Ворон ворону глаз не выклюет (джен)

Она смотрит на свои аккуратные руки. Поглаживает родимое пятно у выпирающей косточки на запястье. Поправляет на большом пальце перстень-печатку с гербом: заключённая в круг четырёхконечная звезда, расположенная по сторонам света. Ритуал из нехитрых движений помогает собраться с мыслями.

— Сколько можно разрушать мою жизнь? Вы чудовище! Слышите?! Чудовище! — кричит в истерике неразумная дочь, утирает с щёк злые слёзы.

Отвратительно.

На ощупь она находит трость, приставленную к журнальному столику. Медленно поднимается с кресла, сжимает губы от боли в суставах, но на лице держит маску невозмутимости. Хлёсткая пощёчина застаёт дочь врасплох. Та прижимает ладонь к краснеющему следу и отступает на шаг, широко раскрыв глаза.

— Как скупа твоя благодарность за благостную жизнь, подаренную мной, — она смотрит на дочь сверху вниз, давит взглядом, заставляет робеть, терять голос. — Но всему есть предел. Корни нашего рода уходят вглубь века, и не тебе их обрубать. Уж я-то об этом позабочусь…

Дочь всё понимает, но не принимает, глупая гордячка. Эгоистка. Позор рода — пока нет, но она упрямо к этому идёт. В её голубых глазах плещется отчаяние. Такая не сдастся. Ничего, не впервой приходится собственными руками ломать крепкие спины.

Родовое кольцо холодит кожу.

* * *

Виктор проснулся с тихим стоном. Неосознанно поднёс к лицу руку, но вместо изящной женской кисти увидел свою ладонь, обмотанную бинтом.

«Бинт?.. Когда успел?» — Виктор сжал и разжал пальцы, чувствуя притуплённую боль. В ушах до сих пор звенел крик «Чудовище!», то женским голосом, то детским. Внутри клокотала злость, смешанная с разочарованием, обращённая к кому-то — но к кому? Кажется, у него было кольцо, куда оно пропало?

— Вот же упрямый бычок. Сколько ни подгоняй — копытами в землю упирается, а отвернёшься — сам по колее идёт, — самозванка сидела рядом, на краешке стола. — Как неосмотрительно. Рискованно. Глупо. Не каждый без пяти минут беззаконник рискнул бы связаться с подобной тварью.

— С тобой же связался.

Самозванка запрокинула голову, хохоча. Смех булькающий, ей бы кровью из раны в горле давиться, но сейчас она была не в настроении для подобных представлений.

— Человеколюбие не сыграет тебе на руку. Без жертвы у меня не хватает сил, чтобы поставить тебя на ноги. Потому — страдай, — и самозванка исчезла, распалась бражниками.

Оно и к лучшему. Голос Софии… голос самозванки начал утомлять. С каждым днём она становилась всё навязчивей, её мучил голод, и этот голод она пыталась передать Виктору. Противиться чужой воле было несложно, по крайней мере, когда ненасытный дух требовал приносить ему в жертву детей и гражданских. Виктор надеялся, что и после Разделения не потеряет контроль над собой, иначе… даже думать не хотелось.

На столе незнамо откуда взялись бутылка молока и банка консервов. Даже мелькнула мысль, что это очередная издёвка — иллюзия самозванки, однако стекло приятно холодило руку. Виктор опустошил бутылку за два жадных глотка. С банкой пришлось повозиться. Хоть этими кусочками рыбы в масле голод не утолить, Виктору грех было жаловаться — он с прошлого утра и росинки не брал в рот. Счастливо выдохнув, он только сейчас заметил, что лежало под скромным завтраком — сложенный вдвое лист бумаги.

«Мундир у меня. Мальчишка в порядке. Советую поменять бинты. Мазь на столе. Жду вас послезавтра, место знаете».

Ни подписи, хотя в авторстве сомневаться не приходилось, ни слов благодарности. Неважно, главное — мистер Морт в порядке. Как-никак они в одной лодке, если бы Виктор бросил его вчера, то какой толк от их союза? С чёртом, конечно, лихо вышло, но иначе он бы никогда не нашёл Морта. Всё бы кончилось хорошо, не переборщи он с ножом в последний момент.

Виктор улёгся поперёк кровати и раскинул руки на скомканном покрывале. Прикрыл глаза, вспоминая. Подпустив чёрта к себе, к своей крови, он оказался не готов к последствиям. Виктор перешагнул предел. Сплетённое из сонм всебесцветных жил покрывало бытия — таким видел мир чёрт, существо не живое и не мёртвое. Именно таким увидел мир и Виктор, чьи пурпурные и янтарные нити переплелись с чёрной нитью дымной твари. Он ступал исполином по бескрайнему полотну, касался нитей чужих жизней, как струн, по-хозяйски сгребал их в кулак, способный оборвать в любой момент. Смог крепко ухватиться за ускользающий конец нити, скрученной из жил золота и сирени — кто бы мог подумать, что душа вредной Сороки окажется столь яркой.

Чувство всесилия разливалось по нитям-венам, дурманило, дразнило. Казалось, так легко сделать шаг и выйти за очередной предел, Виктор ведь чувствовал, что это лишь один из множества слоёв — и прогорел. Чёрт только и ждал, когда его подпустят ближе, чтобы взять своё. Опасно. Глупо — это самозванка правду сказала. Виктора, как ребёнка, поманили конфетой, и он пошёл. Самое страшное — он был не против, чтобы его так поманили ещё раз. И не раз.

«Если переживу Разделение, будет ли это похоже?..» — задумался Виктор, но оборвал сам себя. Самозванка уже демонстрировала свои дары — нечеловеческая сила ценой помутнённого кровавой пеленой разума. Совсем не то, что показал чёрт, хотя, казалось бы, это тварь не менее отвратительная и опасная.

Пора было вспомнить о мире реальном: поменять бинты, заглянуть в курьерское логово и поесть там как следует. Глубокий порез поперёк ладони болел при малейшем движении, но это можно было терпеть. Виктор разглядывал щедро намотанный бинт, пытаясь представить, как Морт здесь хозяйничал. Наверняка ворчал ежеминутно, что вынужден тратить на кого-то драгоценное время, над которым он трясся, как над последним шиллетом. Но главное — это поступки, а они говорили, что Морт тоже его не бросил.

