Пророчество для леди Рейвенкло (джен)

В последующие недели у Елены было такое чувство, что она носит в груди талисман, придававший ей колоссальный заряд энергии и сил. Этим талисманом было осознание цели, которую она поставила перед собой и во что бы то ни стало решила достичь. Она собиралась не только доказать себе собственную магическую мощь, но и заставить Ровену понять, какие поразительные и непостижимые глубины таит в себе друидизм. После того, как она в полной мере овладеет превращением в зверя и продемонстрирует матери магию столь высокого уровня, ей не останется ничего другого, кроме как признать свою ошибку. Елена не сомневалась в этом ни минуты.

Держать все время во рту лист мандрагоры — удовольствие малоприятное, но это было обязательным условием друидской практики. Елена постоянно напоминала себе, что не имеет права выпускать его изо рта ни на минуту, если, конечно, ей не хочется начинать все с начала. Раз или два она была близка к тому, чтобы проглотить листок, который довольно неприятно горчил во рту, однако, на ее счастье, все обошлось. Елена считала дни и подбадривала себя тем, что терпеть осталось не так уж долго.

Поначалу она испытывала беспокойство и в определенной степени стыд: все-таки она давала слово Шеле, что не станет постигать превращение без посвящения и благодати богов. Елене меньше всего на свете хотелось обманывать свою наставницу-бандури после всего, что та для нее сделала. Шела доверилась ей и открыла одну из самых главных тайн друидов, вопреки желанию остальных. Елена чувствовала к ней искреннюю благодарность и привязанность, а потому ей потребовалось немало времени, чтобы справиться с накатывающей за несдержанное обещание виной. Но потом она напомнила себе, что является почти такой же бандури, как Шела и остальные друиды, следовательно, благодать богов всегда была и будет с ней; к тому же, ее магический потенциал всегда был на высоте, и она вполне могла освоить все сама. И, наконец, ее непреодолимо влекло к практике друидизма, слишком сильно, чтобы дожидаться воссоединения с друидами и посвящения. После того, как она приняла решение, энергия переполняла ее до краев, почти как у друидских сооружений, и жаждала выхода, подталкивая и направляя. Елена не могла объяснить, с чем это связано, но ощущение нравилось ей безумно: это было ощущение власти и собственной силы.

Отношения с Ровеной приобрели довольно странный характер. Елена соблюдала абсолютную любезность и обходительность в беседах с ней, однако понимала, что теперь они находятся по разные стороны плотины. Что-то встало между ними, еще тогда, в первый день возвращения Елены, и не исчезло до сих пор. Когда она закончила трактат о магии друидов и передала его Ровене, та, прочитав его от первой до последней строчки, нахмурилась и заключила, что подобное варварство не должно распространяться в Британии. Елену это задело до глубины души. Естественно, она не подала виду, но в решении освоить превращение в животное утвердилась окончательно. Ровена не могла ничего знать о друидизме. Она не видела его своими глазами, не испытывала на себе благодать богов (если вообще была способна испытывать ее), и не имела права называть это «темной магией». Больше о друидизме они не говорили, но нарастающий холодок в отношениях только возрос. Ровена не могла этого не замечать. Порой в ее глазах, когда она смотрела на Елену, появлялось странное, вопросительно-горькое выражение. Елена старалась не обращать на это внимания. Желание бунта против матери крепло день ото дня. Ровена могла думать о себе, что хотела, но факт оставался фактом: она не решилась, она побоялась открыться новому! Она — слаба! Елена поняла это так же ясно, как в тот далекий, почти стершийся из реальности день, когда отец сбил ее с ног ударом кулака, а она не стала защищаться. После того, как Ровена, по сути, отвергла ее сущность, сущность бандури, Елена больше не могла смотреть на нее теми же глазами — доверчивыми и уверенными в полной ее правоте. Хотелось вызвать мать на бой, показать, как сильно она заблуждается. Ровена пришла в растерянность. После двух-трех попыток наладить отношения — неловких, отвергнутых — она тоже отдалилась и еще больше замкнулась в себе. Теперь они почти не говорили, но Елену это мало трогало. Она больше не нуждалась ни в одобрении Ровены, ни в ее комплиментах.

