Честный договор, или Меньшее зло (джен)

Закрыв за собой дверь — скорее и поспешнее, чем, должно быть, стоило, — Леонардо обессиленно прислонился к ней. И почти сразу ощутил панцирем вибрацию от гулких ударов. Рафаэль… конечно же, иного ждать не стоило.

Качнув головой, Леонардо чуть переместился вбок и сполз по стене на пол, стараясь не прислушиваться к больно бьющим по барабанным перепонкам звукам. С трудом собрал в себе силы ответить, стараясь, чтобы в голосе не было слабости и дрожи. Он обязательно выслушает брата, но не сейчас… только не сейчас. Сейчас не надо ни слов, ни извинений, ни оправданий. Не надо ничего. Вот совершенно… Леонардо и так знал, что брат хотел и собирался сказать, лучше, чем сам бунтарь, у которого так часто язык поспевает прежде рассуждения. Тем более… тем более что, как ни противно подобное признавать, Рафаэль был прав.

И это осознание стало последней каплей. Отбросив костыли в сторону — также сильнее и резче, чем требовалось, — Леонардо сделал несколько неуверенных приставных шагов, держась за стенку, и почти рухнул на диван. Не до конца зажившие шрамы отозвались ноющей болью, но ему было наплевать. Наплевать на все — них, на себя в целом. Леонардо сжал ладонями голову, словно пытаясь раздавить ее, крепко зажмурился, но мысли… злокозненные мысли, которых он так долго пытался не подпускать к себе, не желали отступать, дать ему хотя бы минуту отдышаться, собраться с силами, чтобы осмыслить и… принять, если потребуется.

Голоса за дверью стихли, но Леонардо уже не замечал этого. Не чувствовал ничего, кроме придавившей к ложу тяжести. Она заполнила все окружающее пространство, не оставив места ни для чего более, и имя ей было — безнадежность…

Два с лишним месяца… два бесконечно долгих месяца вынужденного ожидания и осторожной пробы своих сил. Всякий раз, на взгляд Лео, недостаточных для того, чтобы признать выздоровление успешным. Дон, конечно, подбадривал его — мол, так и должно быть, — но, если уж быть честным — он ведь делал так всегда? Что бы ни случилось с ними и миром? Миролюбивый и мягкий Донни, всегда старающийся разрулить конфликт, болезненно воспринимающий, когда одному из них — а уж тем более всем — плохо. Не было ли и сейчас это сладкой ложью, чтобы сгладить ситуацию? Чтобы не дать ему скатиться в отчаяние?

Спросить не у кого. Вся семья с готовностью повторяла слова доморощенного лекаря и, кажется, сама желала в них поверить. В то, что все обязательно будет хорошо. Что все обязательно наладится, так или иначе, как бывало всегда. А если нет? Если то, что достигнуто сейчас, — предел возможного, и он уже никогда не станет полноценным звеном команды — что уж говорить про лидера? Если вдруг… что тогда?

Слова беспощадно звенели в голове, произнесенные почему-то голосом Рафаэля. Из-под век проступили непрошенные слезы, скупые, жгущие глаза. Если вдруг… то, о чем он боялся подумать, чтобы не спугнуть удачу, боялся признать… врал сам себе и остальным… бесстрашный лидер, елки-палки!

Миг отчаяния накатил, накрыл с головой девятым валом — и схлынул, медленно, но столь же уверенно и беспощадно. Оставляя, словно на отмели, на виду все сомнения и страхи, самого Леонардо, увиденного вдруг им же как со стороны. Как же жалко, должно быть, он выглядит! Неудивительно, что Рафаэль сбегает на поверхность, только чтобы не видеть, не знать. Как тяжко, должно быть, наблюдать это — вместо Леонардо прежнего. Уверенного, сильного, способного принять любой удар. Как казалось ему раньше…

Леонардо резко выпрямился, нахмурившись, глядя в стену, уже привычно — поверх перебинтованных ног. Прислушался к тишине за дверью и медленно, осторожно подполз к краю дивана, стараясь не бередить потревоженные, ноющие колени. Если уж не восстановиться, то хотя бы увидеть Рафаэля, позволить ему выговориться и не мучиться бесплодной виной — на это хотя бы он способен? Не прятаться в своем панцире, а взглянуть в глаза миру, близким, страдающим из-за него же — это он может? Или тоже уже нет?

