме совсем согнулся, его большие глаза медленно закрылись, заострённые уши дёрнулись и опустились. Мейс и остальные попытались расспросить подробности, но Энакин резко ответил, что его место сейчас рядом с мастером, он и так отсутствовал слишком долго. Боль в связи вспыхивала всё сильнее, Энакин, кроме того, и не хотел, чтобы Совет заметил, как он морщится от неё и вздрагивает. Дальний уголок сознания говорил, что Оби-Ван не согласился бы с ним, возразив, что лучшим способом помочь мастеру было довериться Совету, но он небрежно заставил его замолчать.

Боль становилась тем сильнее, чем ближе к мастеру он находился, но Энакин сознательно это игнорировал.

Второй кошмар случился очень похожим на первый: Оби-Ван снова начал расцарапывать себе лицо и умолять снять маску. Когда ему, наконец, ввели снотворное, меддроид привязал руки мастера к кровати, чтобы спасти его от самого же себя.

Хетт, джедай-тускен, появился, как только они вышли из гиперпространства и начали приближаться к конечной цели. За последние двенадцать часов Энакин потерял счёт лихорадочным снам и бреду Оби-Вана, а боль в его собственной голове к этому времени стала невыносимой.

— …Он успокоился? — спросил тускен.

— Пока да, — проговорил Энакин, массируя виски. — Снотворное усмиряет его совсем ненадолго. Неважно, что ему ввели, каким-то образом у него получается просыпаться. Но вот про что он говорит… — Энакин стал тереть сильнее, зарываясь пальцами в волосы, дёргая косичку, что угодно, чтобы освободить сознание от боли. Он уже и не узнавал, его ли или мастера она была. Черви пожирали мышцы, маска блокировала Силу хуже любого ингибитора, мысль о прикосновении к Силе вызывала ужас, и среди всего этого игривые подначивания, когда ломали кости, когда почти ласково скользили по коже ножи; неудачные побеги, больная тревога за Энакина и Джабиим, пытки Альфы на его глазах, требования наслаждаться ими. Энакин словно в насмешку, как и хотел, получал искаженное, размытое, но конкретное представление о том, что происходило с Оби-Ваном в плену. Страшнее всего была неизвестная маска и отчаянные мольбы Оби-Вана снять её — лишь бы он мог пожалуйста, пожалуйста, коснуться Силы без боли.

Рука на его плече. Здесь и сейчас.

— Твой Мастер необыкновенно силён, если пережил это, — проникновенно сказал Хетт.

— …Он всегда мог коснуться Силы, — Энакин словно не слышал его, измученный и безразличный к опасности доверия своих страхов Хетту — джедай уже знал его самый страшный секрет и не осуждал за него, действительно простил за фанатичный поступок, как впервые назвал его. Это наделяло его правом услышать и другие тёмные мысли. Сейчас Энакин слишком устал для беспокойства, что его могли неправильно понять. — Что бы ни случилось с ним, он говорит, что Сила ему чужая и больно касаться её. Что если повреждение непоправимо и он никогда не сможет коснуться её снова? — он чувствовал бы себя юнлингом, если разговаривал бы с кем-то другим, но Хетт, как и Оби-Ван, просто принимал его.

— Тогда ты будешь касаться Силы за него. Ты будешь жить его наследием и продолжением, а он будет жить через тебя.

Рука спала с плеча. Хетт сказал, что необходимо подготовиться к посадке.

* * *

Энакин прижался лбом к транспаристилу в наблюдательной комнате, стараясь вобрать в себя его прохладу. Всё бесполезно. Он мрачно следил за хирургами за стеклом, медработниками и джедаями-целителями, деловито работающими над удалением червей из мышц Оби-Вана. Это была кошмарная работа: лазер или другие, менее травмирующие способы извлечения использовать нельзя, и врачам приходилось разрезать и удалять вручную каждого паразита. Боль в голове становилась сокрушительной. В злости он ударил лбом о стекло, безуспешно пытаясь изгнать её.