В голове раздался детский голос, нарочито сердитый: «Зажми зубами дощечку, да помалкивай! Ещё лучше глаза закрой. И отвернись». Вспомнились собственные сомнения, знает ли тот мальчишка, что делает, и услышал уверенное: «Ма как-то тоже плечо продырявило, я ей лечиться помогал. Смотри, я и тряпки чистые, и порошки лечебные своровал, придумаю чего-нить». Задетый эхом воспоминаний, заныл шрам на плече, у ключицы.

Только к обеду Виктор почувствовал в себе силы переступить порог комнаты. Хорошо же прилетело от этого чёрта. Основательно. Приходилось опираться о стены и заборы, ища поддержки. Привалившись плечом к рекламному столбу Виктор зажмурился, пережидая волну слабости, от которой подрагивали колени. Столб следил за ним огромным, обвитым щупальцами глазом, намалёванным поверх листовок с приглашением на день основания города. Виктор сорвал плакаты, скомкал их и бросил в урну. Капля в море, но не позволять же проклятому глазу, как заразе, безнаказанно поглощать весь Дарнелл. По пути он уничтожил ещё десяток листовок, ловя на себе взгляды редких прохожих.

Курьеры ценили кондитерскую Ламарка за то, что через неё можно было добраться до убежища, не привлекая внимания. В последние дни, однако, всё поменялось. Сначала в здание влезли Левиафаны, они пытались вынюхать скрытые в обветшалых стенах секреты. По их следу пришли тени императрицы и едва не разобрали фабрику по кирпичам. Когда землетрясение утихло, бедный Нариман целый день таскал трупы Левиафанов и гвардейцев в бункер, чтобы скормить их Двуглавому. Сегодня пришли новые гости в виде констеблей — они оцепили всю территорию кондитерской, собаки служивые. Неприятный сюрприз для Виктора.

— Бу!

Виктор отскочил в сторону и выхватил костяной нож, но вместо врага увидел позади себя лишь бесстыдно ржущего Лиховида. Полоснуть бы этого идиота, чтобы думал в следующий раз, прежде чем подкрадываться, да нельзя, нельзя!

— Всякий раз весела забава, — наконец выдохнул Лиховид. Сквозь его тело проглядывали очертания низенького заборчика и фонарного столба. — Диана мне проспорила, она не верила, что ты сможешь меня очами уловить.

— Вы морок? — Виктор провёл ладонью сквозь Лиховида, вызвав у того новый приступ смеха.

— Самый что ни на есть, удобно сводить людей с ума, знаешь ли, — лицо Лиховида потекло воском, слепилось по-новому: на Виктора смотрело его отражение, но с чужеродной ехидной улыбкой и пустыми глазами.

«Всё-таки стоит побриться», — отрешённо заметил Виктор — ему ещё с самозванкой осточертели такие игры. Вслух тихо пригрозил:

— Моё лицо не трогайте, а не то ваше пострадает.

— Каков же безотрадный тип, — его призрачная копия закатила глаза и обратилась снова Лиховидом. Он оглянулся, словно услышав зов. — Голубица моя, ну что ты сразу начинаешь!.. Добре, добре, токмо по делу, обещаю, — и, вздохнув, повернулся обратно с постным лицом. — Слыхал, новичок? Дело горит, причём наиважнецкое: надо как-то разогнать всю эту шушеру с нашего порога.

— Обернитесь хоть Арчибальдом IV да разгоняйте всех, я в это не полезу.

— Думаешь, если убежище вскроется, тебе лучше будет? — хмыкнул Лиховид. — Ежели квадрианцы или Левиафаны доберутся до Двуглавого — всё рухнет. Не станет ни Курьеров, ни Хранителей, и тебя в том числе. Кто же, интересно, убивца твоей девки искать будет? — Виктор скрипнул зубами. — Ты, новичок, не трусь. Мы с Дианой что-нибудь придумаем, но нашими руками придётся стать тебе.

— Потому что меня не жалко в случае провала?

— Оле, как же я буду жить без твоих свирепых взглядов? — Лиховид прижал ладони к сердцу. — Всё куда проще: среди законников затесались Левиафаны, пытаются, видимо, не штурмом, так хитростью нас взять. По-тихому бы их того… усмирить. Диана одна не справится — уберёшь одного, это сразу почует другой, такое начнётся!.. Надобно вам разом ножичками чикнуть.

— Женщину свою вперёд посылаешь, пока в тылу отсиживаешься?

— Ты это что, хулить на меня пытаешься? — Лиховид упёр руки в бока, но выглядел скорее удивлённым, чем уязвлённым. — Моя забота — быть для вас всевидящим оком, у Дианы нет таких талантов, о тебе и баять нечего.

Виктор зябко повёл плечами. Прислушался к себе. Не вовремя на него Лиховид свалился, как же не вовремя. Голодный, холодный, ослабший — и лезть на полицию, смешанную с культистами? Виктор оглянулся в сторону кондитерской. Один человек в болотной форме, второй, третий…

— Их тамо девять, — Лиховид заметил его изучающий взгляд. — Двое червивых, один Хранитель, с ним осторожнее — он трётся подле главного, вместе этими холуями руководят. Крепко за нас взялись, но и мы не лыком шиты.

Лиховида покрыла рябь, как от брошенного в воду камня — щуплая фигура в нищенских обносках исчезла, на её месте парили белоснежные бражники. Порыв ветра закружил их, унёс к распахнутым воротами фабрики. Виктор последовал за ними, стараясь опираться хоть на что-нибудь, если была возможность.

— Вон, видишь, на ступеньках два бахаря стоят? — Лиховид вновь явился из ниоткуда и указал на двери здания. — Я о них говорил. Лютые звери. Надо придумать, как тебе мимо проскользнуть. Может, шумиху устроим, чтобы остальных спугнуть…

Виктор прищурился, издалека разглядывая полицейских: один высокий, подтянутый, униформа была ему велика в плечах; другой — сутулый, словно придавленный непомерным бременем, на его предплечьях золотились нашивки старшего инспектора. Засунув пальцы в рот, Виктор свистнул протяжно, звонко; все, кто стоял у фабрики, разом обернулись к нему. Лиховид зашипел: «Туполобый болван, ты что творишь!», но не получил ответа, так как один из «лютой двойки» уже подошёл к ним.

