"Л" значит Лили. Часть I (гет)

Свободное купе нашлось уже в соседнем вагоне. Правда, по пути ей пришлось разнять две дерущиеся парочки — и одну влюбленную, аккуратно им намекнув, что не стоит набрасываться друг на друга с поцелуями прямо в коридоре «Хогвартс-экспресса». Но в конце концов нарушители закончились, занятые купе — тоже, и Лили с облегчением опустилась на красное плюшевое сиденье и обхватила руками гудящую голову.

День только начался, а на нее уже столько всего навалилось. И один Блэк, и второй, и эти дурацкие обязанности — и еще Северус, который загремел на больничную койку... Может, он хотя бы после этого одумается и перестанет так рисковать? Ага, размечталась. Скорее уж стиснет зубы и пойдет повторять неудавшийся опыт, как только мадам Помфри выпустит его из лазарета. Что случится — Лили сглотнула, вспомнив уверенный тон целителей — не раньше Рождества. Значит, почти половина каникул пройдет впустую, а она так хотела с ним поговорить, обсудить будущую статью... или даже вызвать его на откровенность, ведь не может же он вечно все держать в себе...

Столько надежд, и все зря. Но зимой они вообще редко виделись — всякий раз она надеялась, что уж теперь-то все изменится, и всякий раз им что-то мешало. На первых курсах Северус оставался в школе, чтобы лишний раз не сердить отца, а когда тот их все-таки бросил, стал возвращаться на каникулы домой, чтобы помочь матери, чья магия сильно ослабела от нервного истощения. Из-за ее бесконечных: «Почини крышу», «Поднови забор» и «Осторожно, соседи увидят!» свободного времени у него оставалось немного — но зимой для прогулок все равно было слишком холодно, а в гости он ходить не любил. К себе он ее тоже не звал, а она не напрашивалась: во-первых, после развода у его матери окончательно испортился характер, а во-вторых, она и до этого недолюбливала Лили из-за ее Дара и не стремилась приглашать ее к себе.

Стоило ли нарушать это негласное правило, чтобы предупредить миссис Снейп о несчастном случае? По идее, это забота администрации, и сообщать родителям о таких вещах должны декан, директор или хотя бы мадам Помфри. Лезть не в свое дело и выставлять себя назойливой дурой не хотелось — но еще меньше хотелось испугаться трудностей и выставить себя дурой черствой и эгоистичной.

Так ничего и не надумав, Лили вздохнула и полезла в карман за имбирными тритончиками — близился полдень, на белесом небе медным призраком проступало солнце, а она еще даже не завтракала. Журнал Регулуса лежал на откидном столике; Элвис Пресли все так же махал рукой, сверкая своей фирменной кривоватой улыбкой, а девица в синем платье напропалую кокетничала со зрителями, стреляя по сторонам подведенными глазками.

И вдруг она повернула голову, и Лили замерла — как была, с печеньем в руке. До нее наконец-то дошло, где и когда она видела это лицо. Тогда, в самом начале семестра, когда Поттер сжег журнал того мальчишки, а близняшки его поддержали... В тот раз Лили не успела рассмотреть всю обложку целиком, но это точно был тот самый номер — и с замирающим сердцем она перевернула первую страницу.

И хлопнула глазами, потому что там повторялась та же колдография: Элвис Пресли в своем белом костюме, неизвестная красотка в боевой раскраске... Она дотронулась до бумаги — та оказалась холодной и скользкой на ощупь, — и вдруг на листе проступила зеленая надпись, словно подсвеченная изнутри. «Ты хочешь, чтобы ОНИ наследовали землю?»

На следующей странице опять были колдографии. Маленькие снимки — мужчины и женщины, молодые и старые, в бледно-зеленых униформах Мунго или сливовых судейских мантиях, со значками авроров или в квиддичных перчатках и шлемах... Лили узнала Нобби Лича, первого магглорожденного Министра магии, и Лиззи Уолл, ведущую популярной программы на колдорадио, и Диану Рут, за чьей карьерой в «Уимбурнских осах» пристально следила Лу, и других, чьи лица часто мелькали в «Пророке»... Магглорожденные — все до единого.

Зеленая подпись гласила: «Если бы не квота, на их месте был бы ты».

«Взгляни на магглов», — предлагал журнал на следующей странице. «Это грязные, вонючие, тупые животные». «Они пьют из корыта, моются в нем, моют посуду и стирают одежду, а потом поливают этой водой свои растения». Ну, это явная ложь — в последнее время, конечно, воду приходилось экономить, но до такого точно не доходило, даже в разгар той жуткой летней засухи полтора года назад... И этот кадр тоже фальшивка: Трафальгарская площадь, превращенная в свалку, черные мусорные мешки на фоне величественной колонны... И крысы. Полчища крыс, бурые спинки — точно живой шевелящийся ковер... Бред, маггловские власти никогда бы такого не допустили! Одно дело — заштатный городишко вроде Коукворта, и совсем другое — сердце Лондона!

Она взглянула на следующий снимок — пустые кварталы, погашенные огни, дома с мертвыми слепыми окнами, закрытые заводы и фабрики... Очереди за хлебом и за свечами, бастующие горняки, врачи и пожарные, переполненные морги, трупы, которые некому хоронить... Лили с ужасом переворачивала одну страницу за другой, пока взгляд не выхватил очередную надпись: «Они умеют только одно: убивать себе подобных». ⁽¹⁾

Руки задрожали, и холод растекся по жилам. Она оттолкнула журнал — он проехал по всему столику, упал на противоположное сидение. Вверх обложкой — с гладкой бумаги, как живой, улыбался Элвис Пресли и строила глазки накрашенная блондинка. Точно заевшее немое кино, которое повторялось раз за разом; осколок вечности, впечатанный в дешевый глянец.

За окном тянулись дикие холмы, поросшие кустарником и занесенные снегом. Поезд мчался по рельсам, стуча колесами и подскакивая на стрелках. Лили зажмурилась, но мысли продолжали ворочаться в голове, будто гигантские жернова. Видел ли это Северус? И если да, то поверил ли увиденному? Неужели он тоже считает всех магглов грязными животными? Ее отца и мать, и даже сестру — в детстве он всегда называл Петунью тупой магглой, когда хотел побольнее ужалить... А она сама? Считает ли он, что она отняла у него место в Министерстве? Но ведь в Отдел тайн так просто не попадешь, даже по квоте — нужны референции от преподавателей, и высокие баллы на экзаменах, и открытая вакансия, и даже в этом случае ее возьмут только стажером...

