Воспитывая монстра (гет)

Они ехали в полном молчании, и Гермионе уже казалось, что так будет всегда. Молчаливое существование на общей территории, не больше. Том безучастно смотрел в окно автомобиля, а Гермиона всю дорогу придумывала, как бы мягко объяснить мальчику, что он волшебник.

— Я должен теперь называть вас мамой? — спросил мальчик. Он перешёл на «вы», как только миссис Коул представила Гермиону в ее новом статусе.

— Это вовсе не обязательно, но если захочешь, я не буду возражать.

Это было вовсе не то, что он ожидал услышать, но просто кивнул и снова вернулся к созерцанию видов Лондона.

Машина свернула с оживлённых улиц и выехала за город, теперь за окном было пустынно и скучно, Том с интересом обернулся к Гермионе.

— Куда мы едем?

— В Годрикову впадину, это небольшая деревушка, где мы будем жить какое-то время.

— Не всегда?

— Нет, я думаю, мы могли бы переехать в другую страну, но поговорим об этом позже?

— Хорошо, — кивнул он.

Наконец из-за холма показались домики Годриковой Впадины, как игрушки в наборе лего: они идеальным покрывалом лежали на вереске. У Тома дух перехватило от этого вида, и Гермиона ощутила капельку удовлетворения, от первой положительной эмоции на лице мальчика. Он всегда хотел дом, а не комнату в приюте. Хотел соседей и оживленную жизнь вокруг, а не одинокий приют на отшибе, она могла это понять. Она старалась выбрать домик, который бы окружали другие такие же — не хуже и не лучше, а Годрикову Впадину выбрала, чтобы Том сразу познакомился с волшебным сообществом, понял, что он не особенный, он такой же, как все волшебники.

Он во все глаза смотрел на улицы, по которым ехала машина, волшебники в мантиях, их дети на игрушечных лошадках, которые катятся сами, или на маленьких метёлках. Вот — женщина на детской площадке одним движением какой-то палочки, заставила светлые волосы дочери собраться в две косички, а там — сами собой вяжут спицы, пока их хозяйка возится с запачкавшимся малышом.

— Как это... — прошептал Том и уставился на Гермиону, а после сразу вернулся к окну.

— Это Волшебный мир, Том, и ты его часть. Вот и все!

Они вышли из машины и таксист уехал, а Гермиона взяла Тома за руку. Она специально попросила высадить их в начале улицы, чтобы прогуляться, и теперь они шли по мощеному камнем тротуару. Тому было непривычно идти с кем-то взрослым за руку, он никогда не ощущал тепла или защиты, и теперь то и дело поглядывал на Гермиону, будто ожидая подвоха. Слишком уж хорошо все было.

— Я буду жить в таком доме? — спросил он, указывая на один из домиков по правую руку.

— Да, почти в таком же!

— Сколько ещё человек там будет жить?

— Никого, только мы!

Они приблизились к дому и Гермиона отворила калитку, давая Тому войти. В саду были детские качели, маленький сарайчик и пара садовых кресел. Том удовлетворенно окинул это взглядом и снова посмотрел на Гермиону. Будто хотел спросить, его ли это, можно ли тут играть?

Она улыбнулась и даже погладила его по голове, в её душе пока царило спокойствие, она пыталась принять правила эксперимента, которые были будто выращивание диковинных ядовитых цветов. Заставляла себя думать о Томе, как о нуждающимся в заботе, а не спрашивать себя, заслуживает ли он её.

— Идём? Неплохо бы перекусить? — Том кивнул и пошёл следом, Гермиона достала палочку и расколдовала дверь, они вошли в прихожую. — Я покажу тебе твою комнату, ты можешь там устроить все так, как хочешь, а я пока приготовлю сэндвичи, идёт?

— Да, — он улыбнулся. Ему предоставили согласиться с чем-то, решить свой распорядок дня и что-то подсказывало, если бы он решил сделать что-то иначе, он мог бы так поступить.

Том долго ходил по комнате, которая была вдвое больше его приютской. В ней было больше света и тепла, чем во всем его прежнем жилище, больше мебели, больше удобных и таких простых вещей, как полки, ящики и даже ванна. Своя собственная. И метла. Том долго и восхищённое смотрел на неё, но пока побоялся садиться.

Когда Гермиона пришла, чтобы его позвать, мальчик уже переложил все по своему и удовлетворенно смотрел на результат своей работы. Однако появление пока ещё «не мамы» заставило обернуться и немного виновато на нее посмотреть.

— Мне нравится, как ты все переставил, — быстро уверила его Гермиона, глядя на книжные полки и игрушки, которые переехали на них из шкафа. — Идём пить чай?

— Идем, — согласился он и даже немного улыбнулся. Это было почти приветливо и почти по-детски.

Пить чай в столовой казалось как-то слишком строго и неуютно, потому горячие сэндвичи стояли на деревянном кухонном столе. Том вскарабкался на стул без помощи Гермионы, которая уже кинулась к нему чтобы помочь. Она задумалась о том, что его самостоятельность стоит поумерить, все-таки способность обратиться за помощью один из шагов к дружбе, а у её Тома должны быть друзья.

Мальчик с интересом смотрел на поджаренный хлеб и торчащие оттуда курицу и листья салата.

— Сэндвичи, Том. Это вкусно! Чай с сахаром?

— А он может быть без сахара? — Гермионе показалось это милым, она может научить его такой безделице. Конечно, в приюте давали просто чай, всем одинаковый, разлитый из больших железных чайников, по крайней мере, так она себе это представляла.

