Вереск и звезды (гет)

Таварвайт удивленно взглянула на предводителя Стражей Аннуминаса.

— А что именно о нем следует думать? Я уже говорила, что ты выбрал мне отличного проводника. Добавлю теперь, что воителем он тоже оказался хорошим и смелости ему не занимать. Вот, пожалуй, и все.

— Ты уверена? — Каленглад всмотрелся в лицо охотницы и кивнул. — Да, ты, действительно, уверена… Значит я все же ошибся, думая, что, устав вершить чужие судьбы, ты решила заняться своей собственной. Не знаю, правда, радоваться ли этому или огорчаться.

— Я решила заняться своей судьбой? Что ты имеешь в виду?

— Только то, что Тадан, как некогда я сам, рискнул поверить в наваждение лесных теней, в те мороки, что нашептывает по ночам тишина северного Эвендима. Стражи Аннуминаса хранят не одни лишь руины, но и предания былых времен, однако скверно бывает, когда кто-то начинает верить, будто предания способны ожить, — говоря это, следопыт вернулся к созерцанию гобелена, хотя и не похоже было, что он хоть что-либо в нем видит. — Этой ночью над поросшими вереском холмами вновь зажгутся звезды. Так же они горели и тридцать лет назад, и триста, и пять раз по триста. Человеку трудно представить такую бездну времени, а тебе?

— Я помню, как выслеживала белого варга на торфяных болотах в Южном Лихолесье, — сказала таварвайт, тоже глядя на гобелен, размытые и выцветшие узоры которого вызывали у нее смутную тревогу. Неужели соткавшему полотно мастеру недоставало настоящих руин, щедро разбросанных вокруг озера? Зачем было тратить дни, которых атани и без того отмерено немного, чтобы изобразить три невысоких каменных холмика, столь неуместно смотрящихся на ровной площадке разрушенной почти до основания крепости, сиротливо ютящейся на вершине безлесного холма? — Теперь трудно сосчитать, сколько зим с тех пор прошло, но думаю, что их минуло больше трех сотен. Было и много других охот, более ранних, однако времен, когда Таур-э-Ндаэделос именовался Зеленым лесом, я не застала. Отец рассказывал о них, но ныне это всего лишь предание, которому не суждено ожить и о котором бесполезно скорбеть. А вереска и у нас хватает, только вот для того, чтобы увидеть звезды, нужно идти далеко на север — туда, куда еще не добралась Тень.

— Да, — согласился следопыт. — Тьма с востока способна затмить звезды в небе, однако те, что сияют в глазах дивного народа, под сенью Тени лишь разгораются ярче. И хотя век у них бывает покороче, чем у небесных, по меркам вереска они одинаково бессмертны. Есть у них и еще кое-что общее: и тем, и другим звездам знакомо чувство справедливости, но им едва ли будет дано когда-нибудь узнать, что такое приязнь. Впрочем, в этом их можно понять, ведь для того, чтобы приблизиться к кому-либо, звезде придется упасть с небосвода, а падать всегда больно. Но как быть тому кусту вереска, который решится поднять голову и взглянуть на звезду?

— Значит, по-твоему, Тадан решил взглянуть на звезду? — спросила охотница, не уверенная, правильно ли она понимает слова Каленглада.

— Хуже, — ответил старый следопыт. — Он твердо намерен до нее дотянуться. Вот потому мне и хотелось узнать, не передумала ли звезда и не решила ли снизойти до северных холмов. Увы, ее путь по-прежнему пролегает в небесных сферах, а потому сейчас нам неплохо было бы попытаться решить, что делать дальше. Мне довелось сполна узнать, каково это — в любом движении лесных теней пытаться разглядеть облик той, что ушла, не обернувшись, чтобы вернуться через добрую половину человеческой жизни, не постарев ни на день. И я не желаю Тадану ни подобного наваждения, ни подобного безнадежного ожидания.

Таварвайт нахмурилась. Все-таки в словах предводителя Стражей Аннуминаса была некая неправильность.

— А почему ты желаешь говорить и решать за него? Разве Тадан не способен сделать выбор сам? Впрочем, как я уже говорила, мне плохо известны обычаи дунаданов. Возможно, у них предводитель обязан вмешиваться в судьбу любого из своих воинов, меняя ее по собственному усмотрению.

— Обычаи таварвайт мне известны еще хуже, — отозвался Каленглад. — Но я полагаю, что даже у них отец все же имеет право принять участие в судьбе собственного сына.