Отношения с Фелланом тоже изменились, и также не в лучшую сторону. К удивлению Елены, он стал вести себя так, будто уже имел на нее права. Их встречи по-прежнему оставались тайными, однако теперь их время и место определял он, а не она, чего раньше никогда не было. Феллан начал говорить о том, где ей должно и не должно быть, когда и куда идти, и как разговаривать с собственной матерью. Елену это нервировало и раздражало. Да, они делили вместе ложе, но это не давало ему права распоряжаться ею, по крайней мере, пока они не муж и жена и даже не жених с невестой. Или все-таки давало? Елена не знала. И не могла ни у кого спросить. Да и кто мог бы дать ей ответ? С Ровеной она и раньше не могла поделиться вещами такого рода. Саласия вся летала на крыльях перед свадьбой и с головой ушла в предстоящие ей хлопоты. Леди Хельгу Елена очень любила, но поведать ей столь сокровенное пока не решилась. Хельга не осудила и не выдала бы ее, но какое-то неудобное чувство останавливало девушку от того, чтобы раскрыть душу главе Дома Хаффлпафф. Должно быть, уважение. Или стыд. В конце концов, она нашла только одного человека, который мог бы помочь ей советом или подсказкой. Елена написала Этель Фоксбрайд, честно и не утаивая ничего, кроме, пожалуй, совсем интимных деталей. Этель давно замужем, и наверняка знает, что правильно, а что — нет. Елена ждала ее ответа, а пока перед ней встала еще одна трудная задача. Феллан спрашивал прямо, чего ему ждать от их отношений и к чему они их приведут. Елену его напор приводил в смущение и растерянность, потому что ответить ему она не могла. Он очень нравился ей, и она была искренне к нему привязана. Их связывало много больше, чем просто симпатия двух молодых людей. Но ответа на его вопросы она тем не менее не знала.

За этими заботами и волнениями пролетел месяц жениховства Саласии и Джильбертуса. Отгремела свадьба — пышная и по-настоящему захватывающая дух — и вот настало время Саласии покинуть Хогвартс вместе с мужем. Этот день запомнился Елене навсегда — в основном благодаря тому, что она до последнего не верила в то, что это происходит на самом деле. Проводить леди Саласию Гонт в новую жизнь вышли все Мастера и множество их учеников. Елена держалась до последнего, но, когда Саласия, в новенькой белоснежной мантии под руку с Джильбертусом спустилась со ступенек в парк, слезы хлынули у нее из глаз сами собой, она не успела ни сдержать их, ни даже заметить. Она бросилась вслед за четой Гонт и, не отдавая себе отчета, крепко обняла Саласию. Та на мгновение застыла, а потом, обернувшись, порывисто обняла Елену в ответ. В ее зеленых глазах были страх и тоска, она не выглядела ни сияющей, ни уверенной, как на свадьбе.

— Счастливо оставаться, оруженосец, — шепнула Саласия. Голос ее прозвучал непривычно хрипло. Словно она очень долго пробыла на холоде, от которого покрываются инеем ресницы и трескаются кости.

— Мне будет плохо без тебя, — сердце у Елены сдавило невыносимой болью. От нее уходила лучшая часть ее жизни — детство. До этого дня она и не догадывалась, что Саласии принадлежала целая часть ее жизни.

— В это приключение ты не можешь отправиться со мной, — Саласия хотела усмехнуться, но получилась лишь тень ее былой хитрой усмешки. — Очень жаль, потому что в остальных ты была самым верным оруженосцем и моим лучшим другом. Я буду скучать, Елена. Очень скучать.

После этих слов Елена расплакалась уже по-настоящему, и, к ее удивлению, Саласия расплакалась вместе с ней. Раньше ей не доводилось видеть таких горьких слез дочери Слизерина. Они стояли у каменных ступеней, обнимаясь и плача, как две сестры, прощающиеся навеки, пока кто-то ласково не тронул Елену за плечо. Она не двинулась. Ей не хотелось знать, кто это. К Саласии подошел ее муж и деликатно потянул за локоть. Она с большим трудом разомкнула объятия и, напоследок одарив Елену скорбным взглядом, последовала за Джильбертусом. Елена не сводила с нее глаз, пока оба они не скрылись за воротами.

Та же рука снова легла ей на плечо, сжала его. Елена нехотя оглянулась с полными слез глазами. Это была Ровена. В белоснежной, как у Саласии, длинной плотной мантии, с красиво заплетенными черными волосами, составлявшими сильный контраст с ее бледным лицом, она выглядела ослепительной и почему-то — беззащитной. Елена встретилась с ней глазами — такими же голубыми и блестящими — и она не отвернулась. Какое-то время они смотрели друг на друга, потом Ровена, медленно, осторожно, словно боялась напугать резким движением, протянула руки и заключила дочь в объятия. На долю секунды Елена прижалась к ней, позабыв о размолвке и всех недоразумениях, находя в руках Ровены утешение и покой, которого так хотела ее рвущаяся на части душа. Но почти сразу в ней заговорило что-то новое, доселе не проявлявшее себя. Елена выпрямилась, быстро вытерла глаза и, благодарно кивнув матери, отстранилась.

