Что вам от меня надо? (гет)

Он делает что-то не то. Самое правильное — выставить Грейнджер вон, но он только сильнее наваливается на дверь и почти придавливает собой Грейнджер. Он чувствует едва уловимый запах мыла, исходящий от ее волос.

— Вы все-таки нарвались, Грейнджер.

— Вы не сделаете ничего плохого, сэр, — говорит она. Правда, в голосе у нее маловато уверенности.

— Конечно, не сделаю. Плохого. Знать бы, что для вас значит — хорошее, мисс, — шепчет он.

— Или отпустите меня, или… давайте за стол сядем? — заявляет Грейнджер.

— Что, совсем не страшно? — спрашивает он.

— Я ведьма, у меня палочка, а вы пьяны, еле стоите на ногах, а палочка валяется на столе. Нет, мне не страшно. А вам?

Он игнорирует ее реплику:

— Я отпущу вас, если вы ответите мне на один вопрос. — Остатки здравого смысла вопят, что надо б заткнуться, но огневиски явно берет вверх. — Что у вас с Уизли? Вы… спите с ним?

— Я вам отвечу, — она заинтересованно глядит на него снизу вверх, — если и вы ответите мне на один вопрос.

— Хорошо, — соглашается он.

— Да, было пару раз, — она пожимает плечами. — Рон зовет меня замуж.

От ярости в голове поднимается такой шум, что впору удариться лбом о стену, но Северус берет себя в руки. Все-таки худо-бедно, но пока он себя контролирует.

— Вот как… И вы согласились?

— Нет, мне кажется, пока нам рано думать о семье, — говорит она рассудительно.

— Но вы любите его! — скорее утверждает, чем спрашивает он.

— Это уже третий вопрос! — возмущается она. — И я не буду отвечать!

— Мисс Грейнджер, — говорит он мягко, опуская руку ей на плечо, — поверьте, сейчас вам лучше ответить, иначе никакая палочка вам не поможет.

Он наклоняется так низко, что чувствует ее дыхание на своем лице.

— Тогда вы сперва ответьте мне, любите ли вы Сесиль Дебове, — говорит она тихо, не отводя взгляда.

Комната, вместе с дверью и Грейнджер, начинает предательски крутиться перед глазами. Северус охает и чуть не падает.

— Мне кажется, — Гермиона, кряхтя, помогает ему сесть, — сейчас не лучшее время для таких разговоров. Я, пожалуй, пойду.

— Не смей оставлять меня! — ревет он.

— Как же с вами тяжело, — она взмахом палочки подогревает уже остывшую еду, — то «уходите!», то «не оставляйте!», — и все же она садится напротив и смотрит, как он ест, пытаясь прийти в себя. А потом — он не замечает как, она просто исчезает и ему начинает казаться, что ее визит ему приснился.

Прежде чем открыть очередную бутылку виски, он зовет эльфа. Требует, чтобы тот разбудил его завтра пораньше, находит (не без труда) и ставит на стол несколько склянок с антипохмельным. Теперь он вполне готов к прекрасному вечеру в компании огневиски и никто ему не нужен, совсем не нужен!

Утро, само собой, выдается тяжелым и Северус снимает баллы, в тщетной надежде, что от этого полегчает. Несмотря на лошадиную дозу антипохмельного, боль перекатывается чугунными шарами от виска к виску, хочется лечь и лежать, но не с его счастьем. Впереди еще маячат сдвоенные зелья у старшекурсников и дополнительные занятия у Грейнджер. Он смутно помнит, что вчера она явилась к нему, и он хотел у нее что-то выяснить, но надеется, что не очень-то пристойные вопросы он задавал только в своем воображении.

Пришедшая на занятия Грейнджер ситуацию не проясняет. Судя по ее виду, они вчера последний раз виделись в Лондоне, и спрашивать — так ли это на самом деле, у Северуса нет никакого желания.

Занятие проходит вполне штатно, и голова, слава Мерлину, перестает наконец-то болеть, вот только впервые Грейнджер не претендует на чай в его компании и, сославшись на какие-то глупые дела, уходит. Северус размышляет, а потом идет в директорский кабинет и берет омут памяти, чтобы посмотреть воспоминания о вчерашнем вечере.

— Твою же мать, — ругается он, выныривая из омута и чувствуя, что его опять мутит. Одно радует, он все-таки не сделал непоправимого. Впрочем, похоже, что он все-таки добился своего и Грейнджер после произошедшего дорогу к нему забудет. Вот и прекрасно! Только почему-то опять хочется напиться.

Он идет к себе, по дороге его нагоняет Сесиль.