— Сына? — растерянно повторила охотница, разом утратив весь свой запал. — Тадан твой сын? Да… должно быть мне следовало догадаться. Он очень на тебя похож.

Каленглад тяжело опустился на скамью напротив эльфийки и устало спросил:

— Ну и что мы со всем этим будем делать, Фередир Горделерон?

Нейенналь молча смотрела на выцветший гобелен. Желтоватые пятна никак не хотели складываться в осмысленную картину — даже странно, каким образом только что таварвайт могла отчетливо видеть пейзаж, вполне свойственный окрестностям Ненуиала. Старый следопыт тоже молчал, очевидно ожидая ответа. Наверное, самым правильным было бы уйти прямо сейчас, хотя бы на следующие полвека избрав дороги, лежащие как можно дальше от пристанища Стражей Аннуминаса. Даже если Каленглад прав и память атани куда менее милосердна, чем предполагают квенди, никакой вины охотницы в этом не было, а значит, не было причин испытывать сожаление. Тогда почему же ей так трудно принять окончательное решение?

Воцарившаяся в соборной зале тишина наваливалась на плечи неподъемным грузом. Нейенналь глубоко вздохнула и осведомилась:

— Мне будет дано хоть немного времени, чтобы сделать выбор?

— Конечно, — ответил следопыт.

Следующие два дня эльфийка провела среди лесистых холмов близ восточного берега Ненуиала, сторонясь даже старых руин, которые могли бы напомнить ей о присутствии в этом суровом крае людей. Увы, попытки были бессмысленны — люди сами решили напомнить ей о своем присутствии. Выяснилось это на исходе второго дня, когда на гребне лощины, в которой обустроила бивак таварвайт, возникла закутанная в серый плащ всадница на взмыленном пегом коне. Охотница ожидала ее приближения, положив на колени лук. Никакой опасности в атани, конечно, не было, однако ощущение находящегося под ладонью оружия придавало таварвайт уверенности. Всадница откинула капюшон, вызывающе встряхнув рыжими волосами. Только после этого Нейенналь узнала незваную гостью — ее почтила своим визитом та самая девица, которая встречала Тадана в ночь, когда на Тиннудир был приведен плененный нуменорец. Как Тадан тогда ее назвал? Кугуминуаль? Нащупывая пальцами холодные пластины рога драконида, охотница ждала, когда следопытка заговорит.

Понукая коня спуститься по скользкому склону, Кугуминуиаль подбоченилась, словно желая обрести уверенности, которой на самом деле не ощущала.

— Эй ты, эльфийская ведьма! — крикнула она, не спешиваясь. — Я пришла за тем, что принадлежит мне!

— И за чем же именно? — тихо спросила охотница.

— А то не знаешь! — из серо-зеленых глаз Кугуминуиаль только что искры не сыпались. — Может, вас в лесах и не учат тому, что чужое брать — скверно, зато у нас этому обучают на раз-два. С тех самых пор, как ты явилась на остров, Тадана будто подменили! Возврати мне его сердце!

— Его сердце все еще у него в груди. Если оно тебе так нужно, ступай и спроси сама — может, отдаст.

Кугуминуиаль тряхнула головой.

— Лжешь! Там осталась одна лишь пустота, и даже говоря со мной, он видит перед собой другую. Ты, ты… Да можешь не надеяться, что я позволю ему выбрать сушеную воблу, которой кости из королевских усыпальниц в ровесники годятся! Свой-то саван где оставила?!?

Нейенналь вскочила на ноги, рывком натягивая лук.

— Довольно, — сквозь зубы сказала она, держа атани на прицеле. — Кажется, тот, кто учил тебя не воровать, забыл упомянуть об уважении, которое следует выказывать к собеседнику. Мне даром не сдался твой смертный друг и клянусь, что с завтрашнего дня и до скончания века ноги моей не будет на Тиннудире. С Таданом делай все, что заблагорассудится, но, если не удержишь, подумай хорошенько — может, дело не в ком-то, а в тебе самой? А сейчас ступай прочь, не испытывай моего терпения.

