Психотерапевт и Апокалипсис (джен)

Аннушка так и не приучилась к аккуратности

в обращении с опасными для жизни жидкостями...

Пётр Павлович Евстигнеев, психотерапевт, сидел на двадцатом этаже высотного офисного здания недалеко от центра Москвы за широким столом своего кабинета в ожидании очередного клиента. К нему должен был прийти Сергей Семёнович Кудряшов, мужчина двадцати семи лет, записавшийся накануне через его личный интернет-сайт с запросом по поводу прокрастинации. В письме молодого мужчины не было ничего необычного, он жаловался на жуткую лень и склонность откладывать все свои дела на последний момент, всюду опаздывать и спать до полудня. Пётр Павлович предполагал стандартный сценарий работы. Он несколько отрешённо листал лежащие перед ним бумаги и витал в своих мыслях.

Несмотря на свой анамнез, Сергей Семёнович явился на приём ровно в означенный час. Это был высокий худощавый молодой человек с взъерошенными тёмными волосами и бледной кожей. Одет он был дорого, но небрежно. Тёмное стильное пальто было помято и застёгнуто не на ту пуговицу, на шее криво болтался шарф, из-под которого выглядывал воротник белой рубашки.

Сергей Семёнович бегло окинул взглядом кабинет, как-то прерывисто поздоровался, прошёл к столу и неловко плюхнулся в кресло напротив психотерапевта. Пальцы его рук суетливо и нервно забарабанили друг о друга.

— Вы чем-то обеспокоены? — начал Пётр Павлович, окидывая взглядом своего очередного клиента.

От этого вопроса Сергей немного расслабился и живо ответил:

— Да, да, это так. Спасибо вам, что обратили на это внимание и поинтересовались. Я... — он замялся.

— В своём письме вы пишете, что вам очень трудно собираться и концентрироваться на различных делах, что вы откладываете всё на последний момент, либо же вообще предпочитаете отказаться от того, чтобы что-то сделать, — перечислил Пётр Павлович.

— Вы что-то начали о моём беспокойстве, — напомнил Сергей, не давая перевести тему.

Пётр Павлович внутренне неприязненно поморщился. Ему не нравилось, когда клиент делал попытки увиливать от хода беседы, который задавал он. Беспокойство — это тот зверь, которого нужно "брать" не в лоб, но подкрадываться к нему с тыла, иначе может сбежать.

"Но, ладно, пусть скажет сам" — решил позволить ему Пётр Павлович.

— Хотите поделиться этим? — спросил он.

— Боюсь, вы не готовы услышать о причинах моего беспокойства, доктор, — каким-то блеклым голосом ответил Сергей.

— Вы сделали этот вывод за меня, я правильно понимаю? — поднял на него глаза Пётр Павлович.

Сергей Семёнович с некоторым отвращением слегка скривился и промолчал.

— Понимаете ли, в психологии это называется атрибуцией, — заговорил Пётр Павлович. — Вы сейчас заочно приписали мне мысли, чувства, выводы, которые я, якобы, мог бы сделать из ваших слов, и, видимо, даже представляете себе мои дальнейшие действия в связи с этим. А, меж тем, я даже не знаю, о чём вы хотите мне поведать. Вся эта игра происходит лишь в вашей голове. Вы часто так поступаете — решаете за других людей, о чём они думают, что чувствуют и что намерены делать?

— Я ни черта не решаю за них! — вдруг вскипел Сергей, резко вскакивая с кресла.

Он в беспокойстве начал метаться по кабинету, его взгляд блуждал, дыхание стало частым и прерывистым.

— Люди уже всё решили сами, они уже создали своими руками все события, которые происходят в их жизнях! — с каким-то отчаянием говорил он. — Они считают, что я грубо вмешиваюсь, причиняю им боль, разрушаю их жизни, но они сами тащат меня в них, чтобы потом сидеть и рыдать над последствиями!