— Ты уж извини, что без дружеских объятий, я на работе как-никак, — Даниил лучезарно улыбнулся и замер на расстоянии вытянутой руки.

— На первый раз прощаю, — Виктор остался серьёзным, но его голос звучал мягче, чем обычно. — Хранительская форма шла тебе больше.

— А… это, — Даниил стряхнул с шинели невидимые пылинки. — Уже и не помню, когда в последний раз носил мундир. Вечно приходится чужие шкуры примерять, а эта мне даже не по размеру. Лучше скажи, что ты здесь забыл, мой дорогой друг?

— Думал зайти в паб неподалёку, — на глаза попалась возвышающаяся над крышами домов и заводов верхушка маяка. — В «Аист».

— Что, собирался выпить с Катериной, да без меня? — Даниил прищурился, он стал похож на змею, готовую к броску. Подурачившись немного, он вернулся к улыбке. — Не отстану ведь, пока все не соберёмся.

Накатило дикое желание плюнуть на все заботы и повторить ночные посиделки с котелком глинтвейна — и будь что будет. Но тут за спиной Даниила появилась белёсая фигура и Виктора как током шарахнуло. Забылся. Дурак.

— Твой дружок, значит? — Лиховид нехорошо смотрел на Даниила, обходил кругами, оценивал, прикидывал что-то в лихой своей голове. — Занятно, занятно. А он ведает о нас, твоих новых лучших друзьях, а, новичок? Ты их сюда и привёл?

Виктор прикрыл глаза и досчитал до пяти. Морок это не развеяло, зато позволило взять себя в руки и не наделать ошибок. Хорошо, что Лиховид вряд ли понял, о ком говорит Даниил, Курьеры-то знали Катерину под другим именем. Лучше следить за своим языком.

— Не представите нас, мистер Мур? — послышался стук трости. Открыв глаза, Виктор увидел ковылявшего к ним старшего инспектора. Это был мрачный человек с седыми висками и печатью вечной усталости на лице. Его глаз, рассечённый шрамом, подозрительно щурился, пока он разглядывал свистуна. Судя по походке, он повредил левый голеностоп, причём недавно, так как к своей «третьей ноге» инспектор явно не привык.

— Ох, да, простите за моё бегство, — улыбка Даниила стала официозной и колючей. — Знакомься: Артур Эсвайр, старший инспектор ахеронского отделения полиции. А это мой хороший друг…

— Джон Смит, — представился Виктор и протянул руку. Даниил кивнул, он всегда схватывал такие моменты на лету.

— Так вы из Вердеста? Родители не очень-то задумывались над тем, как вас назвать, уж не в обиду сказано, — хватка у мистера Эсвайра оказалась крепкая, сильная. Он был явно не из тех, кто на службе не берёт в руки ничего тяжелее перьевой ручки. — Смотрю на вас и гадаю: как давно Таррнет отошёл от принципов брать в свои ряды только безродных бродяжек? Может, вы беглый бастард? Десятый никому ненужный сын?

С усилием, но удалось разорвать ставшим навязчивым рукопожатие.

— С чего вы взяли, что я благородных кровей? — Виктор скрестил руки за спиной и выпрямился, давя на инспектора взглядом сверху вниз.

— Работа, знаете ли, такая — изнанку людей видеть, — угрожающая поза не произвела на Эсвайра никакого впечатления. — Кто вор, кто бандит, кто честный гражданин. Аристократиков всяких навидался тоже немало. Лицо у вас характерное, породистое, пусть и потрёпанное изрядно.

— И что, часто угадываете? — Виктор даже не пытался скрыть недоверие к такому громкому заявлению.

— Достаточно, чтобы начальство это ценило. Ну-ну. Не стоит так на меня смотреть. Любопытство, считай, моя профессиональная привычка.

— Мистер Эсвайр, вы явно переработали, зачем же так на незнакомых людей кидаться, — Даниил слегка похлопал инспектора по предплечью. — Мистер Смит — мой коллега, причём тоже внёс немалый вклад в борьбу с Левиафанами.

Взгляды Эсвайра и Лиховида, обращённые к Виктору, отражали общую мысль: «О, да неужели?»

— В последнее время слишком много Хранителей сваливается на мою голову, — Эсвайр сплюнул в сторону. — От этого у меня начинается мигрень.

— Ну что вы всё ворчите и ворчите? Мне казалось, я был очень приятным в общении человеком!

Мистер Эсвайр смерил Даниила нечитаемым взглядом. Зажав трость под мышкой, он достал из внутреннего кармана портсигар. Даниил услужливо предложил огоньку. После пары затяжек лицо сурового инспектора разгладилось, а его внимание к Виктору уже не казалось таким въедливым.

— Раз уж вы, как я понимаю, из информаторов, то, может, знаете что-нибудь об этом человеке?

Виктору протянули вырезку из газеты: с пожелтевшей страницы на него смотрел пышущий здоровьем энлод лет восьмидесяти, с выбеленными сединой волосами и густой бородой, на вид улыбчивый и вызывающий расположение. Над его портретом виднелся заголовок: «Кондитерская фабрика С. Ламарка открывает свои двери!» Виктор моргнул, перечитал заголовок, вновь сверился с портретом. И чуть не ругнулся, когда голова Лиховида вдруг вылезла из его собственной груди. Курьер цокнул недовольно: «Оле, роют и роют, куды не надо, ты погляди. Подрезать, может, этому законнику его любопытный нос?»

— К сожалению, всё, что я знаю: мы у порога этой самой фабрики, — Виктор отдал инспектору вырезку.

— Жаль, — вздохнул мистер Эсвайр, пряча бумаги обратно в карман. — Долго бьюсь над этим делом. Самуэль Ламарк потратил много сил, чтобы наладить производство конфет, часто светился среди непростых людей, но спустя год вдруг превратился в затворника и закрыл своё детище. Удивительно резкая перемена, не правда ли? Ламарк стал неуловимым, как призрак: изредка мелькает то тут, то там, но кого ни спроси — никто ничего о нём не знает. Впору думать, что его заменил двойник.

