Пропала "Простата", просьба вернуть за вознаграждение (джен)

Это был однозначно не самый удачный день в его жизни, хотя этому и не стоило удивляться слишком сильно, учитывая саму его жизнь, в которой процент этих самых удачных дней упорно стремился к нулю. Впрочем, такой подлянки от судьбы не ожидал даже он. И вроде не произошло ничего страшного, никто не убит и даже не ранен, он не в аврорате, или, по крайней мере, он здесь не в качестве подозреваемого — но сложившаяся ситуация была настолько абсурдна, что, несмотря на все перипетии этого длинного дня, Снейп с трудом удерживал серьезное выражение лица.

А началось все прямо как в дешевых романах — с депрессии. Вернее, с того, что Поттер считал, будто у Снейпа была эта самая депрессия, ПТС и еще Мерлин знает что — Снейп был тогда не в настроении вникать в невнятную и невероятно быструю речь Поттера, смысла в которой было едва ли больше, чем в его же школьных сочинениях по зельям. Поттер все говорил и говорил, а когда закончил, уставился на Снейпа полными надежды глазами, по-видимому, ожидая какой-то реакции.

И реакция действительно последовала — Снейп выставил его за дверь.

В следующий раз Поттер приволок с собой стопку рекламных проспектов психологов из Лондона — все они, как один, обещали помощь в сложных ситуациях, примирение со своим внутренним “я”, возвращение вкуса к жизни, помощь с выходом из депрессии и прочие абсолютно бесполезные вещи, за которые наверняка брали немалые деньги. Под пристальным взглядом Поттера Снейп внимательно прочитал все буклеты, а после вежливо поинтересовался, как Поттер представляет себе поход Снейпа к маггловскому психологу. Однако Поттер предпочел сделать вид, что у него внезапно появились очень срочные дела.

Впрочем, своей затеи он не оставил и в следующий раз, притащив книжку по психоанализу, заглядывал Снейпу в глаза и спрашивал, не хочет ли тот о чем-нибудь с ним поговорить. Снейп в тот момент хотел только одного — выгнать Поттера пинком под зад, что он и сделал с огромным удовольствием, в который раз убеждаясь — нет у него никакой депрессии, и вкуса к жизни он вовсе не терял. Правда, книжку он оставил себе — ему как раз надо было что-то подложить под ножку шатающегося стола.

Еще через неделю Поттер явился не один, а в компании двух десятков бумажных справочников по психоанализу и одного живого в лице Грейнджер. Которая тут же уверенно уселась в его любимое кресло, поправила волосы и спросила, что его в данный момент волнует.

Снейп устало вздохнул и решил, что лучше будет действительно сходить к психологу, пока у него и в самом деле не началась депрессия или, что более вероятно, приступы агрессии по отношению к Поттеру и его друзьям.

К огромному удивлению Снейпа, встречи с герром Штольцем оказались не столь ужасны и мучительны, как он успел себе навоображать. Хотя, может статься, все дело было в том, что после общения с Дамблдором и Волдемортом простор для полета фантазии был довольно широк, а герр Штольц, как выяснилось, сильно отличался от них обоих. Он не заглядывал в глаза, не спрашивал, что беспокоит Снейпа, не переспрашивал по сто раз: “Вы хотите об этом поговорить?” — и вообще вел себя абсолютно не так, как должен был вести себя психолог в понимании любого нормального человека.

А еще он постоянно придумывал для Снейпа разнообразные, но абсолютно бессмысленные занятия. В разные периоды времени Снейп должен был то вести дневник, но затея провалилась, потому что Снейпу нечего было туда писать — вся его жизнь так или иначе была связана с магией; то заниматься йогой — занятия пришлось прекратить, когда он попал в Мунго с тяжелой травмой спины, случайно заснув в одной из поз; то играть на трубе — почему именно труба, Снейп не спрашивал, но трубу сломал на второй день и из принципа не захотел чинить ее с помощью Репаро.

Первое время Снейпу хотелось убить попеременно то себя, то Штольца, то Поттера, как виновника всего происходящего, а то и вовсе Грейнджер, которая, в сущности, вообще была ни при чем. Но увы, ничего этого сделать было нельзя — хотя бы, чтоб не посадили — поэтому спустя некоторое время Снейп обнаружил, что ждет очередной встречи с герром Штольцем, как минимум, с любопытством. И надо сказать, что психолог его ни разу не разочаровал.