Ровена, еще тянувшаяся к ней, беспомощно уронила руки.

* * *

Елена сладко вздохнула и с безмятежной улыбкой прикрыла глаза. Ей нравилось это особое чувство полной умиротворенности, всегда наступавшее после близости с Фелланом и под которое она, теплая и расслабленная, погружалась в полудрему рядом с ним. Они встретились в Астрономической башне. Елена побаивалась подниматься на нее с началом учебных занятий, однако Феллан настоял, что никто им не помешает, и оказался прав.

Прошло две недели с того дня, как Саласия покинула Хогвартс. Елене было тяжело свыкнуться с мыслью, что подруги больше нет в замке, что их приключениям пришел конец. Елена говорила себе, что детство давно закончилось, и это более чем естественно — уехать из дома с мужем, и она сама когда-нибудь повторит путь Саласии. Но легче от этого не становилось. Елена погрузилась в тоску. Феллан умудрялся все время быть рядом с ней, ничем не вызывая подозрений. Часто он даже пропускал занятия, чтобы посидеть вместе с ней в гостиной или укромном уголке. Елена очень ценила его поддержку, которая сгладила то напряжение, которое воцарилось между ними в последний месяц.

За это время она перешла ко второму этапу перевоплощения. Он оказался еще менее приятным, чем первый — ей пришлось собрать в сосуд собственную слюну, положить туда лист мандрагоры, свой волос, росу из серебряной чайной ложки, куколку бабочки «мертвая голова», не говоря о том, что это впоследствии предстояло выпить — но, по крайней мере, больше не приходилось держать во рту горький лист. Оставалось дождаться грозы, но разве глубокой осенью бывают грозы? Это удручало Елену, но на ее решимости никак не отразилось.

Сквозь дремоту она чувствовала, как Феллан гладит ее по голове, очень довольный тем, что на этот раз довел ее до полного изнеможения. По справедливости, так оно и было. Елена чувствовала себя обессиленной, но в этом заключалось особенное, ленивое удовольствие. Она усмехнулась, не открывая глаз.

— Вижу, сегодня я постарался особенно на славу, — тихо засмеялся Феллан, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в лопатку. — Выглядишь по-настоящему измученной.

— Страсть обуяла? — пробормотала Елена.

— Так бывает всегда, когда я оказываюсь рядом с тобой.

Елена перевернулась на спину и, приоткрыв один глаз, стала смотреть на него. Феллан лежал, опираясь на локоть, длинные волосы откинуты назад, за плечи. Перехватив ее взгляд, он улыбнулся с нежностью. В этот миг он казался совсем юным, гораздо младше своих шестнадцати. Елена протянула руку, коснулась его светлых локонов.

— Я не говорила, что, увидев тебя в первый раз, подумала, какие красивые у тебя волосы? — спросила она, улыбнувшись в ответ. — Любая женщина может позавидовать.

Феллан отвел упавшую ей на лицо светлую прядь.

— Не говорила. Да уж, — он снова рассмеялся. — Наши дети определенно будут светленькими.

Елена вновь прикрыла глаза, усмехаясь.

— Весьма вероятно. Но, вообще-то, я полагаю, неженатым людям не стоит и говорить о таких вещах.

Феллан поцеловал ее в ключицу, затем в шею, в щеку, в висок.

— Да, я понимаю. Но, когда мы с тобой поженимся, преград для таких разговоров не будет.

Когда мы с тобой поженимся. Он произнес эту фразу без тени сомнения или шутки. Так, словно это было уже решено. Словно они, как Саласия с Джильбертусом, получили согласие родителей и ждали дня свадьбы. Елена распахнула глаза. Сладостная дремота испарилась в один миг.

— Когда мы поженимся? — повторила она.

— Да, когда мы поженимся, — Феллан нежно погладил ее по щеке, потом опустил голову ей на грудь, слушая удары ее сердца. — А после заведем детей.

— Будем жить в домике у моря и каждый вечер любоваться закатом, — Елена попробовала отшутиться, но получилось неубедительно. Все же она пока не верила, что он говорит серьезно.

Он поднял голову и взглянул на нее с удивлением.

— Ты бы хотела домик у моря?

— Нет, Феллан, я… — она увидела его совершенно не смеющиеся глаза и внезапно ощутила холодок в груди.

