Полная чаша (джен)

Ночь с пятницы на субботу выдалась трудной: Родольфус только заснул, когда его подняли сигнальные чары, и почти до рассвета они с Падмой привычно поддерживали дыхание Рабастана. Лишь когда показалось солнце, тот задышал, наконец, самостоятельно, и Родольфус в изнеможении уснул тут же, рядом с ним, прямо в кресле, которое у него даже не было сил превратить в кушетку. Приступ длился часов пять — дольше, чем когда-либо прежде, и Родольфуса это здорово напугало. Он бы вовсе предпочёл никуда сегодня не ходить, но в дом Люпинов его пускали нечасто, и поскольку он давно стал дорожить этими визитами, отменять нынешний попросту пожалел. В конце концов, для подобных случаев и существовали некоторые зелья — и одним из них он воспользовался. Это помогло: сонливость ушла, и Родольфус, убедившись в зеркале, что выглядит вполне сносно, собрался и ровно в три постучал в знакомую дверь.

Его встретила Нимфадора — или Тонкс, как она в какой-то момент велела ему себя называть вместо вежливого «миссис Люпин», которым Родольфус пользовался поначалу — и, привычно проведя гостя в комнату, усадила на диван в углу, а сама направилась к детям, строящим железную дорогу — чуть поодаль, на ковре перед камином.

— Принести вам чаю? — Лестрейндж вздрогнул от раздавшегося совсем рядом тихого знакомого голоса.

Ну конечно. Люпин. Муж-оборотень, видя которого Родольфус каждый раз изумлялся, до чего же тот мало походит на тех оборотней, которых знавал прежде.

— Лучше кофе, — вежливо попросил Родольфус.

— Сливки, молоко, сахар? — любезно спросил Люпин, и Лестрейндж качнул головой:

— Нет, спасибо. Просто чёрный.

Чья-то тень заслонила вход — и Родольфус, повернувшись, тихо выдохнул, увидев стоящую в дверях высокую темноволосую женщину, на которую, похоже, никто, кроме него, не обратил внимания:

— Меда.

Он поднялся и застыл, склонив голову в приветственном поклоне, и стоял так, покуда Андромеда Блэк — нет, Тонкс! — не вошла в комнату и, подойдя к нему, не сказала негромко:

— Родольфус.

— Мама, — спохватилась Нимфадора, подходя к ним. — Я говорила тебе, — начала она торопливо, — что…

Андромеда подняла руку, и Нимфадора умолкла.

— Как твой брат? — спросила Андромеда, внимательно глядя на Родольфуса.

— Так же, — ответил он и поправился: — Плохо. Никак. Я не знаю, как сформулировать. Прости.

— Мне жаль, — сказала она — и, обернувшись к дочери, велела: — Оставь нас.

Нимфадора пожала плечами, однако же спорить не стала и отошла к детям.

— Я слышала, что ты работаешь в министерстве, — произнесла Андромеда. — Верно?

— Да. Мне нужны были деньги, — откликнулся Родольфус. — Я умею не так много полезного, а там оказался нужен.

Они замолчали, и он теперь смотрел попеременно то на девочку, то на Андромеду, продолжавшую так и стоять у стола. А потом она развернулась и вышла — так же тихо, как и пришла.

Почему-то эта встреча вымотала его — выпила остатки сил не хуже дементора, с лёгкостью нивелировав весь эффект как бодрящего зелья, так и принесённого-таки Люпином вполне крепкого кофе. Дети продолжали вместе с присоединившимися к ним родителями строить на ковре путь из Лондона в Хогвартс, и Родольфус, не имевший возможности даже встать в дивана и размяться как следует, не заметил, как начал потихоньку дремать. И проснулся от того, что кто-то осторожно и вместе с тем очень настойчиво укладывал его на диван — и, открыв глаза, встретился взглядом с Андромедой.

— Ты едва держишься, — сказала она. — Ляг. Поспи.

— Я не… — слабо запротестовал он, но она уверенно положила руку ему на лоб и повторила:

— Ложись.

Не успев подумать, что делает, он накрыл эту руку ладонью и, закрыв глаза, прижал к своему лицу. Голова немного кружилась, как это бывает, когда при сильной усталости позволяешь себе, наконец, расслабиться, но ощущение было, скорее, приятным.

— Меда, — прошептал он, стараясь подольше удержать её руку.

— Что-то случилось с Басти, да? — спросила она негромко, и он, вздрогнув от этого «Басти», которого уже много лет не слышал ни от кого, почему-то ответил честно:

— Да. Но я привык. Так бывает, — он стиснул её руку и зажмурился.

— Спи, — сказала она, и он ощутил вдруг на лице её волосы.

И провалился в сон.

А когда проснулся, с изумлением увидел её же — сидящей рядом с диваном с книгой в руках.

— Меда, — сказал Родольфус, резко садясь.

— Что произошло? — спросила она так, будто имела на это право.

— С Басти? — зачем-то уточнил он. — Так бывает. Раз или два в неделю он порой перестаёт сам дышать. Или сердце вдруг замирает и останавливается… я привык. Правда, — улыбнулся он одними губами. — Только легче от этой привычности не становится.

— Понимаю, — неожиданно мягко проговорила она, откладывая книгу в сторону. — Я хотела бы навестить его. Ты позволишь?

Родольфус растерялся. Не считая целителей и, конечно же, Падмы, он никого не пускал к брату с того самого дня, как вернулся с ним вместе домой, и эта просьба застала его совершенно врасплох.