А его — не возьмут. Со всем его умом и талантами, несмотря на новые идеи и открытия... У него даже референции нет, и это по зельеварению, по профильному предмету! А у нее — есть, хотя ей она ни к чему... Завидует ли он ей — как Лу, как другие гриффиндорские девчонки? Считает ли, что жизнь к нему несправедлива? И если да, то кому он собирается мстить? Всему миру — или только ей?

От этой мысли внутри все заледенело, и противно заныл висок. Нет, не может быть, Северус точно не такой... Лили помассировала больное место кончиками пальцев — и услышала скрип отворяющейся двери.

— Лили?

Она подняла голову — и чуть не ахнула. В коридоре стояла Эмма — ее черная фигура резко выделялась на фоне белого снега за окном. А ее лицо... Она словно проплакала всю ночь, а потом забыла о косметических чарах. Болезненная бледность, траурные синяки под глазами и припухшие веки... Что случилось? Кто ее обидел? Если это Саймон, пусть пеняет на себя! Вдвоем они ему точно покажут!

— Я тебя обыскалась — весь поезд обошла, а ты, оказывается, вот где прячешься, — но голос подруги звучал по-прежнему бодро, а улыбка не казалась вымученной. Она шагнула к противоположному сиденью — и замерла, заметив яркую обложку.

— Это же... Дай сюда — не нужно тебе расстраиваться из-за всякой ерунды!

«А сама-то?» — хотела возразить Лили, но злополучный журнал уже успел раствориться в складках черной мантии, а подруга — усесться напротив и взять ее за руку.

Пальцы Эммы оказались очень теплыми, почти горячими, а пожатие — удивительно крепким. Разительный контраст с ее собственной холодной и вялой ладонью.

— Я хочу, чтобы ты знала, — тихо начала Эмма, — что не все из нас думают так же. Поттер еще в начале семестра пригрозил оборвать уши тем, кого застукает с этой дрянью. Особенно если эту дрянь успеешь увидеть ты. А Блэк, — она поморщилась на этом имени, — Сириус Блэк добавил, что оторвет не только уши, но и... хм... кое-что еще.

Что? Вот это да! Выходит, Мародеры пытались ее защитить? По-своему, по-мародерски, но тем не менее. Со стороны Поттера это почти... мило.

А вот Блэк...

— Пусть братцу своему что хочет, то и отрывает, — буркнула Лили. — Это Регулусов журнал — он его бросил, а я подобрала, — и, решившись, добавила: — Откровенность за откровенность — а тебя кто обидел? Только не говори, что никто — я же не слепая... — и дотронулась до уголка глаза, намекая на опухшие веки.

Эмма склонила голову. Усмехнулась, но усмешка вышла невеселой.

— Ты не поверишь, но тоже Регулус. Он донес моему отцу... о нас с Саймоном. Я купила его молчание — еще давно, сразу, как только он нас застукал, но после вчерашнего ему захотелось... как он это назвал? «Позаботиться о моральном облике кузины»? — она скривила губы в подобии улыбки; на ее лице читалась злость пополам с мрачной иронией. — Словом, он пересмотрел условия нашего соглашения. Теперь они все знают.

— Так он еще и доносчик? Вот же сволочь заботливая! — не сдержавшись, воскликнула Лили. — Жалко, что я ему не врезала! Мне он покровительство предлагал — мол, склонись перед нашим Лордом, и мы тебя не тронем. Знала бы, что он еще и тебе нагадил — точно бы прокляла! У тебя ведь теперь будут проблемы, да? Ну, с родными?

Эмма подалась вперед — так, что ее лицо оказалось совсем близко — и шепотом сказала:

— Ты даже не представляешь, какие, — зачем-то оглянулась на дверь и добавила: — Но я — то есть мы... в общем, я уже все решила. Подробнее сейчас рассказать не могу... просто хотела предупредить: что бы ты обо мне ни услышала — не удивляйся, ладно? Я знаю, что делаю.

Она легко поднялась на ноги — словно распрямилась сжатая пружина. Пригладила волосы, возвращая на место выбившуюся прядь, и в темных глазах вспыхнул опасный огонек, а щеки окрасил румянец.

— Мне пора, иначе я опоздаю. Не удивляйся ничему, запомнила? Не пиши мне, не проси объяснений, а лучше всего держись от меня подальше. Не надо, чтобы нас видели вместе. И пожелай мне удачи, пожалуйста. Нам бы она сейчас пригодилась.

Подруга уже давно скрылась в коридоре — качнув кожаными шторками, раздвижная дверь со стуком встала на место, — но Лили продолжала глядеть ей вслед. Потом вздохнула и скрестила пальцы.

И изо всех сил пожелала Эмме с Саймоном удачи. Во всем, что бы они ни задумали.

* * *

Родной дом встретил ее радостной суетой и намечающейся генеральной уборкой. У отца на фабрике все обошлось, с профсоюзом удалось договориться, и до следующего года забастовок не предвиделось. Мать порхала по комнатам психоделической бабочкой с тряпкой и щеткой наперевес, надолго припадая к каждому углу, словно к цветку с нектаром. Потом Лили это надоело — она достала палочку, засучила рукава и сама принялась за уборку.

Грязь в комнатах сдалась быстро, а вот на кухне сопротивлялась до победного конца. Но в конце концов последнее пятно в духовке все-таки отчистилось, а кружевные занавески засияли первозданной белизной — мама ахнула, когда увидела, что магия справилась даже с застарелым пожелтением, причем безо всякой стирки.

Дальше дом было нужно украсить к Рождеству, и тут Лили спасовала. Нет, конечно, она могла создать простенькую иллюзию венка из омелы, или заставить елочные шары петь рождественские гимны, или наколдовать фейерверк, но сомневалась, что родители это оценят. Не говоря уж о Петунье с ее Верноном, которые в этом году обещали приехать на праздники. Так что она ограничилась тем, что помогла матери развесить светящиеся гирлянды, покорно выполняя все ее: «Сдвинь вправо! Нет, влево! В другое лево, Лили, то, которое снизу!» — а потом соврала, что ей надо заниматься, и сбежала в свою комнату.