— Вам тяжело выстраивать взаимоотношения с людьми? — стараясь ровным тоном своего голоса успокоить клиента, выдвинул гипотезу Пётр Павлович. — Расскажите, как это обычно происходит.

— Например, так, — так же резко успокаиваясь, усаживаясь обратно в кресло и манерно закидывая ногу на ногу, ответил Сергей Семёнович. — Живёт свою жизнь самодовольный психотерапевт и думает о том, что он постиг все тайны бытия, и может учить жизни других людей. Но он всего лишь пустое место, которое дарит людям очередную иллюзию — иллюзию счастья и стабильности, иллюзию контроля, иллюзию ответов. И что остаётся делать мне? Мне приходится идти к нему. А дальше...

Он внезапно впал в задумчивость и устремил взгляд вглубь себя.

— Кого вы сейчас имеете в виду, о ком говорите? — попытался уточнить Пётр Павлович.

— Вам придётся самому ответить на этот вопрос, — пожал плечами Сергей Семёнович.

— Зачем мне отвечать на него? — вопросительно посмотрел на собеседника Пётр Павлович. — Вы пришли ко мне, чтобы решить свою проблему или зачем?

— Решение моей проблемы будет вашим крахом, — медленно проговорил Сергей Семёнович, делая паузу после каждого слова. Дальше он продолжил живее, но немного приглушённым голосом: — Вы сами позвали меня к себе, я не просился. Но вы позвали, и вот я пришёл. Я тот, кто идёт до конца, ибо в этом моё назначение. Если я вошёл в чью-то жизнь, это — до конца. Я не уйду, пока не сделаю, того, что суждено.

Пётр Павлович как-то опасливо посмотрел на клиента. То, что тот говорил, вызвало в нём странные чувства. Он отогнал их от себя и постарался продолжить разговор.

— Я не совсем понимаю вас, о чём вы говорите? Вы записались ко мне на приём на моём сайте, изъявили желание прийти. Сергей Семёнович, что вами движет? Возможно, у вас был неудачный опыт работы с каким-то психотерапевтом, и вы пришли ко мне, чтобы закончить тот разговор, который не закончили с ним?

Взгляд Сергея вновь стал каким-то рассеянным, он будто немного смешался, ушёл в себя и сбивчиво заговорил:

— Возможно, возможно... с другим терапевтом… что же было с другим?..

В следующий момент он уже полностью собрался и, глядя на Евстигнеева в упор, абсолютно ясными глазами, продолжил:

— Вы ведь размещали рекламу об услугах, которые вы оказываете? Вывешивали список проблем, с которыми помогаете справляться? Вы же желали множество клиентов для своей практики? Звали их? Так?

Пётр Павлович с интересом изучал поведение своего странного визитёра.

— Вы хотите обсудить количество клиентов, которых я принимаю? — спросил он.

— Нет, нет, нет... Количество здесь вовсе ни при чём... — Сергей отрешённо покрутил головой и задумался, будто профессора рядом и в помине не было.

— Так что вы хотели рассказать о вашем беспокойстве? — вернул его к беседе Пётр Павлович.

Тот несколько удивлённо поднял на него глаза и заговорил вначале растерянно, но с каждым словом всё более уверенно и напористо. Заканчивал речь он как заправский оратор.

— Моё беспокойство... Конечно... Меня очень беспокоит состояние экологии нашего мегаполиса. Вас это не тревожит? Здесь же совершенно нет ничего, что вырабатывало бы кислород. Жидкие одиночные деревья или микроскопические скверы. В городе нет воздуха. Его приносит откуда-то ветром, но в самом городе воздуха нет. Накрой его колпаком, и мы все загнёмся через пару часов в таком режиме.

— Вам кажется, что на город должен опуститься какой-то колпак? — уточнил Пётр Павлович. — Откуда у вас эта мысль?

— Нет, колпака не будет, — мотнул головой Сергей Семёнович. — Будет ураган. Он сдует наш город к чёртовой матери. Все дома, что выше деревьев, будут снесены. Машины сдует с улиц города. Его будут зачищать.