Костыли обнаружились на приличном расстоянии от ложа, так что, чтобы достать их, пришлось спуститься на пол. Все так же медленно, неуклюже и осторожно, словно дряхлый старик, что может рассыпаться от неловкого движения. Леонардо прикусил губу, не давая воли жалости к себе, упрямо мотнул головой. Сам же туда их зашвырнул, не на кого пенять. Черепашка подтянул костыли ближе, снова вскарабкался на диван и, оттолкнувшись от пружинящей поверхности, заковылял к двери.

* * *

Должно быть, время добровольного затворничества оказалось приличным: Рафаэль, все так же терпеливо дожидавшийся его в другом конце коридора, присел у стены, скрестив ноги, и рассеянно считал трещинки на кирпичах кладки. Или же рассматривал паутину, гадая о наличии ее хозяина. Леонардо не было видно, чем именно занят брат, ясно лишь одно: отвлекшись, Раф поначалу не заметил его.

В отличие от Сплинтера. Тот, видимо, решив совместить два полезных дела, устроился на циновке недалеко от коридора. И, заслышав стук костылей, а может, просто почувствовав приближение сына, тут же открыл глаза. Кивнул в приветствии, но говорить ничего не стал.

— Простите, мастер, — начал было Леонардо, но тут очнулся Рафаэль. Рывком поднялся на ноги — и уже через мгновение сгреб медвежьей хваткой брата за плечи.

— Панцирь, я уж думал, ты уснул там, — ворчливо начал он, но, осекшись, добавил: — Хотя так, наверно, было бы лучше. Лео, я… в общем, я сказал глупость… ты это… извини, ладно? Я вовсе не думаю, что ты…

— Не надо, брат, — прислонив один костыль к стене, Леонардо положил руку на плечо Рафа, слегка сжал. — Ты прав. Я и правда чертовски долго поправляюсь, и… — он выдохнул, как перед прыжком в воду, — наверное, вам придется составить команду без меня. Хотя бы на время.

Конечно же, Рафаэль тут же возразил. Но что именно он говорил, Леонардо пропустил мимо ушей, лишь машинально кивая. Какой бы ни была мучительной для него эта идея, чем больше лидер обдумывал ее, тем правильнее она ему казалась. Поправится он или нет — но нельзя же братьям из-за него безвылазно сидеть под землей. А прежняя стратегия защиты, построенная на делении на двойки, теперь не годилась. Нужно что-то другое. Но вот что…

Своими сомнениями Леонардо поделился со Сплинтером, подошедшим ближе. Сэнсэй внимательно выслушал его и одобрительно кивнул. Нет, сказать, что с души Лео свалился придавивший его камень, было бы неправильно. Горечь и чувство поражения, сдавившие горло, никуда не делись, но дышать стало все же чуть-чуть полегче. Хотя бы за братьев он теперь спокоен. Учитель знает, что делать, и очень скоро — ну ладно, так скоро, как получится — они снова смогут выбираться на поверхность, если не на патруль, то хотя бы на прогулку. Хотя бы о них он сможет позаботиться… Леонардо не сдержал тяжелого вздоха… раз уж не сумел о себе.

— Но это ли сейчас важно? — вдруг прервал его рассуждения на полуслове Сплинтер. Пристально посмотрел на Леонардо и стукнул тростью. — Скажи мне, Леонардо, точно ли ты делаешь это лишь из заботы о братьях?

Леонардо слышал, как за его спиной Рафаэль задохнулся от возмущения. Но пока собирался с мыслями и облекал их в приличные выражения, у Лео было время подумать. В первый момент слова учителя обожгли его пощечиной, выбив все мысли и чувства, кроме ошеломляющей обиды. А для кого же еще, скажите пожалуйста? Или ему доставляет большое удовольствие отпускать их, самому оставаясь в убежище? Пропускать жизнь мимо себя, добровольно отказываясь от нее ради них — чтобы хотя бы кто-то из них был рад. Чтобы хоть кто-то жил…

— А что будешь делать ты? — следующий вопрос выбил Леонардо из колеи. О себе-то он как раз задумывался в последнюю очередь. Это ведь не главное, так? Они — команда и должны быть ею, даже если один выбыл из строя. Если больше не способен быть ее частью…

— Помимо всего прочего, мы еще и семья, — возразил Сплинтер, когда Леонардо, путано и сбивчиво, попытался объяснить ему то, что крутилось в голове, про себя проклиная не тем концом подвешенный язык. — Или ты уже не считаешь себя ее частью тоже?