Первый раз, когда Снейп увидел краски, он подумал, что эта затея обречена на провал еще до попытки воплотить ее в жизнь. И хотя сложившаяся ныне ситуация полностью подтверждала его правоту, тогда он понятия не имел, к чему все это приведет, поэтому краски взял, хотя вид у него при этом был очень скептический.

На краски Снейп смотрел долго — они лежали на столе в гостиной и встречали его каждое утро, напоминая о своем существовании и его трусости. А трусить было от чего — Снейп терялся, всего лишь глядя на палитру. Каждый цвет для него ассоциировался с определенным заклинанием, каждое заклинание — с определенным событием. Он физически не мог прикоснуться к зеленому — цвету Авады — перед глазами тут же появлялась отвратительная сцена на Астрономической башне, которая только-только исчезла из его кошмаров. Он не мог прикоснуться к красному — его тело сразу же пронизывало вспышкой фантомной боли от всех Круциатусов, которые он пережил за время войны. И так без остановки — краски словно оживали на глазах, превращаясь в лучи заклятий, будили самые болезненные воспоминания. Разве только…

В один из дней Снейп решительно открыл коробку с красками, взял чистый лист, выдавил черную краску из тюбика и принялся рисовать. Да, так было правильно, и плевать на то, что скажет доктор Штольц.

Доктор Штольц не сказал ничего плохого, а, напротив, бурно возрадовался, заявив, что у Снейпа отлично получается, и очень просил сохранять рисунки — этот и последующие.

Тюбик с черной краской закончился через месяц. К тому времени ни один из остальных цветов так и не был распечатан, а Снейп привык тратить несколько часов в день на рисование очередной кляксы, как он их называл. В этом отсутствовала всякая логика и всякий смысл, но такое простое занятие оказалось неожиданно успокаивающим, окончательно отгоняя кошмары и проясняя мозги. И, судя по всему, оно привело его к той самой гармонии с внутренним “я”, которую обещали буклеты, принесенные в свое время Поттером.

Жизнь постепенно входила в спокойное русло, и Снейп даже осторожно начал задумываться о будущем, когда все опять перевернулось с ног на голову — или наоборот. Зависело от того, с какой стороны посмотреть.

Идея устроить выставку его работ Снейпу не понравилась сразу. Он не видел никакой художественной ценности в своих кляксах, хотя и продолжал их изображать с упорством, достойным куда лучшего применения. Однако переспорить Штольца было не так уж просто — по упрямству тот мог сравниться с десятком гриффиндорцев, вместе взятых. Он утверждал, что это часть терапии и взывал к снейповой совести. А заодно и алчности, завлекая сладкими обещаниями, что, возможно, часть картин удастся продать, и это даже может принести кое-какие барыши — а деньги Снейпу были ой как нужны.

Названия своим шедеврам он придумывал чисто из вредности, желая отомстить Штольцу, подбившему его на эту авантюру, и теперь немного об этом жалел. Тогда же его все более чем устраивало, как и тех людей, которые пришли на его выставку — вернее, создали на ней целый аншлаг.

И вот, спустя три года Снейп сидел в кабинете Поттера, и эта ситуация явно заслуживала звания самой абсурдной в его жизни. А ведь по сути-то — у него просто пропала картина.

— То есть, вы хотите, чтобы я нашел эту вашу... — Поттер запнулся, сверяясь с текстом заявления, — “Простату”?

— Да, Поттер, я хочу чтобы вы нашли мою, — Снейп тихо, но вполне отчетливо хмыкнул, — “Простату”. Вы сегодня проявляете просто чудеса сообразительности.

— А кто последний видел вашу, — Поттер опять запнулся и к тому же покраснел, — “Простату”?

— Мой менеджер, — изначально Снейп не хотел помогать Поттеру, но смилостивился и добавил: — Вчера вечером. Он же обнаружил ее пропажу сегодня утром.

— Тогда мне срочно нужно его допросить! — начисто забыв о недавнем смущении, Поттер прямо-таки засиял от охватившего его энтузиазма. — Мы обязательно найдем вашу “Простату”! Прямо сейчас и займемся!

Он вскочил с места и начал запихивать в карманы все необходимое, а потом обратился к Снейпу:

— Ну же, аппарируем!