— Северус, нам надо поговорить, я вчера приходила, но ты был… ты спал, — хмурится она. — Ты же понимаешь, что огневиски — это не решение?

— Понимаю, — он резко останавливается. — И что?

— Ничего, мы не виделись несколько дней, а я скучаю, — говорит она обиженно. — Ты не пускаешь меня в свою жизнь. У нас только, — она понижает голос до шёпота, — только секс и все.

Ему хочется ответить ей: «Да, только секс!», но он прекрасно понимает, что этим их разговор не закончится и поэтому он говорит совсем другое:

— Сесиль, дай мне немного времени. Я… я не привык с кем-то делить свои неприятности. Дело не в тебе, а во мне.

— Тогда пойдем вместе в Хогсмид в выходные? Надо присмотреть рождественские подарки, — просит она.

— Конечно, пойдем, почему нет, — соглашается он, только чтобы поскорее отвязаться от нее.

Грейнджер его явно избегает. Это немного странно и даже смешно. Он пару раз замечает, как она меняет направление, завидев его в коридоре издалека. Не гоняться же за ней, да и зачем, собственно?

В выходные они с Сесиль и другими преподавателями идут в Хогсмид: всем надо купить подарки к Рождеству, а заодно, по старой традиции, присмотреть за отпущенными на волю учениками. И конечно, в каждой лавке они с Сесиль натыкаются на Грейнджер и ее подружек. Каждый раз пигалицы вежливо здороваются и отходят в сторону, перешептываясь. Наверняка, все уже мысленно поженили его и Сесиль, — думает Северус с тоской, — а с другой стороны, возможно всем на это наплевать. Впереди Рождественский бал и все без исключения ученицы заняты подготовкой к нему.

Впрочем, день получается не такой уж тоскливый: они в какой-то момент расстаются с Сесиль, которой надо зайти в те магазины, в которые Северус не пойдет даже под Империо, договариваясь встретиться в «Трех метлах».

«Три метлы», как водится в эти дни, забиты под завязку, но в этой толчее есть что-то уютное и привычное. Северуса зазывают за свой стол Флитвик и Хагрид. Полувеликан рассказывает о повседневных делах своих сородичей, живущих, судя по всему, на другом краю Земли. Северус слушает вполуха, потягивает горячий глинтвейн и только сейчас он начинает осознавать, что пережил войну, что скоро он станет совсем свободным и получит возможность уехать отсюда. Это кажется настоящим чудом, с которым никакое волшебство не сравнится, и Северус улыбается своим мыслям, совершенно не замечая, как на него глазеет Гермиона.

Дисциплина и успеваемость перед каникулами традиционно катятся вниз, и все преподаватели закрывают на это глаза. Ученики почти что невменяемы в предчувствии бала и скорого отъезда домой и только Грейнджер демонстрирует чудеса выдержки, или ей, одной из немногих, просто дела нет до предпраздничной суеты.

— Сегодня последнее дополнительное занятие, — начинает Северус, до конца не решивший, следует все же извиниться за свое поведение или продолжать делать вид, что он ничего не помнит. — Сегодня мы напишем план работы на каникулах, если только вы, мисс Грейнджер, готовы что-то делать на каникулах.

— Я поеду в Нору, меня пригласил Рон, а потом, еще до конца каникул, вернусь сюда, — говорит она, делая отметки в своей тетрадке.

Ему очень хочется съязвить на тему того, что в Норе у нее не будет времени ни на что, кроме постельных утех с Уизли, но вместо этого он делает глубокий вдох и выдает:

— Я прошу прощения, я вел себя неподобающим образом. И во избежание повторения, хм, я прошу не появляться в моих личных апартаментах. Вам ясно?

— Хорошо, я вас прощаю. И я не приду к вам больше, — соглашается она. Вообще-то он был готов к спору с ней на эту тему и ее покладистость немного сбивает его с толку.

— У вас будет время на занятия в Норе? Или все это пустая затея?

— Будет, конечно будет! — восклицает она. — А где Рождество будете встречать вы?

— Само собой здесь, где еще? — отвечает он, просматривая свои записи. — Вы меня отвлекаете.

— А много народа остается? — не унимается она.

— В этом году, к счастью, кроме меня — никого.

— Никого?!

— Так очень редко, но бывает. Всем хочется домой, это естественно. Директора МакГонагалл пригласили старые друзья, она уедет на пару дней, все прочие… неважно.

— То есть, вы будет встречать Рождество один? — никак не угомонится она. — Совсем-совсем? И что, даже профессор Дебове уедет?

Он с раздражением откладывает пергамент.

