Тигр (джен)

Ему действительно было жаль кота. Доверчивый дурачок. Маленький верный вояка. Это Абсолютная во всём виновата! Разве можно несчастных животных вмешивать в свои разборки? Ладно, люди издревле использовали тех же собак как пушечное мясо, расходный материал — и на охоте «друзья человека» (а по сути прикормленные и обласканные рабы) жизни отдавали, и на охране, и под танки с гранатами ложились, и во время опытов мучились и гибли. А с лошадьми как обращались? Ни один хищник не пытает свою жертву. Люди вообще жестокие твари, бездушные, ленивые, любят жар чужими руками загребать. Или лапами. Только с них, глупых и слабых, какой спрос? Иные — другое дело! Кто разрешил этой Светлой девчонке заставлять котов работать на Ночной Дозор?! Никогда ведьмы и колдуны не позволяли себе так бесцеремонно вмешиваться в кошачий разум, так жёстко направлять его, брать под ружьё свободолюбивых животных, превращать их в исполнительных солдатиков. А наш Дозор молчит, ни одного протеста! Вот станет он официальным экспертом — прикроет эту Светлую лавочку!

Просыпаться не хотелось, голова давно включилась, но мысли плавали в дрёме, словно клёцки в бульоне, и телу было тяжело, будто от Опиума… Не может быть! Крутившийся вечером возле клиники Светлый — совсем пацан, ни рыба ни мясо. Павел плотоядно улыбнулся сравнению, в животе заурчало. Нет, мальчишка ничего разнюхать просто не мог (прикрытие Павел навёл солидное), и даже если нарисовался не случайно — плохо, но не страшно. Дозорные коты тоже болеют, и не всех их может вылечить обычный провинциальный ветеринар, хоть и Тёмный Иной. Какие к нему претензии? Пусть Ночной Дозор лучше следит за здоровьем своих сотрудников. Мы же в ответе за тех, кого приручили, и прочее бла-бла-бла… Однако голова трещала и гудела весьма характерно — и Павел огляделся в Сумраке. Ничего особенного.

Встал с кушетки он совсем разбитым. Из соседнего кабинета раздавался голос сменщицы Лены — та уже вела приём. Посмотрев на часы, Павел не сразу сообразил, сколько времени показывают стрелки. Блин! Проспал почти до обеда! А чего хотел — такую операцию провернуть в одиночку! Воронки наводить на не склонных к депрессиям дам Брежневско-Горбачовской закалки, бывших комсомолок и спортсменок, довольных жизнью и любящих внуков, — это вам не в кружевной платочек сморкаться. Плюс реактивная трансформация. Да и на работе банально устал — еле смену дотянул, пришлось даже нескольких клиентов ещё на подступах ментально развернуть в другие лечебницы — иначе не удалось бы выспаться. А выспаться перед встречей с Завулоном — святое дело!..

Но почему ж так хреново-то?! Умывшись наскоро и морщась от зубной боли (прокалывало нервы почти всей верхней челюсти, отдавая в левое ухо), Павел подумал, не попросить ли Завулона провесить ему портал до офиса? Но решил, что, учитывая последние разногласия с начальством, это будет наглостью. Да и слабостью: артефактом завладел, а доставить его силёнок не хватает. Гораздо лучше и эффектнее прибыть на приём к Высшему Темному культурно, по-деловому, солидно — как партнёр к партнёру, а не как мальчик на побегушках. «Добрый день шеф. Вечер? Ах, да, добрый вечер, что-то я закрутился. У меня тут завалялся один пустячок, возможно, вам будет интересно взглянуть?»

Намочив голову прямо под краном, он энергично вытерся полотенцем и посмотрел на себя в зеркало над раковиной. Ну и рожа у тебя, Шарапов, ох, рожа! Из зеркала красными воспалёнными глазами таращился опухший помятый тип. А ещё король называется! Павел набрал стакан воды и накапал в него капель из пузырька с надписью «Йод». Конечно же, это никакой не пятипроцентный раствор йода, а подаренное одной благодарной ведьмой особое зелье, магический энергетик. Обычно он принимал по одной-две капли от усталости или перед свиданием с дарительницей, а сейчас вбухал весь пузырёк. Поднёс стакан к губам трясущимися руками, выпил. Отпустило мгновенно. Вот теперь можно и за руль — хоть на Москву, хоть на Берлин! Только шумит в башке, но это пустяки. Вперёд, Павел Дмитриевич! Тебя ждут великие дела! Теперь-то Завулон сменит гнев на милость, без вариантов! По коням!

Быстро переодевшись, он собрал сумку. Наскоро позавтракал вчерашней котлетой и кефиром. Выходя из подсобки, заглянул в лабораторию. Кошачьего трупа на столе ожидаемо не было — сменщица отправила на утилизацию с прочими вчерашними биоотходами.

Павел постучал к Лене и нарочито виновато пробурчал:

— Алён, спасибо, что прибралась. Чего-то меня вчера вырубило. Не казни. С меня «Рафаэлло»!

Та притворно удивилась, всплеснув руками:

— Ох, с чего это вас, Павел Дмитриевич, могло вырубит? — И отмахнулась. — Да ладно, иди уже, алкаш! «Рафаэлло» — две коробки! Нет, три!..

Москва стояла, новенькие мишленовские покрышки липли к раскалённому асфальту. Элегантно выругавшись, Павел припарковался у метро «Шоссе Энтузиастов» и поехал до «Делового центра» по «верхнему» кольцу. Чувствовал себя легко и странно: ни одной мысли в голове, лишь бравурная, какая-то детская радость. Всё вокруг было чудесно и ново. Ему бы испугаться — но неожиданная пьянящая лёгкость доставляла удовольствие.