Евстигнеев всё внимательнее буравил глазами клиента и продолжал расспросы:

— Кто вам внушил эту мысль? Зачем вы циклитесь на ней?

— От нескольких месяцев до нескольких лет, — продолжал говорить тот, не обращая внимания на вопросы терапевта. — Срок. Я только жду момента наивысшей концентрации зла человека. Я сделаю это в момент апогея.

— Сделаете что?

— Понимаете, док, — вдруг вновь, полностью переключая всё внимание на терапевта, заговорил Сергей, — все наши дела, вся суета не имеют никакого значения. Работа? Заработки? Вещи, чаяния, мечты? Всё будет унесено ветром. И не останется ни-че-го. Вот у вас есть то, что вам дорого? Эти дипломы, сертификаты, степени, регалии, звания. Вас любят, уважают. А очень скоро это всё не будет иметь никакого значения. Когда вы окажетесь на доске посреди затопленной водой улицы, и будете молить о спасении, а спасения не будет, ибо спасать будет некому.

— Расскажите о себе, — предложил Пётр Павлович. — Вы переживали подобное?

— То, что я переживал, было намного хуже, — лицо Сергея Семёновича исказилось гримасой невыносимой боли. — Я был тем, кто убивал. Кто отправлял людей в эту холодную воду, из которой нет спасения.

Он замолчал, устремив куда-то вдаль напряженный взгляд.

— Вы отправляли людей в воду? — глядя на него исподлобья, спросил Пётр Павлович. — Вы хотели спастись сами и отправили кого-то на верную смерть?

— Вы написали книгу, очень умную книгу, — вновь проигнорировал его вопрос Сергей и заговорил о своём. — О ней вскоре никто не вспомнит. Она уйдёт в небытие за ненадобностью.

— Моя книга очень востребована, — возразил Пётр Павлович. — Люди покупают её и используют для того, чтобы улучшить свои жизни.

— Улучшить жизни? — изогнул бровь Сергей Семёнович. — Как вы можете помочь улучшить чьи-то жизни, если планете каюк? Какая установка вам самому поможет на гнилой доске посреди затопленного города? Вам, промокшему до нитки и лишившемуся всех ваших регалий?

— Но эта доска наверняка прибьётся к какому-нибудь берегу, где я найду почву под ногами и кров, — предложил версию Пётр Павлович.

— Там уже будут мародёры, которые отберут у вас последнее, а не помогут вам, — махнул рукой Сергей.

— Печальный сценарий вы рисуете, — кивнул Евстигнеев. — Зачем вам это нужно?

— Это один из множества возможных, — бегло заговорил Сергей в ответ. — Но наиболее вероятный для вас. Зная его, вы сможете подготовиться, изменить свою жизнь, или хотя бы прожить последнее время с большей осознанностью. Я оказываю вам услугу.

— Разве я просил вас об услугах? — с напором спросил Пётр Павлович.

— Нет, — мотнул головой Сергей Семёнович. — Вы хотели от меня кое-чего другого. Но я не могу дать вам то, чего вам хотелось бы. Я не из этих.

— Давайте вернёмся к вашему запросу, — перевёл разговор Пётр Павлович. — Итак, вы писали о прокрастинации. Расскажете о ней?

— Да ради бога, — чуть разводя руки в стороны, заговорил Сергей Семёнович. — Я уже многие годы ничем не могу заняться в жизни. Начать строить дом, водить авто, прибираться в квартире. Вот давеча я так завалил её, что пришлось разгребать хлам целых одиннадцать часов кряду. Это в тесной-то холостяцкой однушке, можете себе представить?

— Сколько времени вы копили хлам? — поинтересовался Пётр Павлович.

— Это имеет значение? — поднял брови Сергей. — Я могу копить его несколько месяцев, а могу завалить дом за пару недель.

— Это обязательно — заваливать его? — спросил Евстигнеев.