Виктор нахмурился. Неужели Гаруспик украл чужую личность? Но зачем ему прятаться за именем энлода? Выбрал бы кого-нибудь из айрхе, так меньше мороки.

— Я тут разузнал, что аккурат перед затворничеством Ламарк расширил подвалы фабрики и откопал что-то интересное, — пояснил Даниил. Наверняка этим «интересным» оказался вход в бункер. Бедный мистер Ламарк, своей находкой он подписал себе приговор. — Этот случай не привлёк бы столько внимания, но Левиафаны отчего-то крайне заинтересованы Ламарком. А недавно, вот ведь совпадение, они явились в эту самую кондитерскую.

— Может, странности Ламарка связаны с тем, что он помогает Левиафанам. А может, Ламарк — жертва и ему нужна помощь, — продолжил за него Эсвайр и вдруг странно усмехнулся. Похоже, инспектор чего-то недоговаривал. — В любом случае, этого призрака надо поймать и допросить. Так что держите ухо востро, мистер Смит. — Виктор кивнул. — Пора вернуться к работе, до заката осталось всего ничего, — неловко опираясь на трость, Эсвайр поковылял прочь. Добавил ворчливо, не оборачиваясь: — Вас, мистер Мур, это тоже касается, оставьте пустые разговоры на нерабочее время.

Лиховид кивнул, довольный: «Добре вышло хромоножку отвлечь, Диана уже прошмыгнула внутрь. Ныне твоя очередь, не затягивай!» Даниил тем временем проводил инспектора взглядом, пока тот не отошёл достаточно далеко, чтобы не слышать их голоса.

— Видишь, с какими людьми приходится иметь дело каждый день? Мистер Эсвайр ещё самый адекватный из них, хотя и его стало заносить. Этот город — воплощённая в камне катастрофа, — он театрально всплеснул руками. — Ломает даже самых стойких.

— Гоняетесь, значит, за Левиафанами? Давай помогу вам здесь закончить. Я сейчас свободен.

— Мистер Эсвайр вряд ли одобрит, а он тут главный.

— Чего гадать — давай спросим.

— Это лишнее, Виктор.

Повисло напряжённое молчание.

— Почему? Сам знаешь — Левиафаны мне не друзья. Вместе им кровь пускали. Хоть я больше не из ваших, но мы всё ещё… «коллеги», — хотел бы Виктор сказать другое, более личное, но Лиховид незримо вился вокруг. — Я могу быть полезным. Видел одно их гнездо, в нескольких кварталах отсюда. Сгоревший театр рядом с «Аистом». Если они ещё не разбежались, конечно… поэтому лучше не затягивать с облавой.

Взгляд Даниила убежал куда-то в сторону. Можно было подумать, что у него есть свой назойливый морок, лезущий в разговор не к месту.

— Ты всё-таки не Хранитель. Сейчас пронесло, но давай постараемся больше не привлекать внимание нашего чересчур любопытного инспектора. Тебе здесь не место.

Слова резонные, но не сдаваться же так просто.

— Инспектору тоже здесь не место, — Виктор кивнул в сторону дверей фабрики, за которыми скрылся Эсвайр. — Мы сейчас не на ахеронском острове, верно? Почему здесь именно он? — тут ему в голову закралась догадка. — Неужели он…

— Достаточно, — резко оборвал его Даниил. Повторил тоном помягче: — Достаточно. Меня ждут. Поговорим ещё… но потом. Сейчас каждый должен уйти по своим делам. Понимаешь?

Виктор молчал. Молчал и когда Даниил ушёл, лишь сумрачно глядел ему в спину, сжав кулаки в карманах пальто. Нехорошим разговор вышел, горьковатый привкус оставил.

— Прокатил тебя дружок? — Лиховид был тут как тут, всегда готовый воткнуть под ногти побольше иголок. — Ненадёжное братство у вас, синемундирных, чуть что — ногой под хвост.

— Языком всё чешешь-чешешь, так до дыр его расчешешь, — уж не этому степняку злословить о друзьях Виктора. — Или помогай, или сгинь.

Лиховид ухмыльнулся, руками развёл — и исчез.

Виктор окинул взглядом кирпичный забор, скрывающий кондитерскую от посторонних глаз — грязно-серый, в уродливых дождевых подтёках, словно олицетворение всего Дарнелла. Не так давно именно этот забор сломал все планы Виктора, став непреодолимым барьером между ним и вертлявым вором. В ту ночь он сдался под напором самозванки — она обещала, что подобное не повторится.

— Ну что, собираешься выполнять свои обещания? — Виктор знал, что его услышат и поймут.

— Многое хочешь — но скупо даёшь, — ответила на это самозванка. — В такой мелочи не откажу, но следующая просьба укоротит твою жизнь. Мои дары не берутся из ниоткуда.

— Понял я всё. Не нуди.

Осталось найти место, где можно пролезть к фабрике и не попасться на глаза вездесущим констеблям. Не самая простая задачка. Виктор прогулялся вдоль забора по узким закоулкам, по которым добропорядочные люди не рискнули бы ходить в одиночку — слишком темно, грязно, за каждым поворотом могла поджидать опасность. В лице самого Виктора, например.

«Высоко, — он задрал голову, оценивая преграду. — Как же высоко! А делать что? Слова какие-то сказать, топнуть по-особому?»

— Ждёшь, когда крылья отрастут? — самозванка прижалась спиной к забору и скрестила руки на груди. Даже несмотря на алое судейское одеяние, она казалась выцветшей картинкой. — Пролей кровь сорока младенцев — и тогда, может, устрою тебе незабываемый полёт.

С издёвкой говорила. Глумилась. Нравится же всем над ним, Виктором, потешаться. Большой угрюмый клоун, на которого весело показывать пальцем, зная, что не укусит.