— Да, все уедут. Да, я буду один. Ура. Меня не гнетет одиночество и меня не надо от него спасать, и давайте закончим на этом.

На самом деле он лукавит. Никому не хочется быть абсолютно одному, но он не может покинуть замок, он совершенно не хочет даже близко подходить к родительскому дому, и уж тем более не хочет никого приглашать сюда разделить с ним одиночество. Он просто ляжет спать — вот и все Рождество. Ну ладно, может выпьет бутылочку огневиски и уже потом ляжет спать, не суть.

— Грейнджер, вам про что ни скажи, вы во всем видите трагедию. Все совершенно нормально, давайте вернемся к занятию. Итак, вы должны сделать… да пишите же, наконец!

После занятия на этот раз он сбегает сам, ссылаясь на занятость. На самом деле сидеть с ней и просто так болтать ему не хочется, он думает, она начнет жалеть его, и он раскаивается, что рассказал ей про свое вынужденное одиночество на праздники. Но сказанного не воротишь, и он от всей души надеется, что Грейнджер в очередной раз не кинется его как-нибудь особо изощренно спасать.

В день Рождественского бала в замке творится локальный апокалипсис. У Северуса идет кругом голова, впрочем, все преподаватели чувствуют себя примерно так же. Только МакГонагалл полна энтузиазма и гоняет всех, кто только попадется под руку, с разными поручениями.

Северус рад уже тому, что преподаватели не должны изображать из себя танцоров и могут с чистой совестью наблюдать за всем со стороны. А вот Сесиль смотрит на зал с самым несчастным видом и когда какой-то семикурсник находит смелость пригласить ее, она бросает восторженный и в то же время виноватый взгляд на Северуса и идет танцевать.

Грейнджер в скромном, но красивом платье кружится в вальсе с Уизли. Уизли в этот день невыносимо много, слишком много: вместе с Поттером в замок прибыли и Артур с Молли и все, все их дети. Нет только одного из близнецов, и Северус в который раз чувствует смутную вину, словно он мог что-то сделать и умереть вместо Фреда.

В перерывах между танцами звучат пафосные речи: Кингсли сменяет Поттер, а идеи самого Поттера развивает МакГонагалл. Все чествуют героев, всем радостно, только одному Северусу скучно до зубовного скрежета. Он ненавидит такие собрания, для него они — бессмысленная трата времени, напиваться в одиночку и то веселее и как-то продуктивнее. Он тихо отступает к выходу и уходит, незамеченный никем. И все-таки спускаться к себе его не тянет, он идет бродить по замку. Застигнутые врасплох парочки и снятые баллы возвращают ему утраченное душевное равновесие и примиряют с безумием, творящимся в зале. Там уже выступает какая-то новая модная группа и музыка гремит так, что наверное, даже маглы слышат и дивятся — кто это на развалинах бацает рок.

Он идет вниз — скоро придется разгонять учеников по гостиным, а по другой лестнице, перепрыгивая через ступеньки, несется Грейнджер.

— И как-то Уизли вас отпустил, — кричит он, ожидая, когда лестница повернется. Лестница, на которой стоит Гермиона разворачивается в противоположном направлении и Грейнджер приходится вертеться, чтоб увидеть его. — Я уж думал, он приклеился к вам намертво, не отдерешь.

— Я вас плохо слышу, — врет она, и он это видит.

— Почему вы не в зале? «Ведьмы и вампиры», по рассказам Минервы, это… полный улет?

— Мне надо… Я завтра уезжаю, мне надо спросить вас кое о чем! — она перегибается через перила, рискуя упасть. — Можно я к вам зайду? Только на одну минутку! Прямо сейчас!

— Вы — мое личное проклятье, — ворчит он, — хорошо, заходите, только на одну минутку.

В своих комнатах он позволяет себе передохнуть, снять мантию и развязать пижонский галстук, который завязывал битых двадцать минут. Он расстегивает верхние пуговицы рубашки и понимает, что меньше всего на свете хочет опять идти наверх.

— Профессор? — Грейнджер распахивает дверь.

— Давайте, заходите, Грейнджер, нам, уж мне-то точно, надо вернуться на этот чертов бал, — он садится на край стола, — что там у вас?

— Вот, — она протягивает ему коробку, но когда он уже готов ее взять, вдруг отдергивает руки. — Подождите! Поклянитесь мне, что откроете ее только в рождественскую ночь!

— Может вам еще непреложный обет дать? — усмехается он, но она хмурит брови и Северус закатывает глаза. — Хорошо, клянусь.

Коробка небольшая, легкая и, если честно, Северусу очень любопытно, что спрятано под крышкой, но он отставляет презент в сторону.

