Прогулка по дюнам (джен)

Бен, вдоволь наговорившись за утро, всю дорогу то ли медитировал, то ли просто дремал. Он не шевельнулся, когда Асажж, решив размять ноги, спрыгнула с банты и пошла рядом. Даже когда она залезла обратно и вытащила мечи, чтоб откалибровать их.

То ещё удовольствие, кстати сказать — на ходу перебирать рассыпанные по подолу мелкие детальки, но зато не так скучно.

Ближе к вечеру, когда дюны сменились бурыми скалами, банта перешла на тряскую рысь. Кеноби наконец-то подал признаки жизни и попытался утихомирить животное, но оно перестало слушать даже ласковые речи хозяина. В итоге он просто слез на землю, взял банту за повод и так повёл за собой. Асажж тоже спешилась.

— Что это с ней? Укусил кто-то?

— Нет, просто хочет домой. Тут недалеко осталось, полчаса ходу.

Вдоль скал вилась, стелилась под ноги едва заметная тропка. Каменистая почва поросла невзрачной, пыльной, как и всё на Татуине, растительностью, в которой шебуршала какая-то спугнутая шагами людей мелюзга. Банта на ходу обрывала жёсткие побеги и с довольным видом жевала, шлёпая мягкими губами. Порой попадались стелющиеся побеги с неаппетитного вида чёрными плодами, больше похожими на камни — Кеноби собирал их в полу плаща, сдав повод спутнице.

Что скотина, что хозяин. Оставалось лишь надеяться, что хотя бы гостью не будут кормить подножным кормом.

— У меня подозрение, что ты водишь меня по Юндланду кругами, — не выдержала Асажж.

— Ты меня раскусила. Я намеревался скормить тебя своему ручному крайт-дракону.

— Я уже не гожусь на роль жертвенной девы. Всё-таки собираешься кинуть меня посреди пустыни, или это неумная попытка сбить со следа тех сопляков?

— Они сюда не сунутся, — буркнул Бен, проигнорировав первую часть вопроса.

— Ты слишком самоуверен…

— Думаешь, я шутил насчёт крайт-дракона? Все знают, что в этих местах водится особенно крупный и злонравный экземпляр.

— …и беспечен, гуляя тут в одиночку. В чём подвох, Кеноби?

Он воровато огляделся и испустил жуткий, леденящий душу вопль.

Живность в траве прыснула во все стороны. Банта присела на задние лапы и замотала головой, словно пытаясь вывернуться из сбруи. Асажж, пытаясь её удержать, вцепилась в повод обеими руками; пятки сапог пропахали в грунте две глубокие борозды.

— Какого ситха ты это сделал?! Успокой свою животину, полоумный Бен, или я за себя не отвечаю!

Он смеялся, как мальчишка. Асажж, еле утихомирив банту, в сердцах попыталась огреть Бена чумбуром по пятой точке, и…

Увернулся, зараза. Увернулся так, будто даже не заметил намерений Асажж, и показал рукой на подножие очередной пыльной скалы. Там сверкал на солнце белый жилой купол — типичное здание для этих мест.

— Вот мы и дома.

Асажж ожидала увидеть внутри типичный мужицкий беспорядок — когда грязная посуда прячется под кроватью, на всех возможных поверхностях складируются полуразобранные железки, а на кухне словно взорвали протонную торпеду.

Реальность поразила её до глубины души. Такого она не видала даже у педанта Дуку. У старого графа было много всяких странных — и порой опасных — безделушек, расставленных по полочкам, столикам и просто на полу, но все они терялись в огромных пространствах и вечном полумраке дворца. Кроме того, чистоту там поддерживала целая армия дроидов-уборщиков.

В маленьком домике Кеноби просто не было ничего лишнего. Аккуратно заправленная койка, столик, табурет, сундучок. В дальнем углу — небольшой очаг, дверной проём за которым закрывала пожелтевшая от времени занавеска.

— Порядок в доме — порядок в голове, — прозвучала очередная цитата. — Будь так добра, подвинься.

Асажж поняла, что истуканом застыла на пороге, и поспешно шагнула в сторону. Сбросила на сундук плащ, сверху швырнула перчатки.