Хотя на самом деле это была не такая уж неправда: мистер Белби написал, что ждет от нее черновик статьи, и Лили собиралась за каникулы привести свои записи в нормальный вид и разбавить их ссылками хоть на какие-нибудь авторитеты. Так что она полезла в сундук за рабочим блокнотом — и тихо ахнула, когда увидела на первой странице дважды подчеркнутое: «Взять из дома учебник по арифмантике за третий курс». Петтигрю! Она же совсем о нем забыла, хотя сначала собиралась навестить его в Больничном крыле и оставить список литературы. Но потом началась эта катавасия с Северусом, и все остальное вылетело из головы. Ну ничего, в конце концов, ему никто не обещал, что занятия по арифмантике начнутся еще до Рождества — утешив себя этой мыслью, она открыла свои вычисления и принялась за работу.

Впрочем, сидеть над статьей все каникулы Лили не собиралась. Сначала она успела повидаться с Мэри (та затащила ее в Косой переулок на рождественскую распродажу — благословен будь тот, кто придумал чары левитации, иначе они нипочем не доволокли бы пакеты до дома), а во вторник и в четверг наведалась в Хогвартс. Лили боялась, что ее не пропустят, но ворота распахнулись как по волшебству, стоило только сказать Хагриду, что в Больничном крыле остался ее друг, который пострадал перед каникулами от несчастного случая. Добродушный великан так расчувствовался, что полез в карман за носовым платком — а вот мадам Помфри осталась глуха к ее уговорам и заявила, что к Северусу по-прежнему нельзя, приходите в субботу, и даже отказалась передать ему упаковку шоколадных лягушек и сахарных перьев. Мол, сладкое ему сейчас вредно, хотите пожелать здоровья — шлите открытки. Их она, так уж и быть, не запрещает.

Пришлось уйти ни с чем — спорить со школьной медсестрой было себе дороже. Разочарованная, Лили вернулась в Коукворт и от безысходности решила прогуляться до Паучьего тупика и заглянуть к миссис Снейп. Наверняка мадам Помфри рассказала ей больше — или даже пустила к сыну, посидеть у его постели и подержать за руку... Однако на стук никто не отозвался, и сам дом выглядел пустым и заброшенным: мутные серые окна давно нуждались в мытье, а на крыльце высился нетронутый сугроб. Впрочем, кто-то сюда все-таки приходил — от дома до калитки были протоптаны две тропинки, и из переполненного почтового ящика торчала газета. Кажется, позавчерашняя.

Может, миссис Снейп отправилась в Хогвартс? А потом заночевала в Больничном крыле... Да нет, ерунда какая-то — мадам Помфри не упоминала, что Северус настолько плох, по ее словам выходило, что он быстро идет на поправку... Тогда куда делась его мама? Решила навестить кого-то из родственников, чтобы не встречать Рождество в одиночестве? Не слишком убедительное объяснение, но ничего другого в голову не приходило. Окончательно запутавшись, Лили вернулась домой — и на пороге столкнулась с собственной матерью, чем-то сильно озабоченной.

Как выяснилось, дело было в лимонах. Точнее, в их отсутствии, причем как в холодильнике, так и в ближайших магазинах, и теперь плакал ее фирменный соус, а Петунья приедет уже завтра, и не могла бы ты, деточка... хотя бы один раз, в виде исключения... чертовы торговцы, ведь праздники же на носу, почему у них нет никаких продуктов!

Лили, конечно же, «могла». Но ближайшие лимоны нашлись только в Манчестере — пришлось заодно прихватить свежей мяты, корицы и орехов для пирога, чтобы не мотаться постоянно туда-сюда, а потом она до вечера возилась с готовкой и грязной посудой и очень скоро и думать забыла о странностях семейства Снейпов.

И так бы о них и не вспомнила, если бы не приснившийся ночью кошмар.

Во сне она брела по бесконечным коридорам какого-то замка, похожего на Хогвартс, только совершенно пустого, и пыталась попасть на другой этаж. Но там, где наяву были лестницы, оказывались только тупики и запертые двери, а Северус все никак не находился, хотя она точно знала, что ищет именно его и без него не сможет выбраться — и повсюду, куда бы она ни сворачивала, ее преследовал запах ванили и ржавчины, тот самый, который витал тогда в лаборатории. Он забивался в нос и рот, тяжелый и плотный, как комок сырого теста, а когда впереди забрезжил слабый огонек, она сорвалась на бег, задыхаясь от нехватки воздуха...

...и вдруг коридор сменился какой-то комнатой с дощатым полом и низким потолком, и в дальнем углу Лили увидела Северуса. Он стоял к ней спиной, свесив голову на грудь — слишком длинные волосы падали на плечи, разделяясь на пробор на затылке, и в лунном свете казалось, что темные пряди припорошены чем-то серебристым. Инеем? Или... сединой?

Он потянулся к горлу, то ли расстегивая воротничок, то ли пытаясь нащупать пульс — одним слитно-текучим движением, как при замедленной съемке. Лили хотела его окликнуть, сказать что-нибудь, лишь бы нарушить эту мертвенную тишину, но не могла выдавить ни звука и только глядела расширившимися глазами, как он опускает руки и все так же медленно разворачивается к ней.

На его ладонях была кровь.

* * *

В пятницу приехали Петунья с Верноном. От их присутствия дом ожил, наполнился движением и чужими голосами, но при этом словно бы стал в два раза меньше и потерял половину комнат. И немудрено — сестриному избраннику было бы тесно и в Букингемском дворце. Точно газ, Вернон Дурсль заполнял собой все пространство, а его громогласные поучения доносились даже до второго этажа. Кроме того, он много ел, много пил, был напрочь лишен чувства юмора, пышными усами неприятно напоминал профессора Слагхорна и не понравился Лили с первого взгляда — хотя родители были им совершенно очарованы и охотно внимали его разглагольствованиям.