Стиснув зубы, Виктор прорычал на выдохе. Взял разбег, самозванка взорвалась сворой бражников, когда нога прошла сквозь неё и упёрлась в стену. Подошвы сапог скользнули по мокрым кирпичам, Виктор готов был рухнуть наземь, как вдруг само небо хватило его за руки и ноги, затянуло к себе силой. Непреложный закон, притягивающий всё материальное обратно к земле, оказался не властен над ним на долгое мгновение. Виктор едва успел схватиться за верх забора, прежде чем тело вновь обрело вес. Оно казалось вдвое тяжелее, чем обычно, не иначе как мировой порядок поспешил вернуть сторицей то, что чуть было у него не забрали. Захотел перемахнуть через высоченную преграду — перемахнул. Захотел найти пропавшую Сороку — нашёл. Всё просто. Неудивительно, что люди с такой охотой ступали на тропинку беззакония. Действительно… затягивает.

Для того, чтобы перебраться через пустые оконные рамы, Виктору уже ничья помощь не понадобилась. Едва он успел озадачиться, где теперь искать констеблей-с-секретом, перед ним явился Лиховид: «А я начал ставки делать, сколько ты ещё провозишься. Диана уже дышит в затылок одному из червивых. Давай найдём второго, пока никто ничего не заподозрил». Наконец-то степняк говорил по делу. Лиховид шёл впереди, заглядывая сквозь стены и двери, строил для Виктора безопасные пути мимо полицейских. Оставалось лишь следить, чтобы под ногами не хрустнула опавшая побелка или ещё какой-нибудь мусор.

— Проныра, сюда! — Виктор резко оглянулся, но никого не увидел. — Скорее! Они рядом! — голос был его собственный, но звонкий, напуганный, совсем мальчишеский. Стоило это осознать, как спёрло дыхание. Дрожь, родом из далёкого прошлого, сковала руки и ноги.

«Спрятаться! Срочно! Хоть в щель забиться!» — Виктор уже искал взглядом укрытие, но его остановило сердитое лицо Лиховида. Виктор мотнул головой, как мокрый пёс, вместо капель стряхнув остатки наваждения. Что на него нашло? Надо было что-то делать с этими приступами, иначе в бою они его погубят.

Лиховид смаковал степные ругательства. Ему пришлось исхитриться, чтобы провести Виктора мимо двух констеблей — ещё чуть-чуть, и застукали бы. Виктор сам виноват, что едва не попался, потому молча стерпел все уколы в свой адрес. Они забрались на второй этаж, когда Лиховид коснулся ладонью одной из дверей и шикнул: «Наша остановочка», будто кто-то мог его услышать. Нож давно был наготове, но Виктора остановила призрачная ладонь.

— Погодь, я дам знак, — Лиховид распался стайкой бражников, но на пару секунд собрался обратно: — Постарайся чикнуть как-нибудь поаккуратнее. Под рёбра, дабы быстро и не грязно. Понял? — и он исчез, не дожидаясь ответа.

Надо так надо, Виктору хотелось закончить со всем поскорее и съесть наконец что-нибудь горячее. Услышав призыв Лиховида: «Пора!», он аккуратно приоткрыл дверь, но его выдал скрип петель. Мужчина в застиранной шинели развернулся на пятках, но даже вскрикнуть не успел — нож вошёл ему под рёбра, как Лиховид и просил. Парочка маслянисто-чёрных бражников с лиловым отливом присоединилась к стае Виктора.

— Добре, добре, — Лиховид беззвучно похлопал в ладони.

— Теперь в ближайший год я могу похвалу не ждать?

Степняк хохотнул, но вдруг ойкнул и рассеялся, оставив Виктора один на один с трупом. Нож крепко засел в чужой груди, едва удалось вытащить. К счастью, этот Левиафан не растёкся едкой лужей, но Виктор всё равно вытер костяное лезвие как можно тщательнее.

Лиховид вернулся быстрее, чем Виктор успел бы по нему соскучиться, да ещё с компанией: в комнату бесшумно скользнула Диана, у неё-то ни одна из петель не скрипнула. Её изуродованное лицо прятал шарф, намотанный вокруг головы таким хитрым образом, что виднелись лишь глаза, большие и карие, как у оленёнка. Она села перед трупом на колени, хаотично трогала его то за запястья, то за шею и лоб, даже вздёрнула штанины, чтобы коснуться лодыжек.

— Пойдёт, — резюмировала она. Вскинула олений взгляд на Лиховида. — Но ты уверен? Прошлый раз нам чуть не аукнулся.

— А что поделать? Сама слышала, хромоножка и его команда откуда-то слишком многое о нас знают.

Диана молчала, но её крепко сжатые кулаки, лежащие на коленях, выдавали беспокойство. Лиховид улыбнулся, как улыбался только ей, и провёл ладонью по замотанной шарфом щеке: «Ну же, доверься мне. Обещаю, что и в этот раз ничем не аукнется». Диана сдалась. Вытащила из поясной сумки две костяные иглы с палец длиной: одну из них засунула в рану, оставленную Виктором, другую хорошенько обмазала чужой кровью и воткнула вглубь восковой фигурки.

— Будь добр, помоги разжать челюсти, — наконец Диана обратила внимание на Виктора. Тот не стал отказывать, хоть и не понимал, что за странный ритуал эти двое задумали. Вынув из-за пояса стилет, Диана уколола им подушечку пальца. Вытянула бледный язык Левиафана и без всякой брезгливости провела вдоль него ровную кровавую черту. Выдавив ещё немного крови, такую же линию провела и вдоль вольта.

— Умница, — Лиховид ласково улыбнулся. — Ну, я пошёл!

Белёсые бабочки залетели в глотку Левиафана, и вскоре тот открыл глаза. Мышцы лица начали конвульсивно подёргиваться, словно труп пытался состроить гримасу. Глаза крутились в глазницах, с угла рта потекла слюна, окрашенная кровью в розовый цвет. Омерзительное зрелище, но и только. Куда уж Виктору удивляться после всего, что он за последнее время пережил.

— Лихо? — тихо позвала Диана, вглядывалась в беспокойное лицо. — Ты там как? Можешь сказать что-нибудь?

Оживший труп что-то мычал себе под нос. С каждой секундой он всё меньше дёргался, совладел с мимикой, а потом и с языком, произнеся медленно и членораздельно:

— Я те-бя люб-лю, — бледные губы расплылись в типично лиховидовской ухмылке. Диана шлёпнула труп по бедру, призывая к порядку, наверняка густо покраснев под своим шарфом.

