Полная чаша (джен)

— Меда…

Она шевельнулась в его объятьях и неохотно открыла глаза. И, встретив его взгляд, медленно улыбнулась и, высвободив руку, неспешно провела ладонью по его щеке.

— Что мы наделали, — прошептала она, вглядываясь в тёмно-серые, словно осеннее небо, глаза Родольфуса. В них мелькнула тревога, и Андромеда тут же добавила: — Как подростки… в темноте, на полу… под заглушающим… — она рассмеялась, и он тоже ответил ей тихим смехом:

— Я даже подростком никогда так не делал.

— Да я, в общем, тоже, — призналась она и, потянувшись, прикоснулась губами к его губам. Он ответил, и какое-то время они целовались — а потом поцелуи перешли в ласки, и в какой-то момент он, задыхаясь, прошептал:

— Что ты делаешь… я не мальчик давно и…

— Ещё скажи, что не хочешь, — насмешливо шепнула она, дотянувшись до его паха.

— Не скажу, — выдохнул он, опрокидывая её на спину.

А когда всё снова закончилось, они долго лежали: она — на полу, а он — на ней, опираясь на локти и на колени и глядя в её лицо с такой жадной нежностью, что Андромеда, в конце концов, не выдержала и сказала:

— Ты так на меня смотришь, что я начинаю бояться.

— Меня? — он сморгнул, приглушая взгляд, и неохотно опустил его ниже. — Прости. Прости, Меда, я…

— Несоответствия, — она улыбнулась и взяла его лицо в ладони. — Так глядят на святыни. Но я просто женщина, Руди. Немолодая и уже не слишком красивая.

— Ты женщина, да, — подтвердил он, снова прикрывая глаза, но на сей раз уже от нежности. — И прекрасная. Я не знаю никого красивей тебя, Андромеда.

— Ты каждый день видишь в министерстве десятки молодых лиц, — засмеялась она. — Нельзя льстить так грубо.

— Я не льщу, — сказал он серьёзно, и посмотрел на неё так, что не поверить был невозможно.

— Руди, — она провела кончиками пальцев по его лицу. — До сих пор я молчала, потому что не считала себя вправе обсуждать твою жизнь. Но теперь у меня это право есть, — сказала она утвердительно, — и теперь я хочу спросить.

— Спрашивай, — Родольфус тоже взял в ладони её лицо и провёл большими пальцами от уголков глаз к волосам. — Что угодно.

— Почему ты не женишься? — спросила она.

— На тебе? — Родольфус среагировал прежде, чем успел подумать — и улыбнулся. — Потому что не успел сделать предложение. Но я собира…

— Ты живёшь с Падмой Патил уже второй год, — сказала Андромеда, поморщившись. — Она достаточно подходит для того, чтобы греть постель, но недостаточно хороша, чтобы носить имя мадам Лестрейндж?

Родольфус, онемев, смотрел на сурово глядящую на него Андромеду, и понятия не имел, как ему реагировать: то ли оборвать неуместный разговор, то ли посмеяться нелепости высказанного предположения, то ли объясниться. Первое было бы проще и естественней, но он сделал над собою усилие:

— Ты права. Я действительно очень дорожу Падмой, и уничтожу за неё любого, если придётся. Скажу даже, если бы я любил её не так сильно, я бы в самом деле сделал ей предложение, — он выдержал паузу, с затаённым удовольствием разглядывая проступившее на лице Андромеды удивление, и продолжил: — Но я полагаю, что она заслуживает иметь рядом любящего мужчину — причём любящего её как женщину. А не как я. Знаешь, — добавил он уже серьёзно, — я и рад бы её полюбить — она того стоит. Но, во-первых, она заслуживает кого-то лучшего, а во-вторых, она тоже не видит во мне кандидата в супруги. Мне хочется думать, что мы с ней уже родственники, но... — он качнул головой и замолчал, старательно приглушая иронию в своём взгляде.

Андромеда выглядела… смущённой. Это было настолько необычно, что Родольфус позволил себе некоторое время молчать и смотреть на неё — и она, почти что оправдываясь, проговорила:

— Мне жаль, Руди. И очень неловко. Но что можно подумать, когда молодая женщина селится в доме взрослого немолодого мужчины?

— Что она, возможно, сиделка? — он совсем не хотел язвить, но удержаться не смог, хотя и произнёс это довольно мягко — и совершенно не ожидал последовавшей реакции. Андромеда вспыхнула вдруг, вся, целиком, как подросток залившись краской мгновенно, от шеи до корней волос и, судорожно вздохнув, прижала пальцы к губам.

— Прости, — прошептала она, и Родольфус, уже жалея, что позволил себе так с ней обойтись, покачал головой:

— Это ты прости. Меда, ты права — я ведь знаю, как это выглядит. Падма, насколько я знаю, никогда не скрывала, что работает на меня. Я поначалу надеялся, что это поможет и защитит её от таких слухов, однако этого почему-то не случилось. Она утверждает, что ей всё равно, а я, — он вздохнул, — малодушничаю, пожалуй. Я привык к её обществу, и с грустью думаю о том времени, когда она выйдет замуж: вряд ли они с мужем захотят жить в Лестрейндж-холле.