— Конечно, нет. Можно жить аккуратно, каждый раз прибирая за собой и оставляя чистоту, — живо объяснил Сергей. — Я раньше так и делал. После меня ни соринки не оставалось.

— Почему вы раньше так делали?

— Мне было радостно жить. Это, знаете ли, приятно, когда вокруг красота, — с охотой отвечал Сергей Семёнович. — Мне не хотелось её нарушать, а хотелось наоборот — делать так, чтобы её стало ещё больше, и удивлять этой красотой других.

— Каких — других? — Пётр Павлович ощущал, что они подбираются к ответу.

Сергей, вновь презрительно скривившись, посмотрел на терапевта. Ему явно хотелось выругаться, но он сдерживался.

— Вам неприятен этот вопрос? — спросил Евстигнеев.

— Нет, отчего же, — выдохнул Сергей Семёнович. — Нормальный вопрос. Мне неприятна ваша реакция на мой ответ.

— Какая реакция? Вы же ничего не ответили.

Пётр Павлович уже давно смотрел на посетителя со скепсисом, ему было ясно, что этот случай относится к профилю специализированных учреждений, но почему-то ещё продолжал беседу. А Сергей Семёнович опять переключился на свои мысли:

— Скажите, доктор, вам хотелось когда-нибудь делать что-то для других? Просто для всех, любых окружающих вас людей, птиц, деревьев, кустов. Просто делать что-то, от чего им всем было бы радостно и хорошо. Бесплатно. Каждый день, каждый миг.

— Эмм... — Пётр Павлович замялся.

Нет, ему точно ничего такого делать никогда не хотелось. Каких, к чёрту, кустов?

— Вы даже не думали о таком, верно? — спросил Сергей.

— Вам бы хотелось чем-то таким заниматься? — поинтересовался Евстигнеев.

— Мне не только хотелось, я так жил, долго жил, всё время жил, пока не... — Сергей Семёнович вновь задумался.

— Как давно началась ваша прокрастинация? — спросил Пётр Павлович.

— Это... Неравномерно... Я не... — сбивчиво промямлил тот себе под нос.

— То есть иногда вы впадаете в неё, а иногда вновь живёте нормально?

— Нет, нормально я уже давно не живу, — возразил Сергей Семёнович. — Последнее время вообще не живу.

— Вообще не живете? Почему?

Сергей откинулся на спинку кресла и засунул палец в нос, начав без стеснения ковыряться в нем.

— Ураган, — гнусаво ответил он. — Потоп. Какой смысл убираться, если ваш дом очень скоро будет смыт?

— Почему вы одержимы этой идеей? — спросил Пётр Павлович. — Она позволяет вам не убираться дома. Почему именно вы не хотите убираться? Вы говорили, что раньше убирались для других. Где эти другие сейчас? Их больше нет в вашей жизни? Кто приходил к вам тогда, когда вы убрали квартиру за одиннадцать часов?

— А-а, это была хозяйка квартиры, — махнул рукой Сергей Семёнович. — Мне не хотелось её пугать и расстраивать. И выслушивать её ругань тоже.

— Кто ещё приходит к вам? Кто ваша семья?

— Это сложный вопрос, док, — задумчиво ответил Сергей Семёнович. — Сейчас никого. Зачем семья, если всё ежедневно летит в тартарары? Что я могу им дать? Своей жене, детям? Стабильность? Это иллюзия. Красоту? Она будет сломана. Богатство? Оно будет смыто. Здоровье? Они будут ранены. Нет, док, в эти времена я семью заводить не рискну. Да и в прежние не решился бы, зная, что нас ожидает. Возможно, когда-то...

— Но вы можете сейчас подготовиться, — предложил Пётр Павлович. — Заработать денег, построить дом, вы же хотели?

Сергей Семёнович скрестил пальцы рук у лица и молча уставился на терапевта.

— А как у вас с работой? — продолжал расспрашивать тот. — Вы писали, что везде опаздываете, спите до полудня. Это создает проблемы и в работе?