— Конечно! Он может быть с сахаром, может без. Ещё с мёдом, мятой или молоком! Мы можем налить туда сироп или бросить корицу! — она начала быстро доставать из шкафчиков все, что перечисляла и ставить перед Томом. Её радовало, что можно говорить про такую простую вещь, как чай.

Увидев такое многообразие диковинок, Том сразу начал наливать в дымящуюся чашку все подряд, отчего жидкость быстро помутнела и приобрела грязноватый оттенок. Он вылил добрую четверть шоколадного соуса из бутылочки, накидал мяты и с удовольствием размешал все ложкой. Его увлеченность и любознательность не могли оставить Гермиону равнодушной, но она помнила, кто это. Где-то в подсознании ещё хранились воспоминания о том, что перед ней страшный человек. Только маленький.

Том понюхал то, что вышло, улыбнулся и впервые поднял на Гермиону гордый взгляд.

— Не попробуешь? — спросила она. — Мне и самой интересно, что вышло!

В свою чашку она добавила только пару листиков мяты и одну ложку сахара.

Том сделал глоток, сморщился и засмеялся.

— Вкусно?

— Вкусно! — уверенно ответил он. В этот момент он снова стал похож на обычного малыша. Тедди Люпин мог бы сотворить нечто подобное, Мари все время пыталась готовить, пачкая идеальную кухню Флёр, но и тут Гермиона нехотя вспомнила, что в них было больше живости, шалости. Меньше жадного желания взять больше. Да, скорее всего, она просто додумывала несуществующее. Но никуда не денешься, не скоро она от этого избавится.

* * *

Том уже спал в своей первой настоящей спальне, когда Гермиона достала дневник. Она не вела раньше настоящих дневников, но ей очень хотелось попробовать. Гермиона с удивлением отметила, что чтобы ни делала — это было удивительно и ново для нее. Никогда раньше она не воспитывала детей, никогда не путешествовала так далеко, никогда не переживала таких сильных и противоречивых эмоций. Но больше всего смущала то, что у неё в голове был бардак: смесь из нынешних чувств и тех, что она испытала несколько месяцев назад. То путешествие никак не шло из головы, и у неё была потребность открыть хоть кому-то, пусть просто бумаге — дневнику, всю правду. А потом она отнесёт дневник в Гринготтс, в ячейку для Джинни Уизли. Она уже открыла её, уже оставила первое письмо, уже надеялась, что Джинни его прочитала. А сейчас, вполне возможно, в её мире что-то уже изменилось.

Гермиона открыла дневник в бархатной обложке и достала перо. Что же написать? С чего начать?

«Эту историю я пишу затем, чтобы она навсегда осталась со мной, не только в сердце, но и на бумаге. Я люблю тебя и надеюсь, что ты это знаешь. Я верю в то, что наше безумие, породившее эту историю, останется с тобой во всех мирах и временных петлях, как осталось оно со мной. Я люблю тебя, Сириус Блэк!»

Она вдруг выдохнула, закрыла дневник, затем резко швырнула его на кровать, и, скрыв лицо в ладонях, горько зарыдала.

Том проснулся в шесть утра и, не найдя Гермиону, вышел в сад. Он качался на качелях, когда из соседнего дома выбежал мальчик лет пяти и подбежал к изгороди, разделяющей их дворы.

— Привет! — поздоровался он.

— Привет, — ответил Том и тут же отвернувшись, оттолкнулся ногами и снова принялся раскачиваться.

— Ты волшебник? — спросил мальчик, а Том насторожился.

— Не знаю, наверное.

— Ну, твоя мама волшебница? Вот моя — волшебница! — Том нахмурился: Гермиона не была ему мамой, хоть миссис Коул и сказала, что теперь это так. Но она была волшебницей.

— Да, волшебница, — быстро ответил Том.

— Круто! Значит ты чистокровный?

— Н-не знаю, — Том не понимал, что говорит этот мальчик. Он явно был старше.

— Том? — Гермиона вышла на крыльцо и улыбнулась соседскому мальчишке. — Здравствуй!

— Здравствуйте! Вы волшебница? — любознательно поинтересовался мальчик.

— Конечно! — улыбнулась Гермиона и достала палочку. Она наколдовала стайку птичек и мальчик ухмыльнулся.

— Мама тоже так умеет!

— Все волшебники так умеют. И ты научишься!

— Я думаю, что я сквиб, — грустно опустил голову мальчик.

— Ну, что ты! Способности не проявляются так рано. Сколько тебе?

— Семь!

— Это не так много, подожди ещё, — Гермиона пожала плечами, отмечая, что мальчик выглядит младше своих лет, и тут же обернулась к Тому, — идём завтракать?

Он кивнул и молча пошёл следом.

Они не говорили. Том молчал, ничего не спрашивал, занимался своими делами, и эта холодная война и пугала, и успокаивала. Было так просто это принимать, просто существовать. А вот попытаться найти общий язык было трудно и страшно.

— Может ты хочешь пойти в Косой Переулок или просто в магазин? — Том покачал головой. — Может хочешь погулять? — Том покачал головой. — Может сходим на ярмарку в центр? — снова молчаливое «нет».

Вечером пошёл дождь, стало прохладно, и из открытых окон подул свежий ветерок. Грянул гром, Том вжался в кресло, где сидел с книжкой-раскраской, на которой живые картинки перемещались и уворачивались от карандаша.

Гермиона хмуро посмотрела на него и села рядом, решив, что лучшего шанса может и не представиться.

— Не бойся, я тут...

— Мне не страшно, — спокойно и холодно произнёс он. Убрал карандаши в коробку, раскраску на полку и ушёл спать.

Дневник дрогнул в руках Гермионы, она чуть не заплакала от досады. Трудно будет его полюбить, ох, как трудно...