— А ты, значит, хотел бы? — спросила она, внимательно разглядывая его.

— Я хотел бы, — признался он с лёгкостью. — Но не представляю себе мужчину, который согласился бы на такое.

— Мне неловко будет теперь видеть её, — сказала Андромеда. — Вспоминая каждый раз, что я думала про неё и тебя.

— Она не знает, — успокаивающе проговорил он. — А даже если бы знала — пожала бы плечами и сказала что-нибудь про стереотипность мышления.

— Мерлин, — Андромеда рассмеялась. — Я действительно ощущаю себя девчонкой: такой же безапелляционно глупой, и такой же неприлично счастливой.

— Почему неприлично? — спросил он, проводя рукой по её лбу и густым тёмным волосам, в беспорядке сейчас разметавшимся по полу.

— Я вдова, — пояснила Андромеда, глядя на него смеющимися глазами. — Вдовам так себя вести не положено.

— Ты, — заговорил он, помедлив и очень тщательно подбирая слова. — Меда, ведь шесть лет прошло… Понимаю, что не двадцать — но ведь и не месяц.

— Ты так смотришь, — Андромеда притянула его к себе, и он лёг, ощущая под собой её тело. — Я не думаю, что Тед хотел бы, чтобы я всю жизнь прожила одна. Он бы ревновал меня, будь он жив — но не в смерти. Я не знаю, что у нас с тобой выйдет, — продолжала она, гладя его по спине и плечам. — Но мне хорошо с тобой — здесь, сейчас. Дальше будет видно.

— Мне нужно во Францию, — сказал он решительно, поднимаясь на локтях. — На пару недель… может, на три. По делам — но… поедем со мной? — попросил он. — Я тебе покажу Бретань и Нормандию, море, маяки… едем, Меда!

— И ты будешь где-то пропадать целыми днями, — она покачала головой, впрочем, продолжая улыбаться. — Нет, не стоит.

— Я не буду пропадать, — возразил Родольфус. — Видишь ли… я, пожалуй, удивлю тебя, но я — вернее, мы с мисс Патил и под патронажем Драко собрались открыть кафе. Нужен повар.

— Что? — Андромеда воззрилась на него с таким изумлением, что Родольфус против воли рассмеялся. — Ты? Кафе?

— Деньги, к сожалению, самостоятельно не размножаются, — пояснил он. — Я, конечно, хорошо сейчас зарабатываю, но должно же быть какое-то своё дело. То, чем занималась наша семья прежде, в общем-то, похоронил ещё мой отец — ну а мы с Басти даже не были посвящены в подробности. Всё равно начинать всё с нуля, и я выбрал…

— …кафе? — Андромеда расхохоталась, и тут же крепко его обняла. — Это самое странное, что я когда-либо слышала.

— Кафе — просто средство, — возразил Родольфус, хотя сейчас, слушая стук её сердца рядом с собственным, он вообще не хотел ничего говорить. — Я надеюсь разыграть карту Огдена — только не с виски, а с кальвадосом и сидром. Мы всегда отлично их делали — разве что не продавали. Я решил попробовать.

— О, я помню ваш сидр, — подхватила Андромеда. — Мне он нравился. Думаю, у тебя всё может получиться — чем, действительно, ты хуже старого Огдена? Кальвадос, конечно, не в английской традиции, но традиции меняются. А вот сидр у нас делают — хотя он не похож на ваш. Но зачем тогда кафе?

— Это Драко придумал, — усмехнулся Родольфус. — Решил, что это и доход дополнительный даст, и возможность начать продавать сидр. Но я там просто совладелец, и афишировать это обстоятельство не собираюсь. Официально им владеет Падма. Для открытия всё готово, но нам нужен повар, и мы решили, что это должен быть француз. Поедешь со мной? — повторил он.

Андромеда молчала с минуту, а затем, вдруг совершенно по-девичьи улыбнувшись, сказала:

— Поеду. И, наверное, как никогда в жизни удивлю свою дочь.

— И она меня арестует, — тоже улыбнулся Родольфус.

— Есть за что? — Андромеда вскинула бровь.

— Она хороший аврор, — ответил Родольфус. — Придумает. Например, что-нибудь про любовные чары.

— Они недоказуемы, — возразила она. — Это тебе не зелья — а ты ведь слишком хитёр для такого, правда? И потом, Родольфус Лестрейндж и любовные чары — это всё равно что арифмантика и садовый гном. Идём спать, — она села, потянув его за собой. — Очень поздно — я устала.

— Я могу остаться? — спросил он севшим вдруг голосом.

— Полагаю, ты обязан так сделать, — она поднялась и пошла к кровати. — Если боишься — можешь сбежать утром, — добавила она с весёлой иронией.

— То, чего я боюсь, не подвластно твоей дочери, — легко поднявшись, Родольфус крепко и решительно прижал к себе Андромеду и добавил: — К сожалению или к счастью — там будет видно.