— Вас такому фокусу Ламарк научил? — спросил Виктор, будучи уверенным в ответе. Тот ведь завёл себе не очень-то живого питомца.

— Сами додумались, — Диана бережно сжала вольт в ладонях. — А идею Ведьма подала. Это же так… — она дёрнула плечом, подбирая слово, — имитация. Баловство. Скоро кровь загустеет, мышцы одеревенеют, и от этой куколки не будет никакой пользы.

Лиховид достаточно освоился, чтобы подняться самостоятельно. Покрутил руками, размял шею, встряхнул стопами, поправил смятую униформу. Весь вид портило только расплывшееся на левом боку пятно. Диана его тоже заметила и прицепила к шинели, над раной, собранный из веточек и маленьких косточек амулет.

— Он старый, так что ни к кому не приближайся, — наказала она Лиховиду, пока возилась с заколкой. — И не забывай следить за речью, этот мужик не похож на степняка.

— Слушаюсь, леди Диана, — тот шутливо поклонился. — Я побежал. Эта куколка — как бочка со склизкими вонючими угрями, не хочу долго в ней сидеть.

И ушёл, ступая чеканным шагом. Слышалось эхо его-чужого голоса, когда он перехватил одного из констеблей, и вместе они спустились на первый этаж. Диана стёрла засохшую кровь с пальца, царапина на нём успела затянуться, словно минула неделя.

— Хоть я и насмотрелся за свою жизнь всяких нарушений Непреложных законов, но это было самым впечатляющим, — Виктор задумчиво глядел на место, где совсем недавно лежал мертвец.

— Раз нарушаем — пустой фантик эта «непреложность» законов, смекаешь? — хмыкнула Диана. — Поэтому не люблю я квадрианцев. Сами сказку придумали, сами поверили, ещё и другим навязали. Жили же раньше без Квадранты — и ничего, мир не перевернулся вверх тормашками.

— А по-настоящему возвращать жизнь вы можете?

— Гаруспик рассказывал байки, что его предки этим промышляли. Дейхе было мало, и чтобы получить хоть какое-то преимущество в войне, они поднимали павших, своих и чужих, — Диана поправила съехавший с носа шарф. — Мы… пробовали как-то. Глупая вышла затея. Слишком много жизней нужно в обмен на одну, и то кривую. Пришлось сжечь то, что получилось. Как там раньше дейхе выкручивались — даже Гаруспик не знает.

Диана осторожно выглянула в дверную щель, проведав обстановку.

— Пойду я. Посторожу тело Лихо, пока он не вернётся, — она бросила на Виктора долгий взгляд. — Спасибо за помощь, — и ушла, растворившись в тенях заброшенной фабрики. Лиховид к тому времени развёл бурную деятельность, делая вид, что в каком-то цеху нашёл лазейку в бандитское логово. Постарался он на славу, привлёк к себе если не всех констеблей, то бо́льшую часть точно. Обойти их стороной даже для Виктора не составило труда.

Спускаясь в холодное нутро города, Виктор надеялся, что на сегодня его передряги закончились. Смешно даже, он был рад — почти рад — вернуться в бункер, из которого столько времени рвался сбежать. Всё-таки бесплатная еда прибавляла значительное количество плюсов этому месту. Убежище стояло почти пустое, лишь на кухне нашлись Тунара и Веселина: пока первая замешивала что-то в котелке, вторая нарезала баклажан. Наедине с собой эти замкнутые женщины таких разных народов умиротворённо занимались каждая своим делом. Тунара поглядывала за юной помощницей искоса, бурча, если ей что-то не нравилось, и у Веселины появлялись ямочки на щеках от виноватой улыбки. Почти жаль было прерывать их уединение. Веселина сразу же опустила голову, от чего кисточка её косы задевала баклажанную стружку. Тунара же, не прекращая помешивать варево в котелке, угрюмо уставилась на гостя. Новость о том, что над их головами рыщет полиция, никого не взволновала.

— Степняк со своей д’вкой разберутся, — фыркнула Тунара и вытерла фартуком потное лицо. — Жрать х’чешь? По роже вижу — х’чешь. Ну, жди тогда, м’жет, найду чего.

— Буду очень благодарен, мисс.

Тунара всегда терялась от такого обращения, чуждого для неё, но ни разу не высказывалась против. Вроде ей даже нравилось. Пока она искала, что съестного осталось в горшках, Веселина мялась над разделочной доской: присутствие Виктора заставляло подрагивать нож в её руке, баклажанные ломтики больше не выходили тонкими, как лист. Сколько можно, в самом деле? Даже Виктор успел смириться со своим новым окружением, а эта девица всё ещё шарахалась от него, как от чумного. В такие моменты он чувствовал себя виноватым, хоть и не понимал, за что.

— Хотите к-курут? Со вчера ос-осталось — вдруг предложила Веселина и протянула белый шарик с красными вкраплениями и кисломолочным ароматом. Неужели лёд тронулся? Виктор с благодарностью принял угощение и запихнул в рот весь курут разом.

— Вкусно, — с удивлением заметил он. Этот шарик не был настолько кислым, как те, которыми его угощали степняки во время путешествий с Софией.

— Полезно, — бубнила Веселина, вновь взявшись за нож. — Вид у вас… нездоровый. А это — полезно...

— Что, прик’рмила тебя д’ваха? — Тунара сунула Виктору в руки миску с супом. — Она у меня м’лодец, п’мощница. На глаз отмеряет т’чнее, чем весы, — Веселина вся зарделась от внезапной похвалы, но Тунара тут же прикрикнула: — Режь-режь, не отвлекайся!

Горячий суп как следует разогнал кровь по венам. Тунара переборщила с травами: Виктору казалось, что внутри него поселился Пламенный судия, и своим дыханием он сейчас мог выжечь всё курьерское гнездо. Даже когда он выхлебал графин воды, щёки всё равно обжигало внутренним жаром. Вот только этот жар не прибавлял сил, наоборот — Виктор размяк, невыносимо тянуло спать.