От зоркого ока Петуньи это не укрылось — Лили весь вечер ловила на себе короткие острые взгляды, которые резали не хуже ножа. Поэтому сразу после ужина она встала из-за стола и сбежала мыть посуду, однако через несколько шагов осознала, что недооценила аппетит гостя и переоценила собственные силы. Гора тарелок опасно балансировала в руках и грозила вот-вот развалиться, но впереди спасительной гаванью уже маячила кухня — Лили спринтерским броском преодолела оставшееся расстояние и локтем нажала на дверную ручку. Бочком, точно краб, просочилась внутрь и плечом надавила на выключатель.

Наверху мягко засветилась лампа — желто-зеленый абажур «под Тиффани» разбрызгивал на дубовую мебель разноцветные блики. В углу дышала жаром черная духовка — от нее щекотно и сладко пахло почти готовыми булочками, и рот сам собой наполнился слюной.

Лили сгрузила свою ношу рядом с мойкой (ножи и вилки со звоном посыпались на пол — плевать, все равно все грязное) и обнаружила на пороге кухни Петунью.

— Вижу, ты окончательно разрываешь все связи с миром нормальных людей, — ядовито фыркнула та. — Даже посуду разучилась мыть без этих своих колдовских штучек.

— А почему бы и нет? — пожала плечами Лили. — Если они экономят силы и время?

Петунья вспыхнула не хуже духовки, и ее худое, длинное лицо медленно налилось красным. Она явно хотела что-то возразить, но вместо этого отвернулась к окну, одним резким движением отдернула кружевную занавеску и схватила с подоконника лейку.

— Я не понимаю, что не так, — сказала Лили излучающей недовольство спине. — Ты же сама мне выговаривала, что родителям пришлось платить большие штрафы за перерасход воды. Я учла — магия ее не тратит. Так чего ты опять злишься?

Петунья не ответила. Только поудобнее перехватила ручку и, орудуя лейкой как мечом, с силой ткнула носиком в политую еще с утра герань. В пузатый глиняный горшочек потекла тонкая струйка воды.

Ну и черт с ней.

Лили повернулась к раковине, заткнула пробкой слив и включила воду. Первый кран поддался легко, а вот со вторым пришлось повозиться. То ли внутри что-то заело, то ли маггловские мойки и впрямь отличались от магических.

— Ты что-то увидела, когда на него смотрела? Как... как с тетей Милли, да? — внезапно спросила Петунья. Ее голос дрожал.

Лили так опешила, что не сразу нашлась с ответом. Дождалась, пока раковина до половины наполнится водой — почти рыжей от ржавчины, похожей на некрепко заваренный чай, — завернула оба крана, пальцем проверила температуру и только тогда сказала:

— Я же объясняла — мои способности так не работают. Арифмантика только подтверждает или опровергает гипотезы, но сама их не создает. А Дар... — она поежилась, вспоминая недавний сон, и добавила — скорее для себя, чем для сестры: — Даже если бы я что-то увидела, это все равно бы ничего не решало. Одни смутные образы, сплошные вопросы, и никаких тебе точных ответов.

Она взяла с полки средство для мытья посуды — высокую пластиковую бутылочку с ядовито-желтым лимоном на этикетке, но не успела даже открутить колпачок.

— Так что ты увидела? — глухо спросила Петунья. Ее взгляд обжигал. — Разрушенные стены? Кровавые лужи? Оторванные конечности? Будь так добра, поделись со мной своими смутными образами, а точные ответы я и сама найду!

— О Господи, Туни! — Лили не знала, смеяться ей или плакать, в итоге ограничилась тем, что покачала головой. — Ну что ты придумываешь, я же ясно сказала — нет у меня таких талантов, чтобы наперед знать будущее каждого человека! Преподавателя по зельям мне твой Вернон напомнил. Усами и фигурой, вот я и подумала, что к старости он будет вылитый профессор Слагхорн.

— Ты... ты хочешь сказать, что мой жених... похож на кого-то из ваших? Ненормальных? — от возмущения Петунья даже начала заикаться.

Ссориться не хотелось, спорить и что-то доказывать — тоже, к тому же не родился еще тот человек, который сможет переубедить ее старшую сестрицу. Так что Лили молча пожала плечами и потянула из кармана палочку — воду нужно было очистить от ржавчины, иначе она вся осядет на тарелках.

Петунья сощурилась, сердито раздувая ноздри. Бог весть, что ее разозлило — то ли оставшийся без ответа вопрос, то ли очередное проявление ненавистной магии, — но взрываться она не спешила. Только поджала губы, со стуком поставила лейку и загремела дверцей духовки, доставая противень с булочками. Из черного зева горячо и сладко запахло выпечкой.

— Ты уж определись, за что именно меня ненавидишь, — неожиданно даже для себя выпалила Лили. Повинуясь небрежному взмаху, ржавчина сбилась на дне в мутный, рыже-коричневый комок и потянулась к кончику ее палочки. — За то, что мои видения накликали на тетю смерть — или за то, что они ее не спасли?

Петунья застыла, так и не вытащив противень до конца. На алебастрово-белой шее проступили бисеринки пота; она смахнула их и заговорила — очень тихо и очень серьезно, как еще никогда не разговаривала с младшей сестрой:

— Нет, Лили. Это не ты. Это ирландцы. Звери, а не люди — даже послов убивают и самолеты взрывают, что уж говорить о таких, как мы. ⁽²⁾ Я ведь еще на свадьбе поняла, что этот человек не доведет ее до добра. Не видела, как ты, а просто знала — увез ее в Белфаст, подумать только... — на мгновение она поджала губы — и нехотя, словно через силу, продолжила: — И сейчас, с этим твоим Снейпом... Я точно знаю, что он навлечет на тебя беду. Дурная наследственность, дурные знакомства — любому дураку ясно, что он пойдет по кривой дорожке. А ты словно заперлась в своем хрустальном замке и слушать никого не желаешь...

Она с силой провела рукой по лицу — и, точно очнувшись, рывком выдернула противень из черного чрева духовки. Поставила его на плиту — от кругленьких, идеально ровных булочек пахло ванилью и тем неуловимым запахом дома, который никогда не могли повторить хогвартские эльфы. Как не могли повторить и коричневую глянцевую корочку, из которой черными островками выпирал изюм.