Несколько мгновений девушка взирала на таварвайт едва ли не с ненавистью. Затем, звонко крикнув, пришпорила коня. Прыжками взбираясь по склону, пегий скакун было оскользнулся, но затем выровнял ход и скрылся среди деревьев, мягко ударяя неподкованными копытами по сырой земле. Возвратив стрелу в колчан, Нейенналь устало опустилась на расстеленный плащ, слепо глядя на прогоревшую золу костра. Пора было уходить. Она это прекрасно понимала, но столь же хорошо за прошедшие дни охотница успела понять одну простую истину — ей не достанет сил покинуть Эвендим по собственной воле. Она совершила ошибку, рискнув слишком пристально всмотреться в водную рябь, и теперь северный край превратился в тюрьму — без стен и без решеток, но по прочности не уступающую темницам в подземельях лесного дворца владыки Трандуила. То, что эльфийка испытывала сейчас по отношению к Тадану, не могло, просто не имело право быть влюбленностью, но чем же тогда это было?

Дождавшись наступления ночи, таварвайт вернулась на Тиннудир и сообщила Каленгладу о своем намерении немедленно отправиться в Город Королей. Принятое Нейенналь решение об отъезде являлось единственно возможным для нее компромиссом и больше всего походило на побег. В развалинах старой столицы без сомнения было опасно, но там была знакомая, привычная опасность. Здесь же эльфийке казалось, что она идет по тонкому осеннему льду, готовому вот-вот треснуть; и кто знает, что ждет подо льдом. Предводитель Стражей Аннуминаса не стал ее отговаривать и лишь пожелал удачи.

Твердо намереваясь исполнить брошенное сгоряча обещание и больше не возвращаться на остров, охотница решила забрать коня и добираться до Эхад Гартадир верхом. Теперь, когда она примерно представляла себе дорогу, это казалось все еще трудным, но вполне осуществимым делом. Сонный Калатердир, на лице которого запечатлелся немой вопрос «И чего дивному народу спокойно не спится по ночам?», сочувственно потрепал чалого жеребца по холке и посмотрел на таварвайт, как на смертницу, однако советов давать не стал. Когда Нейенналь выводила из конюшни оседланного скакуна, возле лагерного костра она увидела Тадана. Подойти? Попрощаться? Эльфийка даже сделала шаг вперед и застыла, заметив спешащую к костру женскую фигурку, закутанную в плащ. Кугуминуиаль тоже, видать, сегодня не спалось. Наваждение растаяло. Эльфийка тряхнула головой, резко отвернулась и одним махом взлетела в седло. Подстегнутый плетью конь зло взвизгнул и сорвался с места в галоп, отстучав подковами частую дробь по старым камням моста. Задержись охотница у конюшни еще хоть на минуту, ее, возможно, немного утешило бы плохо скрытое разочарование Тадана, когда тот увидел, кто пришел скрасить его одиночество в предрассветный час. Но что сделано — то уже сделано.

Следующие недели для Нейенналь слились в единую кровавую круговерть — по случайному ли совпадению, или по какому-то тайному замыслу Амартиэль, но ожесточенные уличные бои в Аннуминасе не утихали ни днем, ни ночью. А в редко выпадающие спокойные минуты таварвайт охватывало желание бросить все, вскочить на коня и домчаться до Тиннудира… Бороться с ним охотнице пока удавалось достаточно успешно, однако эльфийка с завидным постоянством ловила себя на том, что всматривается в фигуры приходящих в Эхад Гартадир следопытов, пытаясь отыскать среди них одного-единственного. Впрочем, покуда походило, будто Каленглад твердо вознамерился сдержать оброненное при прощании обещание, что Тадана в Аннуминасе не будет. Зато в один из дней в Городе Королей появился Каранир. Случайно повстречав следопыта в лагере, Нейенналь хотела после краткого приветствия пройти мимо, однако дунадан остановил ее окликом.

— Фередир Горделерон, у меня для тебя послание от Тадана.

— Я не желаю знать его слов, — быстрее, чем следовало бы, ответила охотница.

— Ты уверена? — только и спросил следопыт.

— Да.

Больше Каранир не пытался завести с таварвайт беседы, и в следующий раз эльфийка увидела его лишь несколько дней спустя, когда дунадан в сопровождении небольшого отряда мрачных и изрядно потрепанных соратников возвратился в Эхад Гартадир откуда-то со стороны Тирбанда. С собой следопыт нес замотанный в тряпье продолговатый предмет, по очертаниям походивший то ли на копье, то ли на штандарт, и даже с расстояния Нейенналь могла ощутить исходящее от ноши дунадана зло — затаившееся как свернувшаяся в клубок змея, но не становящееся от этого менее опасным. В лагерь Каранир заходить не стал, оставшись у поста часовых, охраняющих восточный вход. Извещенный о прибытии следопыта Даэрдан покинул шатер командующего и также вышел к входу в лагерь, что само по себе настораживало. Совершенно случайно охотнице довелось оказаться свидетельницей их разговора.