— В работе? — включился он. — Абсолютно нет. У меня никогда не было проблем с работой. Там всё хорошо. Ибо иначе и быть не может.

— Никогда не было проблем или не было самой работы? — посмотрел на него исподлобья Пётр Павлович.

— У меня свободный график, — ответил мужчина в растрёпанном пальто. — Я действую тогда, когда нужно действовать. Тут всё очень естественно и закономерно, поэтому никакой лени нет.

— Почему вы не можете перенести то же и на отношения или... уборку дома? Вам требуется больше свободы, никаких обязательств? В работе у вас есть какие-то инструкции?

— Какие, к черту, инструкции, док? — расхохотался Сергей. — Какие могут быть инструкции у любви или красоты? Они просто есть, живут, здравствуют. Инструкции есть только у людей. Глупые инструкции. Вы можете жить без инструкций?

— У каждого человека есть инструкции в том или ином виде, — задумчиво ответил Пётр Павлович. — Распорядок дня, рецепты блюд, какие-то договорённости. У вас творческая работа, вы можете позволить себе быть свободным художником?

— Абсолютно свободным — нет. Я подчиняюсь законам мира, в котором живу. И это хорошо.

— Какие это законы?

— Законы... — Сергей Семёнович поднялся и подошёл к окну, оглядывая лежащий внизу город, и неспешно заговорил. — Закон равновесия добра и зла. Ещё закон, который у вас называется законом сохранения энергии. Ничего не появляется из ниоткуда и не исчезает в никуда. За всё приходится платить. Закон любви, закон отдачи. Закон неотвратимости последствий. Обожаю этот закон. Вы не представляете, док, какой это кайф — срываться с неба и нестись на землю со всей своей мощью, а затем сметать с неё всю грязь. Закручивать её воронкой и выдирать с корнем…

Пётр Павлович сидел вполоборота, вперив в спину клиента взгляд.

— О, сколько надменности и холода в ваших глазах, — произнёс тот, оборачиваясь и перехватывая его взгляд. — Вы смотрите на меня, как на умалишённого. Вам плевать на всё, что я говорю. Вы печётесь только о своей заднице. Вы живёте в иллюзии, док. Ваша работа нужна вам только для того, чтобы затаскивать в ту же иллюзию побольше народа. Чтоб вам не было страшно и неповадно в одиночестве. Вы ведь очень одиноки, не так ли? Вы давно запретили себе все ваши чувства. Вы анализируете всех, включая вашу жену и детей. Ваши инструкции — это то, что позволяет оставаться вам на плаву. И вы отворачиваетесь от тех людей, с которыми они не работают, удаляете их из своей жизни. Неудачных пациентов. Несговорчивых коллег. Нелогичные события из жизни. Они выбивают вас из колеи, о, как выбивают! Спасают только успокоительные и антидепрессанты. Кстати, где они у вас? В кармане пиджака? Ах, вы его сняли и оставили в зале для совещаний. Вы ушли с него в своих мыслях, тревожных, навязчивых. О чём вы думаете, док, о чём?

Пётр Павлович взглянул на себя и обнаружил, что он и впрямь сидит без пиджака. Он внезапно почувствовал себя будто бы голым.

— Думаю, нам стоит обсуждать ваши мысли и проблемы, а не мои. Вы так не считаете? — спросил он.

— Вы всё ещё считаете, что у меня есть проблема? — резко возвращаясь в клиентское кресло и пронизывая терапевта ясным взглядом, спросил Сергей Семёнович. — Мои рассуждения были логичны, разумны и весьма здравы, вы не находите?

— Вы хотите обосновать необходимость существования вашей проблемы, вы не хотите её решать?

— Мне хотелось, чтобы вы поняли её закономерность и отговорили меня её решать, — чётко ответил Сергей Семёнович.

— Вам для этого нужно было платить деньги и приходить на приём к терапевту? — поднял бровь Пётр Павлович.

— Мне нужно было попасть к вам, — отчеканил Сергей.