Бодрой походкой приближаясь к нужной башне Москва-сити, он поймал себя на том, что как-то особенно гордо держит голову. Ещё бы — несёт корону! Перед стеклянными раздвижными дверями он затормозил и посмотрел вверх, на панорамные окна офиса Дневного Дозора. Отыскал окно кабинета Завулона. Пожал плечами. И усмехнулся. Потому что внезапно понял: все невзгоды и неудачи (будто кто-то нарочно подставлял, чуть ли не свои!), беспокоившие его в последнее время, — ровным счётом ничего не значат. Пус-тя-ки. Начальник смотрит косо, карьера летит в тартарары? Ну и что? Завулон — тот ещё интриган и злобный тип, для собственной выгоды всех своих сдаст скопом и с потрохами. Выслуживаться и лебезить перед ним? Ради того, чтобы протирать штаны в этом уродливом небоскрёбе? Дышать кондиционированным воздухом и испарениями реагентов, пить из общего кулера, строчить бумажки? Зачем? Ведь колдуны их, оборотней, считают неполноценными, Иными второго сорта, а может, и третьего — после вампиров. Обидно. Как ни старайся — всё равно останешься грязной шавкой, прислугой. Он ведь никогда всерьёз не хотел служить в Дозоре. Блажь. Просто репейник под хвост попал. Он животных любит. И они его — тоже.

Павел замер перед турникетом, словно натолкнувшись на стену. Посмотрел на кирпич рожи охранника. Легко вздохнул, усмехнулся. И крутанулся на пятках.

К метро он возвращался насвистывая, любуясь набережной. Купил в палатке мороженое — простой вафельный стаканчик. С розочкой. Как в детстве. Вкуснота неописуемая!..

Во сне он гулял по бушу и давно не был так счастлив. Наверное, никогда. Ловил карпов в пересохшей реке. С головы до ног перемазался в густой мягкой грязи, но всё-таки вытащил огромную, толще собственной шеи, рыбину на сухое место. Долго не знал, что же с ней делать, догадался прокусить крепкую, скользкую от ила кожу — не ел ничего вкуснее! Потом отдыхал в тени поваленного ствола, закат встречал на верхушке молодого баобаба…

Проснулся от заунывного, какого-то безысходного воя. За окном светало.

Павел потёр ладонями глаза и вышел на балкон. Поёжился — свежо, однако, — из тёплой-то постели. Поблизости орал кот. Так, словно с него заживо сдирали шкуру. Жуть! Наверное, застрял где-нибудь, бедолага, или в люк провалился. Павел накинул треники, футболку, сунул босые ноги в мокасины и, широко зевая, спустился во двор.

Город ещё дрых. За гаражами лаяли собаки, и вдруг замолчали.

Павел машинально посмотрел сквозь Сумрак — пустота. На месте гаражей и прилегающей собачьей площадки — в буквальном смысле пустота. Очень мощная, непробиваемая Сфера Невнимания. Внутри которой, похоже, и орёт взбесившийся котяра, зовёт на помощь.

Пройти сквозь Сумрак не получилось, и Павел побежал. У овражка перед заброшенным фабричным корпусом, запыхавшись, растерянно заозирался. И тут его будто дёрнули за нитку. Рыжий кот сидел на карнизе, под самой крышей, вжавшись в потрескавшиеся кирпичи, и молотил кончиком хвоста. В провале окна рядом с ним мелькнула тень.

Павел ломанулся в Сумрак, вышибая невидимую преграду с ноги. И врезался во что-то мягкое, липкое. Отпрянул. На бетонном, залитом кровью полу, лучами ровного круга, ногами к центру, лежали навытяжку, сложив руки на груди, восемь тел. Ещё живых. Парни и девушки, почти дети.

Вампир появления Павла не испугался. Отшвырнув в сторону кошачий трупик, он криво усмехнулся.

«Уходи, Светлый!» — прозвучавшему в голове приказу было очень трудно не подчиниться. — «Ты слаб, твои Щиты — скорлупки, — голос вампира обволакивал сочувствием. Так сожалеет лучший друг. — Что тебе до этих паршивых человеческих детёнышей? Отбросы, у них нет будущего, они всем только мешают. Я не хочу твою кровь. Уйди, дай мне время».

Зачарованно глядя в бездонные глаза вампира, Павел сделал шаг назад. С трудом сморгнул и посмотрел на жертвенную восьмёрку. Бледные лица, впалые щёки. На виске у одного мальчишки бьётся жилка. Он перевёл взгляд на похожее на тряпку тело кота в углу. В его горле, как в пещере, родился гулкий рык.

Вампир разочарованно вздохнул: «Какие вы все, дураки, упрямые!», широким театральным жестом запахнул синий плащ. И провалился в Сумрак.

Они столкнулись в прыжке. На высшей точке амплитуды. Грудь в грудь. Как два локомотива — лоб в лоб. Синий Мастер и Леопард. Остановить вампира шанса не было — от удара у оборотня треснули рёбра и хрустнула шея. Но он вцепился когтями, вонзил клыки в ледяную плоть и вырвал кусок. Удар о стену пронзил болью всего на миг. А дальше — Сумрак схлопнулся кровавым пузырём. Всё исчезло.

Он уже не видел ударивший в окна ослепительный свет, не слышал: «Ночной Дозор! Выйти из Сумрака!», не чувствовал, как сразу несколько глевий* Серого Молебна мощно рассекли Сумрак…

………………………………………...

*Глевия, глефа — европейское древковое оружие с наконечником в виде однолезвийного клинка (с XIV в.), длиной до 2 м.