— Я так понимаю — это подарок? Я тронут, спасибо, а теперь — нам пора.

Она стоит там же, где стояла в тот день, когда он так опрометчиво пустил ее к себе, будучи пьяным. Теперь она сама захлопывает дверь, убирает руки за спину и испытующе смотрит на него.

— Что еще? — спрашивает он, поправляя манжеты, которые в этом совершенно не нуждаются. Он старательно смотрит в другую сторону, а она стоит и молчит.

— Я завтра уезжаю, — говорит она.

— Скатертью дорога.

— Мне кажется, мы не видим очевидного, — произносит она.

— Да неужто? А мне кажется, что вы пытаетесь видеть то, чего нет. Грейнджер, пойдемте уже! — ее присутствие заставляет его нервничать.

Он подходит, берет ее за плечи, чтобы отодвинуть от двери и наконец-то выйти, и что-то такое происходит, он сам не до конца понимает — что. Это не его вина! Это все она: её голые плечи, жар её тела, её томный взгляд, тень от ресниц на щеке!

Они стоят, вцепившись друг в друга и не шевелятся. Он отмирает первым.

— Вас ждет Уизли, то есть — все Уизли ждут, вам надо идти.

— Вас тоже ждут, — её охрипший голос чуть не добивает его, но он пока держится и пока в силах отпустить её.

— Да. Нас ждут обоих, — соглашается он. — Идите, я нагоню.

Она уходит, а он захлопывает дверь и приваливается к ней, словно боится вторжения. Черт бы побрал этих женщин! Черт бы побрал Сесиль, которая разбудила в нем если не чувства, то чувственность. Насколько спокойнее, оказывается, он жил до этого!

Он ждет, когда пульс успокоится и с каменным лицом выходит из комнаты.

Вечер закончен, теперь задача преподавателей проследить, чтобы все студенты вернулись в свои, а не чужие кровати, а гости не бродили по замку. Северус быстро организует слизеринцев и отводит их в гостиную, обещая страшные кары тому, кто рискнет покинуть её пределы. Он возвращается к Большому залу, чтобы помочь остальным и видит, как Уизли снова, мантикора его задави, целуется с Грейнджер. Они стоят под омелой в тени арки, ведущей в соседний коридор, Уизли гладит Гермиону по щеке и что-то говорит, а она слушает его. Мерлин, что умного он может сказать? А потом, словно почуяв присутствие посторонних, она поворачивает голову в сторону Северуса и, ему кажется, он видит, насколько печальные у неё глаза.

Ночью, ближе к утру, приходит Сесиль, открывает неслышно дверь — ей давно известны все его пароли, ложится рядом — теплая, мягкая, ароматная: от неё пахнет ванилью и немного коньяком. Она целует его, но он, сам не зная почему, ощущает досаду, а не возбуждение. Он хочет спать, но не может оттолкнуть Сесиль и впервые понимает, что значит «супружеский долг», мимолетно радуясь, что завтра он наконец-то останется один. Уходя, Сесиль оставляет подарок — набор фиалов венецианского стекла. Банально, но приятно и, главное, полезно.

На следующее утро царит привычная для такого дня суматоха. Северус бдительно следит, чтобы все студенты были выведены на крыльцо и посажены в кареты. Уизли-старшие мешают процессу и это злит необычайно, как и то, что Грейнджер стоит с отсутствующим видом, ожидая, когда все рыжее семейство будет готово отчалить. Северус, проходя мимо, не может удержаться, чтобы не сказать ей, что она ужасно выглядит.

— Кто же в этом виноват? — спрашивает она серьезно, но он только пожимает плечами.

Он занят, ему не до этого. Малолетние разгильдяи умудряются забыть жизненно необходимые вещи и то один, то другой слезно умоляет подождать, пока он сбегает в гостиную. Потом у одного первокурсника из Хаффлпаффа начинает болеть живот, а у третьекурсницы из Рейвенкло сбегает жаба. Северусу кажется, что они делают это все специально, чтобы позлить его. И все же сборы заканчиваются, Сесиль, возбужденная и раскрасневшаяся, в последний момент успевает подойти к нему и сжать его руку: целоваться прилюдно он не готов и она это знает. Он благодарит ее за подарок, она кивает и они расстаются.