Лили смотрела на булочки, глотала слюну и молчала. Ей бы хотелось заорать, что это неправда, Северус никогда так не поступит, но полной уверенности у нее уже не было. Только не после сегодняшнего кошмара — пророческого, как осознала она с внезапной тоской. И надо же было сестре с ее безжалостной проницательностью угодить именно в эту болевую точку...

— Мой Вернон, может, звезд с неба и не хватает, — ободренная ее молчанием, снова заговорила Петунья, — но зато очень надежный. Настоящий защитник и опора, за такого любая ухватится. Он уже сейчас готов обеспечивать семью, не то что некоторые — даже предложить девушке ничего не могут, а туда же... — она осеклась и продолжила уже своим обычным сварливо-недовольным тоном: — Я сказала ему, что ты учишься в Шотландии, в школе для одаренных детей. Надо же было объяснить твои таланты и постоянное отсутствие — мама говорит, ты собираешься в какую-то сверхсекретную контору... Надеюсь, программа по этой вашей арифмантике не слишком отличается от нормальной человеческой математики.

Петунья считает ее талантливой? От изумления Лили чуть не выронила палочку, и почти втянувшийся в нее рыже-коричневый комок шмякнулся обратно в раковину, подняв кучу брызг. Вот черт — опять начинать заново...

Но через миг это перестало иметь значение. Потому что кисловатый холодок ржавчины смешался в носу с обволакивающей сладостью ванили — и внезапно Лили вспомнила, как Северус обыграл ее в угадайку, и поняла, над каким зельем он все это время работал.

* * *

Когда она отложила перо и устало откинулась на спинку стула, за окном уже брезжил рассвет. Чернильно-синее небо медленно бледнело, будто какой-то могущественный волшебник чистил его Тергео, и над живой изгородью висела почти круглая луна — до полнолуния оставался всего один день, как само всплыло в голове, трещащей от знаний по астрономии.

И не только от них — после бессонной ночи виски ломило, а от таблиц и коэффициентов рябило в глазах. Но результаты того стоили: если она не ошиблась в расчетах, то с вероятностью в семьдесят девять процентов Северус сумел воссоздать зелье Перевернутой реальности. То самое, которым Гормлайт Гонт опоила Изольду Сейр и заставила ее принимать друзей за врагов, а врагов — за друзей.

Эта версия объясняла все: и почему Северус так внезапно подружился со слизеринцами, а на нее нарычал, и почему через несколько дней перестал рычать и начал извиняться — ничего удивительного, с учетом его милой привычки тестировать все на себе... А запах ванили и ржавчины, который почудился ей тогда в лаборатории? Видимо, все-таки не почудился — именно этот аромат наколдовал Северус, когда загадал зелье Гормлайт Гонт, потому-то она его и вспомнила.

И взрыв. Эта гипотеза объясняла взрыв — и то, почему Северус закрыл свой разум от целителей: не хотел, чтобы они узнали о его попытках сварить темное зелье и сообщили в аврорат...

О Господи, аврорат. Получается, он теперь преступник. А если в следующий раз зелье не взорвется, и он сумеет его доварить? И протестирует на ком-то другом — и этот кто-то что-то натворит, а виноват будет Северус...

Его посадят. Схватят и упрячут в тюрьму — именно об этом предупреждал сон, о крови на его руках... Нет, этого нельзя допустить! Надо ему объяснить, что это уже не игрушки, а серьезное нарушение закона, которое почти наверняка плохо кончится. Он сам ей рассказывал об Азкабане и дементорах, не станет же он так рисковать ради какого-то опыта!

Лили вздохнула и потерла виски. Смотря что за опыт, конечно, и только в том случае, если он ей поверит.

Значит, нужно его убедить. Сразу после завтрака отправиться в Хогвартс, уговорить мадам Помфри пропустить ее к Северусу, рассказать ему все и положиться на его здравый смысл.

Но после завтрака вырваться не удалось — внезапно на нее свалилась куча дел, требующих внимания именно в Сочельник. Так что к тому моменту, как она переступила порог замка, было уже два пополудни.

Как всегда на каникулах, Хогвартс казался вымершим: под высокими сводами гуляли одни сквозняки, а белые окна были затянуты ледяными узорами. Вдоль стены загадочно мерцали хрустальные песочные часы — камешки, отсчитывающие факультетские баллы, замерли в неподвижности, дожидаясь начала семестра. Самой высокой была горка сапфиров, но Гриффиндор шел вторым — спасибо квиддичу и ноябрьской щедрости директора.

Неужели в этом году нам светит Кубок? Утрем нос равенкловцам — он им и так каждый год достается...

С ботинок успела натечь целая лужа. Очистив их, Лили направилась к лестнице на второй этаж. Поднялась по мраморным ступенькам, легко касаясь перил. Эхо ее шагов волнами расходилось в упругой густой тишине, за спиной слышались негромкие голоса портретов: «Анна, душечка, вы слышали? Сегодня вечером Бэзил собирает всех наших отпраздновать канун Рождества». — «Что вы такое говорите, милая Вайолет? Я — и этот неотесанный чурбан?»

Их болтовня омывала ее, как волны, плескалась в ушах, не доходя до сознания. Лили на мгновение задержалась перед дверью, набрала в грудь воздуха и потянула на себя массивную створку. Взгляд сам собой устремился к дальнему углу — к уже привычной серой ширме, за которой лежал Северус...

...вот только там было пусто. Лишь трепетали, словно крылья бабочки, занавески на окне, да белели свежие простыни на аккуратно застеленной кровати. И никакой ширмы. И никакого Северуса...

Лили остановилась. Сжала руки в кулаки — неужели его перевели в Мунго? Но как же так, он же явно шел на поправку!

В этот момент из своего кабинета выглянула мадам Помфри — нахмуренная и деловитая, в сбившемся набок чепце и с палочкой наперевес. В лазарете тут же завоняло чем-то сырым и затхлым... что, опять Пивз со своими бомбами? Неужели он где-то раздобыл болотную воду?

— А, это вы, мисс Эванс, — лоб мадам Помфри немного разгладился. Она сунула палочку в карман накрахмаленного передника. — Опять к мистеру Снейпу?

— Да, я хотела его навестить — вы сказали, в субботу уже будет можно... А где он?