Бен с тючком в охапке протиснулся сквозь узкий дверной проём, неодобрительно покосился на ворох синей ткани, чуждо смотревшейся в этом засилье грязно-белого и ржавого, скрылся за занавеской и загремел в кладовке железками, привезенными из Мос Айсли. Что-то упало и с гулом прокатилось по каменному полу.

Асажж подумала, что не стоит туда соваться. Не сейчас. Вообще. Но всё равно сунулась.

Кладовка была под стать домику. Тесная комнатушка с верстаком у входа и со стеллажом вдоль дальней стены. На полках — тщательно рассортированные детали, ящики с инструментами, коробки с консервами, стопка книг — настоящих, печатных. Асажж присела на столешницу и потянула к себе одну книгу, заставив её пролететь в опасной близости от головы Бена. Он и ухом не повёл, полностью поглощённый процессом запихивания запасного генератора вглубь нижней полки.

«История Республики» — так гласил заголовок. Потёртая кожа, пожелтевшая бумага, выцветшие буквы. На форзаце — косые строчки, гласящие о принадлежности книги какому-то давно почившему учёному. Запах пыли и какой-то уютной затхлости. И неизбывная тоска, затаившаяся в каждой странице, недавняя, острая, такая знакомая… Другая книга — «Философские системы периода Гражданских войн». Третья — «О сравнении свойств природных и искусственно выращенных кристаллов». Четвёртая — «Физические основы электротехники». И цветным диссонансом — «Сказки и легенды», написанные для юнлингов простодушные байки о то ли позабытых, то ли вымышленных джедаях. На полях какой-то нерадивый ученик нарисовал пляшущих человечков.

Чужая печаль захлестнула с головой, спазмом перехватила горло. Асажж очнулась от забытья, услышав, как колотится её сердце.

Кеноби уже навёл порядок и теперь сидел на полу, рассеянно наблюдая за гостьей. Она почему-то смутилась и попыталась, по их старому обычаю, съязвить:

— Кто бы знал, что у скромного отшельника водятся такие сокровища… Где ты их только раздобыл?

Он не стал поддерживать игру.

— В Храме.

Его слова прозвучали шорохом всё той же безжизненной пустыни.

Асажж невольно потянулась к нему, запустила пальцы в выгоревшие волосы.

— Расскажи, что было.

Шелест засохшей листвы Датомира.

Кеноби мотнул головой, сбрасывая руку Ассаж, и ткнулся лбом в её колени. Она выждала минуту и вновь осторожно положила ладонь на тёплый затылок.

Бен заговорил, когда она уже не ждала этого.

— Мы так глупо влезли в эту войну… Защита демократии и Республики… Взрослые, мудрые. Слепые. Я думал, что успел зачерстветь… Даже не понял, как смог выжить, что уж говорить о… Почему нас стали убивать. Я пробрался в Храм…

Он опять смолк. Асажж не торопила.

Жужжание старой лампочки, гул влагоуловителя где-то за окном… Тяжёлое дыхание человека, годами живущего наедине со своими воспоминаниями.

— Все были на фронте, даже Стражей отозвали. Оставались юнлинги, несколько целителей и Йокаста Ню. Что они могли против 501-го? Старших просто расстреляли… Я вернулся домой слишком поздно.

— Говорили, что детей вернули в их семьи.

— И ты этому верила? — желчно хохотнул он.

— Я знаю цену имперским новостям, Кеноби. Не надо беречь мои чувства. Не забывай, что разговариваешь с военной преступницей и похитительницей детей.

— Что ты знаешь о том?

— Ничего достоверного. Всё, что не напоминало залитую сиропом сказочку для сентиментальных аристократок, я считала пугалом. Дезой, пущенной по кантинам, чтоб граждане боялись Вейдера. Кто он, Кеноби? Откуда он взялся? Ты знаешь это?

Он знал. Слишком крепко сжал пальцы на её икрах, слишком сильно прижался щекой к её колену. Потом посмотрел на Асажж.