Эта фраза почему-то заставила сердце Евстигнеева напряжённо сжаться. Он оправился и продолжил:

— Ко мне? А чем я так "знаменит"?

— Вы это и сами знаете, — скучающе ответил Сергей. — Чувствуете, но не хотите признаться себе. В том, что вы давно уже не живёте, а обманываете людей. Лицемерите. Смотрите, там, на улице, поднимается ветер. Уже темнеет. Мне пора идти.

Он поднялся, вновь подошёл к окну и раздвинул рамы. В кабинет ворвался сильный порыв ветра и поднял в воздух бумаги, снёс с полок стоявшие ровными рядами папки.

— Что вы делаете?! Закройте окно! — Пётр Павлович вскочил и отлетел вглубь кабинета, затем, преодолевая порывы, подошёл обратно к столу. Ветер усилился и тот, скрипя по полу, двинулся на него. С полок полетели книги, одна из них чуть не угодила профессору в голову. Упал на пол и разбился вдребезги цветочный горшок.

— А-а-а, а-а-а, закройте окно, чёрт вас дери! Что происходит?! — орал Пётр Павлович.

Сергей Семёнович стоял у окна и смотрел вниз, не двигаясь. Это было странно, но ветер лишь слегка трепал полы его пальто. Он развернулся, и ветер в комнате начал закручиваться воронкой. Она постепенно вобрала в себя и закружила все разбросанные вещи. С грохотом начали падать стеллажи. Сергей Семёнович чуть отклонился в сторону от окна, воронка вылетела в него, унося с собой всё офисное барахло. Кабинет опустел.

— Ну вот, теперь здесь намного чище, вы не находите? — перекрикивая рёв ветра, торжествующе спросил Сергей. — Почувствуйте, какой свежий воздух, Пётр Павлович! Вам следует поблагодарить меня, я принёс в этот город массу свежего воздуха! Дышите, дышите, профессор, и наслаждайтесь! Вам ведь нравится дышать? Так и расправьте свои плечи!

Он сам с наслаждением сделал глубокий вдох и снова отвернулся к окну. Там разыгрывалась настоящая фантасмагория. Ураган усиливался. Со скрежетом сгибались светофорные столбы, отрывались от опор рекламные щиты, машины начинали скользить по дорогам. Мужчина у окна, кажется, упивался этой картиной. Одна машина не удержалась на земле, подлетела вверх и, громыхая и кувыркаясь, покатилась по дороге. Вслед за нею начали подниматься и другие.

Пётр Павлович, преодолевая порывы ветра, двинулся к окну. Указывая на покорёженные машины, Сергей сказал:

— Кажется, я разбил несколько мечт и невыплаченных кредитов.

Евстигнеев с ужасом переводил взгляд с человека, которого не трогал ветер, и за окно.

В домах взрывались стёкла, в городе гас свет. На мокром асфальте искрились оборванные провода. Кого-то убило током, кто-то попал под летящую машину.

— Советую покинуть здание! — напоследок крикнул Сергей Семёнович и вылетел в окно.

Пётр Павлович отчетливо видел, что тот не упал вниз, а закружился в потоке ветра и слился с темнотой. Кажется, рассудок профессора отказывался ему служить. Он стоял, как вкопанный, и не мог двинуться с места.

Через некоторое время стены здания затряслись. Евстигнеев осел на пол, пытаясь за что-то ухватиться. Высотка начала раскачиваться. Он в ужасе пытался что-то предпринять, но было поздно. Небоскрёб накренился и, будто в замедленном кино, треща по швам и изрыгая осколки, устремился к земле. С ним летел Пётр Павлович Евстигнеев, профессор, психолог, известный психотерапевт с обширной практикой, машиной, собственным офисом недалеко от центра Москвы и мучительной тоской в сердце, заполняемой антидепрессантами, которые успокаивают нервные клетки и стирают навязчивые мысли, но никого не спасают, увы, от скоропостижной, мучительной и бессмысленной смерти.