Путь до родной камеры оказался бесконечно долог. Крыс вновь где-то пропадал, оставив после себя выводок бумажных зверушек, полукругом расставленных на столе — неплохо он наловчился. Не раздеваясь, Виктор обессиленно упал на нары. Глаза слипались, но сон никак не приходил. Душило его что-то, плавило изнутри, словно он уголёк проглотил.

Кто-то присел рядом. Касание ладони немного остудило лоб, покрытый испариной. Веки сплавило друг с другом, Виктор не мог открыть их, чтобы поглядеть на благодетеля. Отчего-то он был уверен, что вот-вот услышит полный тревоги голос Софии: «Раймонд, как вы?», и тогда окажется, что все события последних месяцев — лишь затянувшийся кошмар. Вместо цветочных духов в нос забилась гнилостная вонь, а голос он услышал пусть и знакомый, но такой ненавистный:

— Глупый, глупый ты мой Виктор. Хватаешься за законы, то Непреложные, то морали, как за мамину юбку, да не поймёшь никак, что они держат тебя на привязи, шагу ступить не дают. Девочку не тронул, а теперь что? Спокойна твоя совесть? Стоила ли она твоей жизни, твоих целей, твоей миссии, в конце-то концов? Одного слабенького Левиафана мне недостаточно. Придётся тебя немножечко... понадкусывать.

Едва Виктор успел свеситься с нары, как его вырвало. Вместо пламени из него вышло всё, что съел за сегодня, оставив горечь во рту. Лучше не стало. Глаза заволокла пелена, Виктор двигался практически на ощупь. С трудом, но он вывалился из камеры. Ноги были как глиняные, Виктор прижимался к стенам, хватался за выемки между плитами, лишь бы не упасть. Живот вновь скрутило. На этот раз из Виктора вышла кровь, смешанная с желудочным соком, какие-то комки, может, даже личинки. С каждым таким приступом из него уходила жизнь.

Виктор рухнул на пол. Глох от звуков собственного хриплого дыхания. Холод плит под щекой напоминал холод земли поздней осенью. Шрам у ключицы взорвался болью, словно вновь в это место угодила пуля. Виктор царапал ногтями камень — нет, загребал горстями грязь, влажную не от дождя, а пролитой крови нескольких десятков людей. Хорошо знакомых людей. Дорогих ему людей. Может, даже любимых. Страшные голоса приближались. Хотелось кричать и звать на помощь родителей, но он знал — бесполезно. Всё, что он мог, это сцепить зубы, лишь бы не скулить от боли, да надеяться, что никто не спустится в овраг его проверять. Тихо. Он должен быть тихим. Лишь бы не заметили, лишь бы не заметили…

Сквозь гул в ушах послышались крики: «Лаф! Лаф!!! Быстро сюда!». Чьи-то руки вместо того, чтобы свернуть Виктору шею, расстегнули ворот рубашки. Дышать стало чуть легче. Голову наклонили набок, чтобы Виктор не подавился рвотой, и всё это под ворчание: «Дыши-дыши давай, не хватало ещё, чтобы ты на моих коленях откинулся, ну! Гаруспик меня убьёт!» Виктора куда-то потащили. Стены коридоров отражали жаркие споры: «К донне Маль! И немедленно!» — «Да она с него шкуру сдерёт, а нам потом перед Гаруспиком отчитываться!» — «Не спорь, без её помощи он точно вот-вот дух испустит» — «Лаф!», — «Карамия!»

Потом была тьма. Удушливая, топкая, как болото, но она дрогнула, трусливо отступила перед щелчком пальцев. Виктор разлепил слипшиеся ресницы. В глазах всё двоилось, но мрачное лицо Дайан Маль он видел отчётливо.

— Подействовало? — над ним склонилась и Карамия, разглядывая с любопытством.

— Время покажет. Надо понять, чем его так, — Ведьма грубо схватила Виктора за подбородок и покрутила голову из стороны в сторону. — Хотя есть кое-какие догадки… Гаруспик знает?

— Как его нашли, сразу к вам понесли, — послышался голос Лафайетта.

— Хорошо, — Ведьма выдохнула. — Пусть и не знает. Сама доложу, когда со всем разберусь. Поняли?

— Думаете, кто-то из наших? — тихо спросила Карамия.

— Поняли? — с давлением повторила Ведьма. На этот раз никто лишних вопросов не задавал. — Молодцы. Лафайетт, позови Веселину, мне нужна её помощь. Карамия, следи за ним, на случай, если приступы вернутся.

Моргать было страшно, вдруг болото затянет Виктора обратно в своё жаркое нутро и больше не выпустит. Он смотрел на красивое смуглое лицо Карамии, хватаясь за него, как за крючок, чтобы не уснуть. Та в ответ тоже начала его нагло рассматривать, но вскоре вызов в её голубых глазах сменился на любопытство.

— Вот же уродился… Сколько же в тебя надо яда влить, а? Да на такую тушу не меньше ведра… — бормотала Карамия себе под нос. Сырой тряпкой прикрыла Виктору глаза и лоб, теперь он разглядывал просвечивающие переплетения нитей. Ему мерещилось, что нити вовсе не хлопковые, а живые, разноцветные, в саму суть бытия вплетённые. Так интересно было наблюдать за их медленным танцем, что Виктор увлёкся и не заметил даже, как вернулись Лафайетт с Веселиной. Раздался испуганный полувздох-полувскрик.

— Опять т-труп? — прошептала Веселина.

— Лафайетт, Карамия, — голос Ведьмы был резкий, слова острые, как клинок. — Вы мне больше не нужны, одной помощницы хватит. Языки держите на замке, нечего тревожные слухи распускать.

Курьеры тихо ушли. Ведьма постукивала какими-то склянками у рабочего стола.

— Что с ним? Чем мне п-помочь? — робко спросила Веселина, она так и стояла где-то около дверей.

— Что это было, Веселина? — теперь тон Ведьмы стал угрожающим.

— Вы о чём?..

— Не дури меня. Яд. Что ты ему подложила? Явно не из того, чем мы обычно пользуемся. И зачем? — по столу ударили кулаком. — Зачем, мелкая ты дурочка? Я закрывала глаза на эти ваши игрища, ставки, с одним только условием — никакого реального вреда!