— Я… я не говорил этого, сэнсэй, — совсем растерялся Леонардо.

— Но подумал, не так ли? — Сплинтер прищурился. — «Если не я, то хотя бы они» — разве не так рассуждал ты? Заведомо отставив себя в сторону, как выпавшее звено, словно ты уже не с нами. Ты всерьез думаешь, что сделаешь братьев счастливее, отойдя в сторону, исключив себя из их жизни?

Леонардо подавленно молчал. Ему стоило такого труда принять такое решение — а оно вновь оказалось неверным. Как же тогда правильно? И способен ли он хоть что-то сделать правильно?

— Я не отказываюсь от братьев, — наконец тихо проговорил Лео. Поднял глаза от пола и, собравшись с мужеством, посмотрел на учителя. — Но ведь сейчас от меня мало толку. И… — он сглотнул и с усилием продолжил, — может, так будет и далее. А им нужны тренировки, нужна свобода. Им нужен этот мир, сэнсэй — даже сейчас, когда я не справился как лидер. Когда я проиграл…

Подсознательно Леонардо, похоже, все же ожидал опровержения. Но Сплинтер молчал.

— В чем-то ты прав, Леонардо — наконец проговорил негромко он. — Твое ранение не столь опасно и не лишит тебя способности передвигаться, но насколько тебе удастся восстановиться, пока никому не известно. Даже мне. И твои братья уже начали учиться работать в тройке — последние несколько тренировок.

Рафаэль поперхнулся воздухом, собираясь что-то сказать, — и это не осталось незамеченным.

— Да, те «никому не нужные маневры» тоже для чего-то годны, Рафаэль, — усмехнулся Сплинтер, покосившись на него через плечо. — И послужат определенной цели — не раньше, так позднее.

— Но… почему вы молчали? — наконец собрался с мыслями и решимостью тот. — Почему ничего не говорили? Я бы… — Раф неожиданно смолк, сообразив, что сказанное может задеть Лео. Снова… Он опасливо покосился на брата, хмуро отмечая подавленный вид и отрешенное молчание последнего. Черт, а как же Лео? Неужели они и правда оставят его в логове, позади, как балласт, способный лишь помешать? Разве учитель не говорил?..

— Может, оттого, что это дело будущего? Возможного будущего? — отозвался наконец Сплинтер. — Сейчас вы разобщены и слабы, к тому же мыслями — постоянно с Леонардо, особенно ты, Рафаэль. А это не может не сказаться на твоей эффективности. Вы еще не готовы, чтобы снова подняться на поверхность.

— Я… — начал было тот, но заметил, что учитель его не слушает. — Так значит, это правда? И Леонардо больше не часть команды?

Рафаэль напряженно всмотрелся в лицо Сплинтера, но оно оставалось привычно невозмутимым. По нему совершенно невозможно было прочесть, что на самом деле думает сэнсэй обо всей этой ситуации.

— По поводу твоего же вопроса, Леонардо, — повернулся тот наконец к поникшему старшему сыну, глядя на него сверху вниз, — это решать лишь тебе.

Рафаэль от изумления разинул рот — и Леонардо всерьез опасался, что поступил так же. То есть как? Сэнсэй, наверное, что-то путает. Как он сам может определить что-то подобное?

— Случилось то, что случилось, и мы бессильны это изменить, — продолжал тем временем Сплинтер. Провел пальцами по усам и расправил плечи. — Но чем считать его, испытанием или поражением — решать лишь тебе. Я и твои братья всегда готовы прийти на помощь и оказать тебе поддержку, сын мой, — но в любом случае принять решение и определиться, что с этим делать дальше, можешь только ты. Не Рафаэль, не Донателло и не я. Только ты, Леонардо. Ты один — мера и поддержка самому себе. И проиграешь лишь тогда, когда решишь сдаться и опустить руки. Когда признаешь себя побежденным. Не раньше…