Полная чаша (джен)

Первую — пятилетнюю — годовщину битвы за Хогвартс отмечали в школе. Праздник вышел красивым, хоть и не без горечи — но именно это сделало его настоящим: не было тех пафосно-пустых речей, от которых Гарри начинало клонить в сон уже на четвёртой фразе. Зато были люди — все те, кто когда-то защищал школу, те, за кого он когда-то с лёгким сердцем пошёл умирать. И умер — пусть и не до конца.

Но это было давно — в прошлой жизни. В нынешней же младший аврор Гарри Поттер, два года назад окончивший Академию Аврората и работавший сейчас в отделе Особо Тяжких преступлений, давным-давно распрощался со своими романтическими представлениями об аврорской работе и, в очередной раз засиживаясь над анализом какого-нибудь допроса за полночь, вспоминал с досадой, как манкировал порой в школе некоторыми заданиями. Потому что знания в его работе требовались очень разные, и, потратив несколько часов на поиск нужного в книгах, обнаружить, что это изучали, к примеру, ещё на третьем курсе Гербологии, бывало очень досадно.

Впрочем, даже это не мешало ему искренне любить свою работу — но сегодня он был от неё свободен. Сегодня он был гостем, и одним из самых желанных. Это последнее обстоятельство Гарри, правда, скорее, расстраивало: он бы предпочёл сидеть за столом своего факультета, а не за почётным, неподалёку от министра магии Кингсли Шеклболта и директора Хогвартса Северуса Снейпа — пусть последнее было, пожалуй, даже немного забавно. Но его место было здесь — и он сидел и рассматривал зал, уже привычно отмечая для себя, кто и где сел, и кто, как и с кем разговаривает. И думал, что более мирного зрелища, пожалуй, не видел очень давно.

Вот только…

— Падма! Подожди!

Он весь вечер поглядывал на Падму Патил — на неё и на Дениса Криви. Для них обоих этот день никогда не станет по-настоящему праздничным и навсегда останется днём траура. Для них цена победы оказалась чудовищно высока… Вот Гарри и смотрел, готовясь, если что, поддержать — и только поэтому в какой-то момент увидел, что Падмы нет за столом Рейвенкло. Быстро оглядев зал, он обнаружил её стройную фигуру, затянутую в очень простое белое, без рисунка и украшений, платье неподалёку от дверей Большого Зала. Незаметно (как он надеялся) выбравшись из-за стола, почти побежал следом — и успел перехватить её уже за дверьми, по пути к выходу.

— Подожди, — повторил он, догоняя её.

— Зачем? — неожиданно резко спросила она. На её точёном лице застыло непонятное ему раздражённое и даже злое выражение.

— Слишком тяжело, да? — понимающе и сочувственно спросил Гарри и добавил негромко: — Я понимаю. Правда.

— Разве? — она сощурилась, и её черты на мгновенье стали резкими и острыми, напомнив Гарри нынешнего директора школы.

— Я не потерял в той битве никого из близких, — ответил он, — но…

— Ты НЕ понимаешь, — перебила его Падма. — Дело не в мёртвых.

— Нет? — Гарри слегка растерялся. Она злилась — он ясно видел, но не понимал, почему.

— Знаешь, зачем я сегодня пришла? — спросила она, вдруг заглядывая ему в глаза. И когда он качнул головой, продолжила: — Я надеялась услышать здесь хотя бы пару слов благодарности тем, кто сделал эту победу и возможной, и такой быстрой, какой она оказалась. Но, — слова звучали резко и зло — она чеканила их, и её голос, низкий от природы, хотя и был сейчас тих, звенел, — я ошиблась. Что ж — празднуйте, — она сощурилась и отвернулась было, но тут же вновь поглядела на Гарри и продолжила: — Оборону школы, Гарри, организовывали трое. Двое из этих троих учили нас почти год — и научили. И хорошо научили, — в её голосе зазвучала горечь. — Однако один из этих троих — с орденом и в почёте, а два остальных… — она сжала губы и замолчала.

— Ты о ком? — нахмурившись, переспросил её Гарри.

— О Лестрейнджах, — ответила Падма — так резко, словно хлестнула. — Но зачем вспоминать о них, правда? Они оба учили нас, они оба нас защищали — но один теперь в Мунго, а другой — в Азкабане, и оба там — навсегда. И о них можно просто забыть. И праздновать победу — кому интересно, кто и что для неё сделал, верно?

— Погоди, — Гарри, снова нахмурившись, помотал головой. — При чём здесь Лестрейнджи?

— Ты не знаешь? — в чёрных глазах Падмы мелькнуло изумление. — Они работали здесь в тот год. Оба. Учили нас.

— Знаю, — продолжал хмуриться Гарри. — Мне Джинни рассказывала… но я не думал, что они… они действительно многому вас научили? — недоверчиво спросил он.

— Научили, — сказала Падма. — Джинни, как я понимаю, не изменилась: как тогда на дух их не переносила, так и теперь. И не имеет значения, что они сделали. Её право. Но знаешь, — она повела плечами, будто от холода, — единственные люди, чью позицию «ненавижу — и не имеет значения, что они ещё сделали» я готова принять — это Невилл, его бабушка и Ханна Эббот. Остальные же… хотя какая теперь разница, — досадливо оборвала она саму себя. — Никому из них уже не помочь. Ты иди, — она кивнула на закрытые двери Большого зала, из-за которых раздавался весёлый праздничный гул. — Ты зря меня остановил — я не хотела никому портить настроение. Иди, — повторила она настойчиво. — Там праздник.

— Там — да, — кивнул Гарри.

— Ну вот и ступай, — она усмехнулась, и добавила мягче: — Это ведь, во многом, твой праздник. Твой, — повторила она. — Ваш. Но не мой.

И, развернувшись, решительно и быстро пошла прочь, к выходу.