— Переживаешь за мастера ты.

Энакин ничего не произнёс в ответ. Йода тоже следил за операцией, совершенно бесстрастный на вид. Как и положено джедаю, понимал Энакин, но это безразличие неожиданно вызывало в нём желание хорошенько пнуть тролля сапогом. Очередная вспышка боли отвлекла его, и он стукнулся лбом ещё раз, на этот раз сильнее.

— Биться так не следует тебе, — сказал Йода, тяжело опираясь на трость. — И без того страдаешь ты.

Энакин застонал, растирая виски.

— Сильна ваша связь с мастером. Поможет она тебе. Поможет Оби-Вану. Без тебя не справиться ему, опорой для него должен стать ты.

— Вы думаете, я не знаю? — огрызнулся Энакин, испепеляя почтенного Мастера взглядом, балансируя на грани взрыва. — Вы думаете… — начал он и резко остановился от внезапного озарения.

Энакину круто повернулся к операции за стеклом, из обрывков неожиданно начала складываться картина. Оби-Ван упоминал, что не может коснуться Силы, что ему больно… что тогда он чувствует сейчас? Даже без сознания, даже на операционном столе, Оби-Ван по-прежнему тянулся к Силе, но с какой целью? Не к целительному трансу — он постоянно просыпался, и почему от этого Энакин чувствовал боль? И ответ возник сам собой: Оби-Ван, лишённый Силы, искал утешение в последнем своём источнике сил — в падаване, в почти родном сознании, которого не чувствовал долгие месяцы.

— Ты сможешь касаться Силы за него.

— Сильна связь ваша. Поможет она тебе.

Энакин немедленно опустился на колени и глубоко вздохнул, заставляя себя расслабиться и начать медитацию. Это сработает. Это должно сработать.

Оби-Ван не мог отпускать боль в Силу и, поскольку ей было некуда больше идти, она переходила к Энакину, а он делал, как его учили. Он покорно принимал её, признавая сигналы тела мастера о помощи, и отпускал боль за него. Боль из связи перерастала в настоящую физическую, мышцы дёргались и горели огнём от последствий работы червей, но Энакин заставил себя принять её и отпускать. Волны накатывали одна за другой, но Энакина сейчас непросто было сбить с ног. У него была цель, задача, дело, и он будет хуже последней болотной крысы, если провалит его.

Энакин весь потянулся в связь, желая принять так много боли от мастера, как только сможет. Связь казалась невыносимо узкой, и, не отдавая себе отчёта, Энакин ринулся в неё, расширяя, углубляя, разжигая всем своим присутствием, лишь бы только завершить работу. Ещё больше боли хлынуло на него, и не просто физической, а совсем незнакомой, душевной — слова и чувства при звуках женского (…женского?) голоса. Обожгла боль от прикосновения к Силе, и Энакин отшатнулся, когда привычные плавные действия сорвала агония. Возможно, он уже доводил себя до предела — неизвестно, но Энакин заставил себя принять и эту боль и отдать её Силе. Что угодно, чтобы помочь мастеру. Тревога за Альфу, тревога за Джабиим, тревога за Энакина, тревога за мучителя (?) — всё текло через него и уходило, пока, наконец, он не оказался у спокойного прохладного моря — самого сосредоточения Оби-Вана Кеноби.

— …Энакин?

— Да, Мастер. И если ты спросишь, не сон ли это, я тебе бороду в голубой перекрашу.

— …Ты неисправим…

— Расслабься, Мастер. Всё будет в порядке.

Энакин продолжил сидеть на коленях в наблюдательной комнате, глубоко в медитации, продолжая делать свою работу. Он не заметил широко распахнутые глаза Мастера Йоды, не заметил его внезапно нахмуренный лоб, не заметил задумчивое поглаживание трости. Никто не заметил бы — изумление Мастера Йоды проявилось лишь на мгновенье, а после он сам начал медитировать.

Ему было, над чем подумать.