Наконец ученики, как и некоторые учителя (в том числе и Сесиль) отбывают, и в замке — он поверить не может! — воцаряется удивительная, ласкающая слух тишина. Те немногие, кто остался в Хогвартсе, должны разъехаться к ужину и Северус весьма ждет этого момента. А пока есть немного времени — Рождество завтра — он отправляется в Хогсмид, чтобы купить Грейнджер ответный подарок: он не желает быть ей должным. Всю дорогу он размышляет, что ей подарить. С Сесиль проще: он купил ей коробку ее любимых конфет и отличный, из лучшей шерсти, гриффиндорский шарф, а не то недоразумение, которое выдается деканам бесплатно и отправил совиной почтой во Францию. Она приедет домой, а ее будет ждать подарок. Минерва уверяла его, что это очень романтично и вообще «то, что надо»!

С Грейнджер все сложнее, с ней вообще все сложнее, — думает он, подходя к деревне. Дарить книгу — банально, набор ядов — она может не понять тонкого юмора, конфеты — избито и слишком уж лично. И, входя в Хогсмид, Северус уже жалеет, что затеял все это. В конце концов, он у нее подарок не выпрашивал и не должен… Но ноги сами несут его в небольшой магазин, в котором продают самые разные артефакты, волшебные вещицы и невероятные даже для волшебного мира диковины. Через полчаса он выходит довольный, со свертком в руках и быстро возвращается в Хогвартс: его ждет отличный ужин, неяркий свет свечей, интересные книги и покой. Никаких происшествий, никаких разговоров и никакой Грейнджер.

После ужина он, полулежа в кресле и попивая огневиски, лениво размышляет о том, что надо сделать: разобрать наконец-то горы бумаг и выбросить почти все. Систематизировать записи и довести до ума несколько экспериментов, до которых руки не доходили. Надо, может быть, переставить все в кладовой с компонентами для зелий — просто так, ради того, чтобы потом заставить Грейнджер опять все переделывать. Ему хорошо и спасение уже не кажется ему ужасной ошибкой. Еще немного, совсем чуть-чуть и он все-таки станет свободным и сможет… Тут фантазия буксует. Он, если не врать себе, не может представить, как жить иначе. Он большую часть своей жизни провел тут, в Хогвартсе и знает только такую жизнь. Ему становится страшно, но этот страх живительный, такой страх заставляет что-то делать и Северус решает, что на каникулах всерьез поразмыслит о том, как жить дальше.

Следующий день Северус планирует проспать до обеда, но просыпается в обычное время и клянет привычку вставать рано. На улице светит солнце и день по-настоящему праздничный, он пролетает незаметно, в ничего не значащих хлопотах.

Вечером в его комнате стол оказывается накрыт белой, с зеленой каймой, скатертью, и сервирован по высшему разряду. Северус уверен — это происки Грейнджер, это она подговорила эльфов, чтобы они устроили для него праздник и, наверняка, пригрозила — если они не послушаются — новой порцией шапочек.

Когда часы бьют двенадцать, Северус открывает подарок. В коробке обнаруживается изящный, другого слова и не подберешь, из волшебного сплава котелок на треноге, небольшой черпачок, высокий бокал из хрусталя и записка:

«Уважаемый профессор! Зажгите огонь под котелком, дотроньтесь до края котелка волшебной палочкой и произнесите: «Горшочек, вари!». С праздником!»

Он рассматривает подарок, уверенный, что есть подвох, но хочет верить, что Грейнджер не вознамерилась накормить его кашей из сказки. И все же он устанавливает котелок и делает все, что нужно. И через несколько минут от котелка начинает идти невероятный, божественный запах самого лучшего в мире глинтвейна. Когда котелок заканчивает работу, его стенки тускнеют, а рядом появляется еще одна карточка: «Глинтвейн значительно вкуснее и полезнее зимой, чем несколько бутылок огневиски!» Северус усмехается, берет черпачок, наливает в высокий бокал глинтвейн.

— Ваше здоровье, Грейнджер, — произносит он и пьет напиток. Сейчас он действительно рад, что купил ей ответный подарок.

Наступление нового года он замечает, но не отмечает. Дни идут размеренно, но в этой размеренности Северус находит невероятное очарование. Он не скучает ни по Сесиль, ни тем более по Грейнджер, но мысли то и дело возвращаются то к одной, то к другой. Сесиль пишет письма, и он вынужден отвечать на них. Он не любит писать, и он не умеет писать письма, пропитанные нежностью, а вот Сесиль — умеет. Ему становится иногда неудобно за нее, за то, как она свободно и смело пишет о своих желаниях. И он совершенно не понимает, что делать с письмами. Сжигать? Хранить? И то и другое глупо и мелодраматично. Поэтому он складывает их аккуратной стопкой в нижнем ящике стола и решает подумать об этом потом.

Грейнджер присылает письмо совой только один раз с поздравлениями (скупыми) и отчетом (подробным) о проделанной работе.