Полная чаша (джен)

Портреты молчали. Оказаться в доме, где прошло её детство, Андромеде было странно. Она медленно бродила по коридорам, заглядывая в давным-давно нежилые комнаты — пришедшая с ней Нарцисса осталась внизу, и Андромеда ходила по дому в одиночестве. Вид той комнаты, в которой она выросла, превращённый родителями в кладовку, вызвал у неё горькую усмешку — впрочем, она ожидала чего-то подобного. Сейчас, когда она сама была матерью, ей было дико подобное: ей самой порой непросто давались некоторые решения дочери, но как можно вычеркнуть из жизни собственное дитя? Такого она не могла понять. Однако её собственные родители с этим, судя по всему, замечательно справились — может, дело было в том, что дочь у них была не единственная?

Так и не добившись ответа у портретов, Андромеда спустилась вниз и какое-то время молча разглядывала стоявшую у дверного окна женщину, в общем-то, совершенно ей незнакомую. Они виделись в последний раз, когда Андромеде было восемнадцать — с тех пор прошла целая жизнь, и не одна. А ведь они в чём-то похожи, подумала вдруг Андромеда: у них обеих уже взрослые дети, причём дети единственные, и они обе потеряли мужей. Хотя у Нарциссы ещё есть надежда… если есть, конечно. Ждёт ли она мужа? Или же они давно стали чужими? Да и были ли когда-то близки? Андромеда плохо помнила Люциуса, и воспоминания эти были не слишком приятными: в юности он совсем не производил впечатления человека, способного любить. Хотя, конечно, кто знает…

— Ты скучаешь по нему?

Нарцисса ощутимо вздрогнула и порывисто развернулась.

— Скучаю, — ответила она просто. — Ты, наверное, удивишься, но мы любили друг друга. Всегда.

— Отчего же? — Андромеда подошла ближе. — Любят самых разных людей. Что ж, я рада за тебя, если так.

— Но не пожелаешь ему возвращения? — с горечью спросила Нарцисса.

— От моих пожеланий ничего не зависит, — возразила Андромеда. — Я не знаю, какова его вина. И мне сложно его жалеть.

— Ты честна, — Нарцисса слабо улыбнулась. — Всегда была такой.

— Не люблю делать вид, — спокойно ответила Андромеда. — Никогда не любила. Я почти не знала его, да и за что мне жалеть человека, который, пусть и косвенно, имеет отношение к смерти Теда?

— Ты ошибаешься, — Нарцисса сцепила руки. — У него в тот год даже не было палочки!

— Скажи, — Андромеда подошла ещё ближе, — он бы убил Теда, если бы получил приказ сделать это? Или просто оказался бы в том лесу?

Нарцисса сжала губы и, опустив голову, отвернулась, и Андромеда обругала саму себя. Зачем она так? Что Нарцисса могла изменить сейчас? Бить упавшего отвратительно — Андромеда подошла к сестре почти что вплотную и, коснувшись её плеча, негромко позвала:

— Цисси.

— Ты права, — Нарцисса вскинула голову. Её взгляд был сухим и тёмным. — Он убил бы его, конечно.

Что ж. Раз так…

— Ну а Дору? Свою племянницу-аврора убил бы?

— Никогда, — выдохнула Нарцисса. — Он не тронул бы твою дочь. И тебя.

— Ты уверена? — жёстко усмехнулась Андромеда, и опять пожалела о своих словах. Зачем она это делает?

— Да, вполне, — Нарцисса смотрела ей в глаза почти с вызовом.

Андромеде вдруг стало смешно. Стоило не видеться больше тридцати лет, чтоб, сойдясь, тут же разругаться. Как ни странно, сестру она понимала: Андромеда и сама бы на её месте встала на защиту отсутствующего супруга. Их кровь, блэкова — и ничем её не вытравишь. Ни опалой, ни побегом, ни вдовством. И в её дочери, Нимфадоре, это тоже есть — хотя та ни разу не видела никаких Блэков, кроме матери.

— Я не собиралась ссориться, — отступила Андромеда. — И не собиралась тебя задевать.

— Мы давно по разные стороны, — как-то очень устало проговорила Нарцисса. — Вряд ли можно это теперь изменить. Я сама от тебя отказалась, когда была счастлива, и нечестно было бы менять что-то сейчас.

— Нечестно? — Андромеда вскинула брови.

— Нужно иметь гордость в слабости не идти на поклон к тем, от кого ты отказался в силе, — с горечью сказала Нарцисса.

Блэкова кровь…

— Ты и не пошла, — неспешно проговорила Андромеда. — Это я тебе написала. И пришла первой — я.

— Ты, — тихо согласилась Нарцисса.

Андромеда вдруг заметила две тонкие морщинки, тянущиеся от крыльев её носа к уголкам губ — и ещё одну, ровно между тонкими, идеально выгнутыми бровями.