— Зачем? — наконец, спросил он, сам осознавая, насколько глупо это звучит.

Но Андромеда даже не улыбнулась.

— Он спас Дору, — сказала она. — И мы, всё-таки, родственники.

— Я не знаю, — сказал он хрипло. — Я не… не готов, наверное. Прости.

— Я не причиню ему вреда, — сказала она и мягко, и настойчиво.

— Я знаю! — он даже вздрогнул. — Просто не могу представить себе такого. Там не бывает никого — кроме, конечно, целителей… и сиделки, — добавил он.

— Сиделки? — переспросила она задумчиво.

— Басти нужен уход, — сказал Родольфус. — Я бы справился — но уже сложилось, что и утром, и вечером этим занимается мисс Патил. За редким исключением. Я бы вовсе не оставлял его без присмотра, — признался он, — но я понимаю, что необходимости в этом нет.

— Что ж, — Андромеда вдруг усмехнулась. — Я вполне могу быть сиделкой.

— Что? — ошеломлённо переспросил он.

— Скажем, раз в неделю, — невозмутимо сказала она. — Или два — если позволишь.

— Меда, — Родольфус откинул плед и, спустив ноги на пол, оказался с ней почти что лицом к лицу. — Я не…

— У тебя нет дочери, — сказала она. — Но есть брат. Представь, что кто-то спас его, и лежит теперь между жизнью и смертью, — она сделала паузу. — Я не в силах его вылечить — но хоть так. Позволь мне.

— Хорошо, — помолчав, согласился он.

— Ты боишься, — она неожиданно взяла его за руку. У неё были тёплые и сухие пальцы, и он вдруг подумал, что её руки совершенно не похожи на руки её покойной сестры.

— Я просто не ожидал, — сказал он, не шевелясь.

— Назначь день, — попросила она. — И приходи к нам, когда захочешь.

— Твоя дочь… — начал он, но Андромеда его перебила:

— Это мой дом, и мне решать. Но Дора не будет против, — добавила она мягче.

— Спасибо, — Родольфус, наконец, позволил себе оглядеться. Кроме них, в гостиной никого не было — а ещё стемнело и, похоже, уже давно. — Прости — мне очень неловко.

— Оставь, — она сделала неопределённый жест. — Ответишь мне на вопрос?

— Постараюсь, — говорить с ней Родольфусу было странно. Уж кто-кто, а она должна была бы просто выбросить его из дома — почему же?

— Что ты ищешь здесь?

— Сам не знаю, — отозвался он вполне искренне. — Ищу что-то.

— Чьи черты — его или её? — Андромеда отошла к слабо теплящемуся камину и неспешно начала подкладывать туда дрова.

— Его, — не задумываясь, ответил Родольфус. Его чуть знобило, как бывает после резкого и слишком раннего пробуждения, и он незаметно согрел себя чарами.

— Я не вижу их, — она закончила с камином и теперь неторопливо зажигала свечи — почему-то по одной. — Ни одной. Все шесть лет я искала их в ней — но их нет. Впрочем, — она повернулась, наконец, — я, с другой стороны, почти его и не помню. А на Беллу она почти не похожа.

— Почти? — переспросил он.

— Лоб и губы, — Андромеда направилась на стоящий в углу небольшой столик палочку и, передвинув его к камину, увеличила. — У Дельфини её губы и лоб — и такая же, в точности, линия волос. Ты не видишь?

— Нет, — с некоторой неловкостью признал он. — Я ведь смотрю издали, и так толком и не разглядел лица.

— Я вас познакомлю, — Андромеда начала, тем временем, накрывать на стол. — Но не прямо сейчас — и с одним условием.

— Что угодно, — предложил он, не раздумывая.

— Тебе нужно запомнить, что она не одна. Они с Эдвардом считают себя близнецами, и твой интерес к ней одной будет странен. Кстати, темпераментом она, вероятно, в отца — тут не мне судить, но она весьма спокойная и умная девочка. Впрочем, брата она нежно любит и, по-моему, слегка опекает. Так же, впрочем, как и отца — реального, разумеется, — Андромеда закончила сервировать стол и кивнула Родольфусу. — Поужинаешь со мной?

— Да, конечно, — он взглянул на неё с удивлением, но вопросов задавать не стал, вместо этого попросив: — Расскажи мне о ней ещё что-нибудь. Хладнокровна, значит?

Ему стало неуютно. Он понятия не имел, каким был Лорд в шестилетнем возрасте, но подозревал, что ему вряд ли были свойственны легкомыслие или страстность.

Впрочем, нет. Андромеда сказала иначе. «Спокойна». Можно приравнять спокойствие к хладнокровию? Нет?

— Вовсе нет, — Андромеда, кажется, удивилась. — Полагаю, я бы испугалась этого. Нет — она больше любит книжки и карандаши, чем шумные игры, но порой они с Тедди так носятся, что я боюсь, как бы они не расшиблись. Но беллиной истеричности в ней нет и следа.

— Твоя дочь согласится допустить меня к ней? — ему нужно было обдумать то, что она рассказала, и Родольфус пока сменил тему.

— Дора своенравна, — усмехнулась Андромеда. — Но ей сложно будет спорить разом со мной и с супругом.

— А он, значит, за? — надо же… за тебя вступается оборотень. Существо, которое так мечтала когда-то уничтожить твоя жена.

— Это он уговорил её вообще впустить тебя в дом, — Андромеда посмотрела на него с отчётливой иронией, а потом, развернувшись, извинилась и ушла за едой, оставив Родольфуса в глубочайшей задумчивости.