Медсестра поджала губы. Смерила Лили подозрительным взглядом, словно решая, стоит ли с ней откровенничать, и наконец неохотно сказала:

— Мистер Снейп... был весьма категоричен в своем желании выписаться именно сегодня. Я не вправе удерживать совершеннолетних пациентов против их воли.

Лили обомлела. Так он не в Мунго? Решил, что ему уже лучше, и попросту сбежал из Больничного крыла? Вот балбес! Он же так до конца и не вылечился! А вдруг у него начнутся осложнения?

— Спасибо, мадам Помфри, — вслух вздохнула она. — Я попробую с ним поговорить.

Медсестра сухо кивнула и, сочтя эту тему исчерпанной, скрылась в своем кабинете. Тонко хрустнуло стекло, из-под двери потянуло неприятным запашком — похоже, уборка после Пивза была в самом разгаре.

Лили поплелась к выходу, судорожно пытаясь понять, куда мог отправиться Северус. Домой, в Паучий тупик? Или... доваривать свое зелье?

Она остановилась — вспотевшая рука замерла на дверной ручке. Надо проверить лабораторию — если она угадала, то он должен быть там. А если нет... если его там не окажется, то ей никто не запрещает заглянуть потом и в Паучий тупик. Не съест же ее миссис Снейп за вежливое поздравление с Рождеством!

Решившись, Лили затворила за собой тяжелые створки и зашагала к лестнице — но потом передумала и свернула к гобелену с охотниками, чтобы срезать путь. Из темного отверстия тянуло промозглым холодом; поежившись, она невольно вспомнила то страшное утро — о Боже, это было всего лишь в понедельник, а кажется, будто прошло много лет...

Тяжелая ткань опустилась за спиной, отсекая последние крохи дневного света. Лили потянула из кармана палочку и зажгла Люмос. Голубоватый огонек заплясал на деревянном кончике — из сумрака проступила неровная каменная кладка и изнанка гобелена со свисающими рядами разноцветной бахромы. Лили посветила себе под ноги — пол здесь оставлял желать лучшего, ахнуть не успеешь, как навернешься и что-нибудь сломаешь, — и услышала негромкие голоса.

Они доносились из того коридора, откуда только что пришла она сама. Толстый гобелен приглушал звуки, но скоро она смогла разобрать слова...

— ...поддаваться на его уговоры, — с жаром заявила Лу. — После того, что он мне устроил в прошлый раз. Дважды подставляться под один и тот же бладжер — нет уж, благодарю покорно.

— Ну, теоретически он мог за это время исправиться, — рассудительно заметила Хлоя Уотерс. — Понял, что ты ему дорога, переосмыслил ваши отношения...

Ее голос звучал над самым ухом — подружки подошли к потайному ходу почти вплотную, и на мгновение Лили показалось, что они тоже решили им воспользоваться... но нет. Пронесло.

— Переосмыслил он, как же, — хмыкнула Лу. — Чурбаном был, чурбаном и остался — такие вообще не меняются...

Лили мысленно хихикнула. Похоже, живые сплетницы недалеко ушли от нарисованных — но внезапно прозвучавшее «Поттер» заставило ее подобраться и обратиться в слух.

— ...ты разве не знала? — удивилась Хлоя. — Это еще до каникул было, Поттер просто встал посреди гостиной и заявил, что больше никаких шуток и розыгрышей, отныне он становится самым примерным старостой за всю историю Хогвартса... И с тех пор Мародеров будто подменили — честно сказать, я даже иногда скучаю по прежнему Блэку, такому дерзкому и мужественному...

Лу что-то ответила — что именно, Лили не расслышала, они успели уйти слишком далеко. Сердце молоточком колотилось в груди, внутри разливалась радость, как от Эйфорийного эликсира... Неужели он и правда так поступил? И ничего ей не сказал — решил доказывать, что изменился, не словами, а делом?

Если так... если это и в самом деле так, значит, она все же сумела до него достучаться. Что ж, если не выгорит с Отделом тайн, можно будет устроиться в Хогвартс — после такого педагогического подвига они ее с распростертыми объятиями примут. До сих пор она думала, что перевоспитывать Поттера так же бесполезно, как проповедовать нюхлерам восьмую заповедь: вроде и слушают, и даже кивают, а загребущие лапки все равно к чужому золотишку тянутся. И вдруг — такой сюрприз. Неужели она его недооценила и на самом деле он лучше, чем кажется?

Приподнятое настроение продержалось до Южной башни — до первой арки, которая легко откликнулась на пароль и безо всяких спецэффектов пропустила ее дальше. Значит, Северус у себя в лаборатории? Или как минимум заходил туда сразу после Больничного крыла... Она поднялась по винтовой лестнице — так и есть, ловушки были дезактивированы — и, облизнув пересохшие губы, заглянула в комнату.

Северус обернулся на скрип — блеснули черные глаза, длинные волосы упали на лоб, и Лили замерла, не в силах отвести взгляд от дорогого лица, от резких, неправильных черт, словно тавром выжженных у нее на сердце...

А потом по спине побежали мурашки — потому что он стоял у стола и рассматривал флакон с каким-то зельем, а в углу сверкал начищенным боком медный котел. И единственное окно было распахнуто настежь... чтобы избавиться от предательского запаха ванили и ржавчины?

Сглотнув, она переступила порог.

— Северус?

Флакон моментально исчез в складках черной мантии.

— Лили? Что ты здесь делаешь?

В его голосе звучало недоумение — и искренняя, непритворная растерянность, и даже что-то похожее... на страх? С чего бы ему ее бояться?

Она шагнула вперед, положила ладонь ему на предплечье — он вздрогнул, как от удара, и на мгновение изменился в лице... Но не отстранился. И ждал ответа.

— Тебя навещаю — вообще-то я уже два раза приходила, но мадам Помфри меня не пустила, — сказала Лили и увидела, как расширились его глаза. Выходит, он не знал? Думал, что она о нем забыла? — Не знаю, что ты себе вообразил, но я и правда волновалась! Чуть не спятила от страха — мало того, что ожоги, так еще и обезболивающее... Целители тебя с того света вытаскивали!