— Это не деза. Я видел записи системы наблюдения. Он вырезал их всех. Подростков, готовых стать падаванами. Сорванцов, только-только получивших первый тренировочный меч. Трехлетних карапузов. Это были наши дети, Асажж, наше будущее!.. Мы бросили их ради химеры власти, и…

Она смотрела в голубые глаза джедая и думала о Маат, оставшейся ждать её на Илезии. О тихой, неуклюжей девочке, способной воспринять те обрывки учения Ночных Сестёр, что остались у Асажж, и передать их дальше, сквозь поколения. И о том, как Мать Талзин, заигравшись во всесильную ведьму, загубила клан, напоследок сумев спасти лишь одну, блудную дочь.

— Знаешь, Оби-Ван… — прошептала Асажж, соскользнув с верстака на пол. — У нас с тобой слишком схожие судьбы.

И, возможно, слишком схожие надежды.

Ночью ей приснился Храм.

Она стояла на галерее и смотрела, как на мозаичном полу тренировочного зала танцует человек — босой, без туники. Красиво, ярко, ослепительно. Словно язык пламени. Словно отблеск солнца.

Нет, не танцует он. Это бой с тенью.

Неподалёку от Асажж в окружении юнлингов разных возрастов стоял маленький зелёный джедай. Юнлинги старались вести себя степенно в его присутствии, не шумели, не хихикали, не ёрзали… Но лишь Асажж подумала, что это выглядит слишком неестественно, как всё изменилось. В сопровождении двух Стражей в масках возникла настоящая тень, закутанная в стандартный джедайский плащ. Сказав что-то своим конвоирам, она сбросила плащ, обувь — и вплела свою партию в танец света.

Асажж вдруг узнала в тени саму себя.

Дети загалдели, прижались к ограждению, жадно наблюдая за схваткой, и только одна девочка-подросток со встрёпанными рыжими волосами осталась стоять рядом с Йодой. Кулаки её были сжаты так, что сквозь тонкую кожу проступили синеватые жилки.

— Чувствуешь что ты, Лазутчик? — проскрипел старик. — Боль? Обиду?

Девочка замотала головой, ещё больше взъерошившись.

— Я… я не знаю, магистр Йода. Я думала, что при встрече мне захочется её убить, но… она теперь другая. Теперь мне просто грустно. У моего учителя действительно не было ни шанса против Вентресс.

Асажж вспомнила эту рыжую, вспомнила смерть её учителя, и ощутила укол жалости: заигралась в ситха, дурная девчонка, и сломала жизнь другому ребёнку по своему же сценарию. Сколько же было их, потерявших наставников…

Вспомнился и вечер накануне последнего разбирательства по её делу: тогда ей позволяли относительно свободно гулять по Храму. Она уже знала, что решит суд, но понятия не имела, что делать с обещанной амнистией. Этот странный, потешный бой каким-то образом показал ей путь. Помог понять, что настало время умереть.

— А там, внизу видишь что?

Сражавшиеся уже зажгли тренировочные мечи и начали стремительно плести яркое кружево, словно гипнотизируя наблюдателей. Стражи, не сговариваясь, стали отбивать навершиями посохов ритм — резкий, быстрый, дикий.

Девочка, прищурившись, следила за схваткой и, наконец, сказала:

— В них столько жизни… Они равны по Силе, и я не знаю, как кто-то из них может победить. Они могут сражаться вечно.

Произнесла это — и покосилась на Йоду, ожидая мудрых комментариев.

— Равны, говоришь ты. Хммм… И вечно сражаться будут.

Уши его поникли, большие глаза навыкате прикрылись веками. Старый джедай полностью ушёл в себя.

— Ошибку допустил я, — наконец сказал он, — и дорого стоить будет нам она. Понять не могу теперь, беды ждать откуда. По течению плыть остаётся нам.

Девочка вновь заговорила, не обратив внимания на то, что Йода заковылял прочь.

— Но я смотрю на них, и ощущаю такую радость, что мне хочется одновременно смеяться и плакать. И не хочется, чтобы бой заканчивался. Это слишком красиво.

Было ещё темно, когда она проснулась. Одна. Бена не было.