— Я в ставках не участвую...

— Тогда какого чёрта?! — от крика Ведьмы зазвенело в ушах. — Приказ Гаруспика был достаточно прост и ясен! Ему решать судьбу этого мешка с дерьмом, а не нам! Ты пошла против его слова! Ты предала его! Меня предала! — она отдышалась. Сделала глубокий вдох. — Я жду объяснений.

— Вы прекрасно знаете, кто среди нас настоящий предатель, — Веселина не собиралась оправдываться, наоборот, сама повысила голос. — Синие змеи плетут интриги за нашими спинами. Я их слышала! Они убили Айтана, убили Сиршу, кто будет следующим, а? Кому ещё надо умереть, чтобы Гаруспик увидел, к чему привели его планы? Вы тоже знаете, что Ирма творит, но молчите! Вы! Вы и Гаруспик — вот главные предатели!

Сапоги Ведьмы отбили чёткий такт, когда она кинулась к Веселине. Виктор ждал звука пощёчины, но этого не случилось.

— Я сделала то, о чём вы сами давно мечтали, но не решались, — с вызовом заявила Веселина. Непривычно было слышать твёрдость в её голосе. — Я сделала это, пока другие трусливо шептались за закрытыми дверями.

— Раз взялась — надо было доводить до конца. Как видишь, ублюдок жив, но я не могу позволить завершить твой план.

— Он должен был тихо умереть через несколько часов, никто бы и не понял, в чём причина. После него пришёл бы черёд Ирмы. Готовилась я тщательно, как вы и учили. Не знаю, почему не вышло. Видимо, Двуглавый вмешался, хотя я надеялась, что нашла лазейку... — Веселина вздохнула. — Жаль.

На долгое время повисла тишина.

— И что теперь? В колодец меня бросите?

— Не говори ерунды. Я уже потеряла одного ученика, — от былой ярости в Ведьме осталась лишь горечь. — Но ты меня разочаровала. Мстительница нашлась. Героиня.

— П-простите, — Веселина звучала искренне, но с такой же искренностью она угостила Виктора курутом.

— Дурная девчонка. Мы так долго взращивали доверие, которое сейчас есть в нашей семье, но твой поступок отбросит нас к началу. И это тогда, когда нам необходимо единство, чтобы выжить.

— Дурная, — тут Веселина спорить не стала. — Да только вы не правы. Я сделала хуже? Уже всё плохо! Все на взводе, пока эти две змеи ползают между наших ног. Сирша догадывалась, что Ирма ведёт игру против нас, и вот — её нет, — Веселина выдохнула сердито. — Сами сказали когда-то, что это убежище — мой новый дом. Вот я и пытаюсь защитить то, что мне дорого.

Ведьма медленно отошла к столу, ножки стула царапнули пол.

— Вот что мне с тобой делать… Я ведь вынуждена рассказать Гаруспику. Мои слова ты не послушаешь, от своего не отступишься. Дурочка. Какая же дурочка…

— Рассказывайте. А я повторю ему то, что сказала вам, — может, прислушается.

— Для начала я хотела бы узнать, чем ты ублюдка отравила.

— Поиграла с засушенными соцветиями огонь-травы. У меня ещё целая склянка есть. Поделюсь, сэкономлю вам время на готовку п-противоядия.

— Это очень кстати.

Живые нити сложились в сложный узор. Виктор не выдержал, моргнул, но сил на то, чтобы поднять веки, у него не хватило. Однажды и он пережил болезненный разговор с человеком, которому доверял. Вспомнил маленькую фигурку, метавшуюся туда-сюда, прямо как Ведьма, вот только ярости в ней не было.

Это случилось давно. На мельнице. Да, на мельнице. Водяное колесо скрипело под порывами ветра. Они прятались от холода в «берлоге» из покрывал и мешковины, пока сидели в ней вдвоём — было тепло, хорошо, но в тот вечер Виктор остался в убежище один. Проныра долго скрипел половицами и кусал шрамы на губах, прежде чем заявил: «Завтра наши пути разойдутся, Белоручка».

В тот момент холодно стало не только рукам, но и сердцу: «Почему? Что я опять не так сделал?»

Маленькая фигурка так и ходила маятником по одной траектории, скрестив руки на груди: «Глянь на себя, чудила. Тепличный цветочек. Никакого мне от тебя толку. Был бы толк, может, и терпел бы, а так чего мне возиться с энлодским вылупком?»

Специально пытался словами ранить, да только чем Виктор заслужил? Друга часто заносило, в нём кипела злость и обида на весь мир, но это перешло все разумные границы. Виктор попытался его образумить: «Проныра, хватит!»

Его отчаянный возглас прошёл мимо ушей: «А чего хватит? Я ещё в первую нашу встречу предупредил, что вас, белорожих, со свету сжить хочу. Тебя только пожалел, потому что ты напомнил мне кое-кого, горемыка, но хватит. С меня — хватит».

С него — тоже. Он тогда вылез из берлоги, пошёл к Проныре с твёрдым желанием схватить за плечи и заставить повторить все слова, глядя ему в глаза. Не успел. Проныра на то и проныра, увернулся, шустро залез на жернова. Виктор крикнул ему вслед: «Ты говорил, что мы друзья!»

Мальчишку скрывали тени: «Это опять голоса в твоей голове, мы даже имён друг друга не знаем. Друзья мне не нужны, только подельники. Но какой толк от подельника-обузы?.. Опять хнычешь. Достал».

Виктор надеялся, что нашёл близкого человека, нашёл своё место рядом с ним, но вновь остался без ничего. Голос из теней не умолкал: «Завтра, как дом обчистим, отведу тебя к библиотеке Параведда. Там новая ватага собралась, все белорожие, как ты — сам видел. Вот с ними и водись. Покажешь им, чему у меня научился, глядишь, и не прогонят. Будет у тебя сразу много нянек, самое то, что для тепличного цветочка надо. У них, может, и не завянешь. А нам с тобой водиться незачем, ясно тебе?»

Ничего Виктору тогда не было ясно. Для счастья ему достаточно было лишь одного человека, а не целой своры. Проныра, увы, остался совершенно глухим к его словам.