— Все-таки раздобыли? — спросил Даэрдан, кивнув на сверток. — А где владелец? Неужто Гулдуркир добровольно решился его отдать?

Осунувшийся и словно бы постаревший за считанные дни на добрый десяток лет Каранир молча провел большим пальцем по горлу.

— Ясно. Ну покажи хоть, что это за нуменорский артефакт такой…

— Дрянь — она дрянь и есть, хоть нуменорская, хоть мордорская, — ответил следопыт, однако тряпье все же развернул, являя взгляду черный посох, густо покрытый причудливыми орнаментами, багровеющими подобно углям, что тлеют, просвечивая сквозь трещины в обугленном дочерна дереве. На угрюмом лице Даэрдана нарисовалось отвращение.

— Так вот ты каков, Танн Моргул, наследие павшего Нуменора, — тяжело роняя слова, произнес командующий, рассматривая посох. — Силен, ничего не попишешь. Но Гулдуркиру помочь ты не смог при всем своем могуществе. Одного лишь не пойму, чего ради Тадан желает, чтобы его доставили на Тиннудир? Сжечь бы это творение тьмы, да так тщательно, чтобы кроме пепла ничего не осталось.

Каранир болезненно поморщился.

— Я был бы только рад, — понизив голос, сказал он, — но у нашего молодого предводителя иное мнение и иные планы. Чего уж там говорить, если он даже к словам нуменорца рискует прислушиваться, лишь бы доказать, что достоин… — следопыт осекся и быстро глянул на таварвайт. Понимая, что она здесь лишняя, Нейенналь предпочла удалиться.

Тем же вечером Каранир покинул Аннуминас, унося с собой зловещую добычу, однако ощущение томительного ожидания грядущей беды, возникшее у охотницы при виде посоха, никуда не подевалось. Оно, казалось, витало над древними камнями города, придавая болезненный красноватый оттенок солнечному свету, и этот оттенок постепенно становился все насыщеннее. А спустя еще два дня Город Королей почтил визитом Лаэрдан.

Величественный советник Каленглада был последним существом на свете, встречи с которым таварвайт могла ожидать среди обильно окропленных кровью руин старой столицы атани. Тем больше было ее удивление при виде нолдо, сменившего изящно украшенную шелковую мантию на походную куртку следопыта. И хотя даже в столь простом одеянии Лаэрдан ухитрялся сохранять прежнее надменное превосходство, Нейенналь показалось, что серебристо-серое сияние его глаз утратило обжигающий холод, приобретя взамен слабый оттенок сожаления. Впрочем, скорее всего эта перемена эльфийке и вправду только померещилась, поскольку когда нолдо заговорил, в словах его слышалось лишь уже знакомое охотнице снисхождение.

— А, таварвайт! Ты все еще здесь? Чем можешь похвастаться? Хороши ли охотничьи угодья мертвого города?

— Не жалуюсь, — ответила Нейенналь.

— Приятное известие. А вот на Тиннудире с твоим уходом воцарилось полнейшее уныние, поддавшись которому кое-кто из дунаданов всерьез заинтересовался обычаями обитателей Таур-э-Ндаэделос.

— Какими обычаями? — против воли уточнила охотница. Кого именно имеет в виду Лаэрдан, ей не хотелось даже спрашивать.

— Весьма специфическими, — одними губами улыбнулся нолдо. — Если желаешь подробностей, лучше тебе будет осведомиться у атани самой.

— Благодарю за совет, но боюсь, что последовать ему я не смогу, — ответила эльфийка. — Путь на Тиннудир мне заказан.

Нолдо приподнял бровь, изображая вежливое удивление. Впрочем, сарказм из его голоса все-таки исчез.

— Даже так? Что ж, возможно, ты сделала правильный выбор. Желаю, чтобы тебе достало сил не жалеть о нем. Удачной охоты на прямом пути, Фередир Горделерон.

Лаэрдан слегка поклонился и неторопливо направился к западному выходу из лагеря, откуда можно было попасть в прилегающие к пристаням Аннуминаса кварталы. Больше Нейенналь его не видела ни в Эхад Гартадир, ни в окрестных руинах. А на рассвете четвертого дня с момента их встречи по лагерю прошелестела весть о том, что Лаэрдан угодил в засаду ангмарцев в Барад-Тиронне, пытаясь в одиночку забрать принадлежащий Амартиэль палантир. Говорили также, будто посланному Каленгладом вслед нолдо отряду смельчаков действительно удалось завладеть видящим камнем и будто Лаэрдан с двумя добровольцами из числа следопытов до последнего прикрывали их отход.