Нужно было собираться, но шевелиться не хотелось. В голову лезли дурные мысли и обрывки сна — на сетчатке глаз до сих пор мерещились следы вспышек от скрещенных мечей.

Мысли, мысли… Кеноби — это очевидно — считает, что её привела сюда Сила и столкнула их вместе. Иначе откуда у него появилась такая уверенность в искренности Асажж? С чего вдруг такой резкий скачок от паранойи к почти полному доверию? Позавчера её встретила настороженность, достойная лучших сторожевых псов. Вчера он был любезным, почти что… милым, даже привёл тёмную ведьму в своё убежище и выдал кусочки мозаики, складывающейся в изумительную картину.

Тот Оби-Ван, которого знала Асажж, никогда не упускал возможности влезть в самую гущу событий. Где какая заварушка помасштабнее, там всегда сверкал его меч и раздавались ехидные комментарии, а теперь, когда по Галактике то там, то сям возникают движения, недовольные Новым Порядком… Любое из них только порадуется, если завербует в свои ряды бывшего магистра — не только в качестве умелого бойца и дипломата, но и как символ Старой Республики. Вот только бывший магистр вот уже девять лет старательно притворяется мёртвым, скрываясь на родной планете своего вспыльчивого ученика.

Пропавшего без вести.

Носившего в себе тьму. Недоучка-ситх Вентресс чуяла это, но почему-то прежде не придавала значения.

Бывшего доверенным лицом канцлера… императора.

Способного своим падением причинить боль лучшему другу. Ту самую боль, что до сих пор, вопреки всем указаниям Кодекса, Кеноби так и не смог отпустить, и которая ныне пряталась среди древних книг.

Но… как бы Кеноби не изображал из себя сломавшегося под гнётом обстоятельств человека, верить ему не хотелось. Он больше напоминал фанатика, скрывавшего от мира свою последнюю надежду и готового пожертвовать ради неё всем. Даже собой.

Последняя из Ночных Сестёр намеревалась возродить клан.

Последний из джедаев лелеял мечту — воссоздание Ордена.

Входная дверь открылась с резким гулом. Оби-Ван бесшумно прошёл через комнату, сел на табурет, положил на стол бинокль и устало потёр глаза. Асажж следила за ним из-под ресниц — за угольно-чёрным силуэтом на фоне неба глубокого синего цвета, обрамлённого окном.

Каким Бен будет сегодня?

Асажж сразу же получила ответ — тихий, серьёзный. Ирония осталась во вчерашнем дне — там, где они говорили о гибели Храма. Где вспоминали, как всё пошло под откос.

— Я рассчитывал, что дальше ты пойдёшь одна. До дворца была удобная тропа, и банта к тебе уже привыкла…

— Но?

— Там уже ждут. Хоть ты относишься к этим наёмникам с презрением, их слишком много.

Она села, опустив ноги на ледяной пол, и потянулась за одеждой, аккуратной стопкой сложенной в изголовье. Смятое шерстяное одеяло кусало спину.

— Я не собираюсь лезть на рожон.

— Поэтому я проведу тебя обходным путём. Будешь на месте ещё до заката.

Асажж зашуршала тканью. Свободные брюки, рубаха с воротником-стойкой. Сапоги, широкий пояс — о крепление звякнули рукояти мечей.

— Ты изменилась, — со странной интонацией произнёс Бен.

— Тот, кто не способен меняться — умирает.

Плащ из дорогой, тёмно-синей узорной ткани, давний дар одного сенатора. Змеиные перчатки — забавно, если кожу на них в самом деле добыл Бен.

— Тот, кто меняется слишком резко, убивает себя прежнего. Но мне нравится, какой ты стала.

— Ты тут не при чём, — сказала Асажж.

Маска.

Соврала, конечно. Самую чуточку, но соврала. Есть то, признаться в чём не позволяет гордость.

Например, что когда дико раздражавшая Вентресс жалость и снисходительность к выкрутасам взбалмошной девчонки сменилась уважением к равной, она поняла, что правильно выбрала свою дорогу. И что зачем-то ей стало важно мнение назойливого джедая.

Что однажды она, ситх подери, тоже стала его уважать.