— Так что можешь оставить гордость, — почти мягко проговорила Андромеда. — Все приличия соблюдены. Если хочешь.

— Я не знаю, — губы Нарциссы дрогнули в еле заметном намёке на улыбку. — Мы не знаем друг друга — ты и я. То, что было когда-то — прошло. Мы обе совершенно другие.

— Можем познакомиться, — Андромеда улыбнулась и повторила: — Если хочешь.

— Хочу, — Нарцисса тоже улыбнулась и наконец-то протянула ей руку.

* * *

— Непростой случай.

Невысокий жилистый мужчина закончил, наконец, осмотр Рабастана и обернулся к Родольфусу. Он был явно в годах, хотя время обошлось с ним милостиво — несмотря на густую проседь в коротко остриженных волосах, прозрачные, словно морская вода, светлые голубые глаза смотрели живо и пристально.

Его привёл Снейп, несколько дней назад вдруг написавший Родольфусу с предложением обратиться к его учителю и туманным предположением, что тот, возможно, сможет чем-то помочь. Лестрейндж тут же согласился: потерять он ничего не мог, и подобную рекомендацию счёл достаточной. И теперь этот синьор Алессандро Морозини, в превосходно сшитом чёрном дорогом сюртуке, потратив больше часа на осмотр Рабастана, а перед этим — немногим меньше времени на опрос самого Родольфуса и Падмы, был готов вынести свой вердикт.

— Я пока не возьмусь ничего обещать, — его голос, ближе к баритону, чем к тенору, звучал уверенно и спокойно. — Мне нужно будет прийти ещё раз.

— Зачем? — возможно, это прозвучало резковато, но Родольфус устал. Никакого ответа он, похоже, опять не получит — только зря потеряет время и нервы.

— У меня есть некоторые предположения, синьор Лестрейндж, — мягко отозвался Морозини. — Их нужно проверить, но сейчас я сделать этого не могу, у меня нет необходимого зелья. Его нужно приготовить, а это требует времени.

— Много времени? — не сдержался Лестрейндж.

— Вы торопитесь? — с любезной улыбкой осведомился Морозини. Падма молча покачала головой и посмотрела на Родольфуса умоляюще, и тот, сдержавшись, ответил не менее любезно:

— Нет. Что вы.

— Мне потребуется пара недель, — сказал Морозини. — Не очень хорошо, что заклятье неизвестно — но посмотрим, что получится сделать.

Родольфус кивнул, вспоминая то немногое, что сумел узнать об этом человеке. Слишком мало! Главным, что его смущало, было некоторое несоответствие образа эксцентричного богатого сибарита, с удовольствием проживавшего фамильные деньги, и той малости, что удосужился сообщить ему Снейп. «Мой учитель». Чему тот учил, Снейп уточнять не стал — а Лестрейндж не задал вопроса. Впрочем, упоминание римской академии в качестве места, где подвизался этот господин, всё же прозвучало, и Родольфуса это слегка успокоило.

Что же, ладно… что он потеряет? Только время — даже не деньги, пусть они и перестали быть серьёзной проблемой. И ещё немного надежды, но её не стоит считать.

Проводив Морозини, Родольфус некоторое время стоял у окна, вглядываясь в серое осеннее небо, в котором как-то особенно беспокойно кружили сегодня с самого утра чайки. Бесполезно. Всё это бесполезно — а приступы становятся всё длиннее и чаще.

Мерлин, как же он устал.

Его вывел из задумчивости запах кофе. Обернувшись, он увидел стоящую рядом Падму и, забрав из её рук чашку, сказал с благодарностью:

— Не стоило.

— Если не пытаться, точно ничего не получится, — сказала она. — Рано или поздно найдётся кто-нибудь, кто отыщет проблему. И решение.

— Что вы думаете про мистера Морозини? — спросил он, залпом выпивая горячий и очень крепкий напиток. — Как профессионал.

— Что он очень хорошо разбирается в чарах, хоть и старается не выпячивать свои знания, — тут же сказала она. — И наверняка имеет целительский опыт. Хотя он не целитель, я полагаю.

— Почему? — заинтересованно спросил Лестрейндж.

— Первое — по тому, как он нас с вами опрашивал и как осматривал. Очень профессионально и точно, — начала объяснять она. — Второе — по некоторым особенностям терминологии. Правда, он иностранец, — добавила она задумчиво. — Но нет — я уверена, что он не целитель. Не могу объяснить, почему — но наверняка нет.

— Ну, моя жена тоже не была профессиональной убийцей, — жёстко сказал Родольфус. — Ей это не помешало. Мне вам хочется верить, — Родольфус поставил чашку на подоконник. — Посмотрим. Две недели — не такой долгий срок.