Что с нолдо сталось дальше и удалось ли ему вообще уцелеть в сражении, никто не знал, зато откуда-то было известно, что перед уходом с Тиннудира Лаэрдан имел продолжительную беседу с Мордрамбором с глазу на глаз, поэтому вывод был однозначен — без черных чар нуменорца здесь не обошлось. В то же самое утро свет восходящего солнца в глазах таварвайт окончательно приобрел кровавый оттенок, и охотница, наплевав на гордость, данные клятвы и здравый смысл, покинула Эхад Гартадир.

Чалый скакун летел птицей, а Нейенналь казалось, что они застыли на месте, как мухи, увязшие в янтарной смоле. То, что она не загнала коня, можно было списать лишь на чудо. Уже за Там Намбартом, пробираясь среди холмов вдоль берега Ненуиала, роняющий хлопья пены жеребец трижды вставал как вкопанный, и лишь после изрядных понуканий и нескольких ударов плети с жалобным ржанием продолжал путь. Близ конюшен Тиннудира Калатердир, едва глянув на состояние дрожащего мелкой дрожью скакуна, тихо выругался и, покрыв ему спину войлочной попоной, силком отволок как можно дальше от бадьи с водой, к которой тот попытался было дотянуться. Саму же эльфийку сразу перехватил Каленглад.

— Горделерон, ты снова здесь? Это хорошо, ибо я как раз хотел за тобой послать с просьбой нарушить данную тобой клятву хотя бы на краткий момент времени. Идем. Зрелище будет неприятным, не скрою, и все же я вынужден потребовать от тебя присутствовать при нем.

— Что случилось? — тревожно спросила охотница. Торопливые слова старого следопыта уже внушали ей подозрение, а когда сразу после этого он в сопровождении еще трех бойцов направился к цитадели…

По лицу Каленглада пробежала тень.

— Пока — ничего, — жестко ответил он. — Но сегодня я намерен подчинить булатный клинок своей воле. Сегодня Мордрамбор заговорит, пусть даже для достижения этого Колхамниру потребуется лоскут за лоскутом снять с него всю кожу. И говорить он будет то, что надобно знать нам, а не то, что необходимо ему для плетения очередной интриги. Довольно того, что мы потеряли Лаэрдана. Ждать, когда он нанесет очередной удар, я не собираюсь.

— В таком случае чего ты хочешь от меня? Вести допросы я не умею.

— Зато, как утверждает Тадан, можешь слышать слова нуменорца, не доступные остальным.

— Разве? А мне он сказал, что это наваждение от усталости, виновно в которой бездорожье северного Эвендима. Кого же из нас твой сын пытался ввести в заблуждение?

Каленглад мотнул головой.

— Доведись мне стать свидетелем подобного, я бы тоже вел речь о наваждении. Однако Лаэрдан говорил с нуменорцем в точности таким же образом — Тадану случилось застать окончание их разговора, и увиденному им можно доверять. Не знаю, что за черная магия позволяет нуменорцу скрывать слова, но, если им что-то будет сказано, я желаю это знать наверняка. Идем же! Время не ждет. Что с тобой?

Нейенналь вряд ли смогла бы ответить, даже если бы ответ был ей известен. После первого же шага, сделанного эльфийкой в сторону цитадели, грудь ее пронзила ледяная боль. Не в силах пошевельнуться или сделать вздох, охотница с ужасом наблюдала, как тень поглощает белый мрамор строения. На небе не было ни облачка, однако цитадель стремительно погружалась во мрак. Такого таварвайт не доводилось видеть даже на подступах к Дол Гулдуру.

— Что? — Каленглад с силой встряхнул ее, приводя в чувство. — Что ты видишь?

— Тьма… — еле слышно выдохнула Нейенналь, расходуя последний оставшийся в легких воздух. — Пришла…

— Мордрамбор! — отрывисто, словно ругательство, выплюнул следопыт и бросился к входу в цитадель.

Нейенналь упала на колени, судорожно всхлипывая. Спазм отпускал ее, возвращая способность дышать, однако нависшая над Тиннудиром тень, казалось, вытягивала из эльфийки все силы. Лишь мысль о том, что там, в самом сердце тьмы, мог оказаться Тадан, помогла ей подняться на ноги.