Она осеклась. Спокойнее, Лили, спокойнее. Иначе он сейчас уйдет в глухую оборону, и плакали твои шансы на нормальный разговор. Вон как подобрался, голову вскинул — вылитая кобра перед броском... Вдох, выдох — и она заговорила снова:

— Но это уже неважно — главное, что ты все-таки выздоровел. И сразу кинулся к котлу, как я погляжу? Трудиться над очередным проектом? — кивнула на его руку, скрытую складками мантии, и с деланной небрежностью спросила: — Что это у тебя, зелье Перевернутой реальности?

И сразу же поняла, что ошиблась. Северус замер, будто обратился в камень, в бездушную ледяную глыбу. Не лицо — посмертная маска, обрамленная неряшливыми, неровно обрезанными волосами; не глаза — пылающие черные уголья...

Потом они потухли.

Он склонил голову набок. Спросил — негромко, с каким-то отстраненным интересом:

— А если я скажу, что да? Попробуешь меня остановить?

— Ты... — внутри будто что-то взорвалось. В глазах померкло, воздух вокруг стал тугим и горячим, и слова раскаленным потоком хлынули с языка: — Тебе что, этих ожогов мало? Повторения захотелось? Еще один несчастный случай — и ты можешь даже не дойти до лазарета! Завязывай с экспериментами, Сев — это уже не шутки, это темная магия! Серьезное преступление!

Он схватился за край стола — с такой силой, что побелели костяшки. Ветер качнул оконной створкой, осыпал его горстью мокрых снежинок; подтаявшие искорки осели на волосах, на черной мантии, но Северус ничего не заметил. Разомкнул сухие, потрескавшиеся губы — так расходятся края незажившей раны.

— Вот как? Так ты меня считаешь преступником? — его черты исказила хищная, злая усмешка. — А ты, значит, делаешь благородное дело, спасаешь мир от мразей вроде меня? Готова миндальничать с темными тварями, но не с темными волшебниками?

Она опешила. Придвинулась к нему, подняла руку — и опустила, не решаясь дотронуться. Осторожно спросила:

— Северус, ты о чем вообще говоришь?

— О твоих Мародерах, о чем же еще! — в его глазах разгоралось черное пламя. — Только я вот чего не понимаю: эликсир Чистой крови не принимает кровь Блэка — ты же сама видела, как зелье свернулось, хватило и пары капель... Неужели ты даже не задумалась, где он так замарал душу? Не заинтересовалась его преступлениями... тем, что он успел — или не успел — совершить?

Он что, издевается? Опять за свое — сводить все к Мародерам и их непонятным грехам, говорить загадками, ничего не объяснять и ждать, что она сама догадается?

— Да какая мне разница, что у него с душой? — огрызнулась Лили. — Я не понимаю твои намеки — хочешь что-то сказать, говори яснее! А еще лучше — перестань валить с больной головы на здоровую, мы сейчас говорим не о нем, а о тебе! Это не Блэк сварил темное зелье, а ты, и это тебя могут схватить и посадить за это в тюрьму! Давай, скажи мне, что я ошибаюсь, что ты знать не знаешь ни о каком зелье Перевернутой реальности! Давай, Северус, ну что же ты молчишь?

Он потупился, не в силах глядеть ей в глаза. Бледный и осунувшийся, с перекошенным лицом, в этот миг он напоминал гаргулью с замкового карниза. От окна дышало сыростью и зимним холодом — прямо ему в спину, и на столе уже блестели росистые капли, сверкали на полу, на начищенном медном котле, но Северус не двигался и даже, кажется, перестал дышать.

Наконец он поднял голову. И произнес — так горько, что от одного его голоса сводило скулы:

— Так значит, душа Блэка тебя не заботит? А моя душа, Лили? Моя? Ты же должна понимать... — он осекся, прикрыл глаза и заговорил снова: — Ты же сама оставила мне зелье и книгу, чтобы я ее спас — значит, знала, что моя душа... Тогда почему, Лили? Совятня и вот это сейчас — только за то, что я его сварил? Не использовал даже, а просто сварил? Даже если это никак не запятнало мою душу?

О чем это он? Души, книги, зелья, совятня... Какое-то спасение — чье, от чего? Ничего не разобрать. Он словно говорил на чужом языке — и не торопился с переводом.

Потом будешь гадать — нужно что-то делать, ему же совсем плохо... Лили попыталась взять его за руку, но Северус шевельнул кистью, стряхивая ее пальцы.

— Сев, я тебя не понимаю. Я вижу, что ты чем-то расстроен, но я и правда ничего не понимаю. Может, ты объяснишь, и мы вместе что-нибудь придумаем?

Она говорила мягко, осторожно, как с детенышем единорога или особо пугливым гиппогрифом — профессор Кеттлберн наверняка поставил бы ей «превосходно», но Северус только нахмурился.

— Твой подарок, Лили. Я говорю о твоем зелье для матери — когда ты решила меня проучить и отплатить мне моей же монетой.

— Я? Проучить тебя? — удивилась она. — Ты что-то путаешь, я ничего такого не делала!

Он отшатнулся. Впился взглядом в ее лицо — уставился так жадно и требовательно, будто надеялся прочитать у нее на лбу рецепт remedium magnum...

...а потом запрокинул голову и хрипло, страшно рассмеялся.

— О Господи, ты ничего не понимаешь! Ты и правда ничего не понимаешь — это совпадение, просто совпадение... а я, идиот, решил... гадал, как ты могла спасти — и тут же натравить...

— Кого натравить, Сев? Кого спасти? — на мгновение ей показалось, что до него наконец-то дошло, и сейчас он все объяснит, но Северус только поморщился и продолжил уже совсем другим тоном, насмешливым и недобрым:

— Возвращаясь к нашей первоначальной теме: как аврору тебе явно недостает квалификации. Улик против меня нет, и в глазах других вы будете сами считаться преступниками. Я мог бы, допустим, сказать, что случайно облился экспериментальным зельем, его действие оказалось для меня полным сюрпризом — и попробуйте доказать, с какой именно целью я экспериментировал, — он пожал плечами и почти без перехода добавил: — Что до моего нынешнего опыта, то с чего ты взяла, что это зелье Гормлайт Гонт? С тем же успехом это может оказаться что угодно — обезболивающее, или общеукрепляющее, или зелье фертильности...

Он усмехнулся ей в лицо, явно наслаждаясь произведенным эффектом, и это окончательно вывело Лили из себя.

— Зачем ты врешь? Я же знаю, что это оно — вероятность почти восемьдесят процентов, я считала... Еще и обвиняешь в какой-то подставе, издеваешься и ничего не объясняешь — да я сама себя как в аврорате чувствую!

В груди вскипало что-то горячее и злое, толчками крови отдавалось в висках, пульсировало прямо под кожей. Она сжала руки в кулаки — ногти впились в ладони...

Эта боль отрезвляла.

— Да, ты права. Хватит лжи и уверток, — его голос прозвучал неожиданно устало. Он помассировал точку между бровями, будто надеясь разгладить глубокую сердитую складку, и глухо, из-под руки, сказал: — Уходи, Лили. Мне надо работать и оплатить счета. И... — он сглотнул, — и не приходи больше.

Сначала она не поняла. Смотрела на него, как зачарованная — он шагнул вперед, и внезапно его глаза оказались совсем близко, и его дыхание дразнило губы, и от этого вся ее злость моментально испарилась, растаяла, как мороженое под солнечными лучами...

Потом она разглядела остальное: сведенные брови, стиснутые челюсти, желваки на скулах... И тогда пришло осознание, отстраненное и почти не страшное: вот и все. Это конец. Лили моргнула, но под веками было сухо; попятилась, все еще не отрывая взгляда от его лица, такого чужого и далекого... За что? Почему? Нет, этого не может быть, тут какая-то ошибка... Воздух точно превратился в вату, мягкой тяжестью навалился на грудь, и кровь шумела в ушах, и каждое движение давалось с трудом — но она все-таки сделала шаг... и еще один, и еще...

А потом как-то внезапно оказалось, что уже порог, и у нее перед носом захлопнулась дверь — и ноги не выдержали, колени подогнулись. Она сползла по стенке — ноздреватый камень покалывал пальцы, и от ледяного пола по позвоночнику взбирался холодок, проникая под джинсы и зимний плащ...

Сквозь мутное стекло падал тусклый дневной свет, не давая сумраку окончательно затопить площадку. Винтовая лестница черной спиралью уходила вниз, и Лили отстраненно подумала, что надо вставать и идти, но ноги по-прежнему не слушались — со вздохом она привалилась к стене...

...и увидела прямо перед глазами замочную скважину.

Северус так и стоял у окна — его вид подействовал на нее, как ожог, как удар кнута; прямой и черный, он скрестил на груди руки, и небо серыми крыльями распахивалось у него за спиной.

Потом он шагнул вперед, тяжело оперся о край стола — тот качнулся, припадая на слишком короткую ножку, и Северус выпрямился. Полез за пазуху, доставая какой-то предмет, не сводя с него взгляда, скороговоркой пробормотал инкантацию — сердце забилось чаще, во рту пересохло... что он делает? Что тут вообще происходит?

— Малфой, — он небрежно кивнул, и Лили замерла. Да это же двустороннее зеркало — совсем как у нее в лаборатории, только маленькое!

Северус выслушал ответ невидимого собеседника и досадливо поморщился:

— Разумеется, зелье готово — я же взял аванс... Да, встречаемся завтра — как я уже говорил, в полнолуние эффект усиливается, так что у вас мало времени... Сумею, не беспокойся. Договорились — в «Башке борова» в восемь.

Он провел ладонью по зеркалу, разрывая связь, и Лили почувствовала, что у нее внутри тоже все оборвалось. Малфой... Люциус Малфой — девчонки о нем рассказывали, и Поттер с Блэком тоже... Это же один из сторонников Того-Кого-Нельзя-Называть! Она и не знала, что Северус с ним знаком, да еще и так близко... берет у него деньги, варит на заказ зелья...

Варит. На заказ. О Боже... Лили показалось, что все ее тело прошил электрический разряд — руки задрожали, волоски на шее встали дыбом... Так вот зачем ему зелье Перевернутой реальности! Чтобы продать террористам! Ее как пружиной подбросило, и, не помня себя от страха и ярости, она что есть силы толкнула дверь...

...но та не поддавалась.

— Северус, открой! Ты меня слышишь? Открой сейчас же!

Тишина. Он даже не ответил.

Она не помнила, сколько простояла так, крича и ругаясь, пиная запертую дверь и молотя в нее кулаком. Потом в ход пошли заклинания — все, какие вспомнились, но чертова лаборатория словно была закована в стальную броню.

В конце концов Лили выдохлась, и злость сменилась тупым оцепенением. Бесполезно — он не хочет ее видеть... Может, ее и в самом деле кто-то оболгал — но он поверил, и даже не пытался разобраться. Предпочел прогнать ее и заткнуть уши, чтобы без помех варить свои зелья и продавать террористам. Северус сделал свой выбор, спасать тут некого и нечего, и хватит врать себе, что это не так.

Она побрела к лестнице — на негнущихся ногах, словно ступая по осколкам собственного сердца.

Все кончено — эти слова ядовитыми колючками обжигали язык, похоронным звоном гудели в ушах. Мир разлетался на части, вертелся перед глазами, как в безумном калейдоскопе — ее хрустальный замок рушился, и она ничего не могла с этим поделать.

Но слез по-прежнему не было. Только противно ныла грудь и саднило сорванное горло. Часто моргая, Лили спускалась по лестнице — ступеньки исчезали у нее за спиной, чтобы больше никогда не появиться, — и вдруг услышала голос Поттера:

— Лили? Какими судьбами?

1) Волдеморт почти не врет, просто нагнетает и передергивает.

Очередь за хлебом выглядела как-то так:

http://www.tate.org.uk/art/artworks/killip-people-queuing-outside-of-bakery-during-flour-shortage-the-bread-strike-p81031

А вот как бастовали пожарные:

https://www.telegraph.co.uk/news/1412933/Troops-struggled-to-cope-in-1977.html

Вернуться к тексту

2) Петунья слегка преувеличивает: один из этих терактов не состоялся, бомба в самолете так и не взорвалась. А вот британского посла они действительно убили.

Бонусы для англочитающих:

https://en.m.wikipedia.org/wiki/1974_British_Airways_bombing_attempt

https://en.wikipedia.org/wiki/Christopher_Ewart-Biggs

Вернуться к тексту