Поженимся. И заведем детей. Он действительно говорил об их семье и об их детях. У Елены это вызвало странную тревогу. Она понимала рациональной частью своего сознания, что это наиболее естественный и правильный исход их отношений, уже перешедших ту границу, которая отделяет необременительную связь от чего-то обязывающего. В каком-то смысле он должен был предложить ей это. Но тем не менее для Елены это стало почти ударом. Когда-то потом, в перспективе… Часть ее по-настоящему желала этого. Она любила присутствие Феллана, их объятия в тиши, его вкус, запах, его заботливые руки, смущенную улыбку и мягкие волосы. Она сама подтолкнула его к связи. Все было очень приятно. Елена попыталась представить их будущее, в котором они — невозможно поверить — муж и жена. Представила даже крошечную светловолосую девочку у себя на коленях, похожую на саму себя и чем-то — на Феллана, и сердце ее наполнилось теплом до краев. Она хотела всего этого какой-то частью себя.

Она хотела…

И боялась.

Мысль о том, что ей придется расстаться с Хогвартсом, с Домом Рейвенкло, со всем, что ей дорого, и, самое главное — от этого внутри все надорвалось — расстаться с друидизмом, привела ее в ужас. Внезапно она поняла, что все, происходившее до этого момента — по сути, игра. Она все испортит. И…

— Я не готова, — выпалила она.

Феллан нахмурился.

— Не готова к чему? — он сжал руку девушки, и Елена приложила немало усилий, чтобы не выдернуть ее. Феллан почувствовал это и взглянул на нее с тревожным недоумением.

— В чем дело, любимая? Я задел тебя чем-то?

— Феллан… я и ты… я хочу сказать, что мы слишком молоды, — быстро сказала она, повышая голос и пытаясь справиться с волнением. — Ты еще учишься… я не могу… я не готова.

— Делить со мной ложе готова, а быть моей женой — нет? — он говорил спокойно, но от Елены не укрылась его бледность. Она помолчала несколько секунд, затем потянулась за мантией и стала одеваться. Ей казалось нелепым вести такой серьезный разговор обнаженными. Понаблюдав за ней, Феллан тоже принялся одеваться.

Елену мучила вина. В конце концов, это она подтолкнула Феллана к связи, она склонила его ко всему. Он, судя по всему, любил ее по-настоящему, а она… Что чувствовала она все это время? Раньше она считала, что то же самое. Она действительно считала, что то же самое.

— Елена, — сказал он очень тихо. Она не решалась посмотреть на него.

Феллан сел рядом с ней, взял ее руку в свою. Его ладонь горела. Она только опустила голову ниже.

— Елена, милая, — его голос дрогнул. — Скажи откровенно, ты не доверяешь мне?

О небо, мысленно воскликнула Елена. Сейчас он решит, будто это он виноват во всем. Это было не так.

— Я сделал тебе неприятно? — продолжил допытываться он. — Ты разозлилась на меня?

— Нет, — это короткое слово далось ей с таким трудом, как никогда в жизни.

— Тогда что такое?

Она не могла ответить.

— Елена, — Феллан погладил ее пальцы. — Послушай. Я люблю тебя. Люблю как никого в жизни, мне никто не нужен, кроме тебя. Я предлагаю тебе стать моей женой. Мы будем семьей, — на этом слове его голос зазвучал тонко, надломленно. — Я буду хорошим мужем. Может быть, я еще очень молод, но я мужчина и… Я сделаю все, что ты захочешь, только останься со мной.

Елена повернулась и взяла его за руки, отчаянно пытаясь совладать с тем, что происходило у нее внутри.

— Феллан, дорогой, — она с удивлением отметила, что голос ее звучит почти как обычно. — Я поражена силой твоих чувств ко мне, но… Ты еще столько должен узнать, освоить так много премудрости, чтобы стать настоящим магом. Ты так одарен, и тебе нельзя прерывать занятия. Ты должен… и я…

Его губы дрогнули.

— Ты говорила, что любишь меня, — сказал он после паузы и посмотрел на нее с упреком. — Если это так, то почему?...

— Феллан, я не порываю с тобой, — Елена старалась говорить как можно более убедительной. Сейчас ему будет больно, но впоследствии он поймет. Поймет, что она права, что все это слишком рано. — Просто сейчас ты должен учиться. Моя мать еще так много должна передать тебе. Ты станешь настоящим магом, и тогда…

Феллан не сводил с нее глаз.

— Это единственная причина?

Елене показалось, что у нее появилась надежда закончить этот разговор максимально мирно.

— Да.

Он поднес ее руку к губам.

— Тогда я оставлю Хогвартс. Мне не нужно ничего, кроме тебя. Полученных знаний мне вполне хватит, а если что-то потребуется, я всегда смогу узнать у тебя. Леди Рейвенкло сделала для меня много, но… другая леди Рейвенкло важна для меня в сотни тысяч раз больше, — его гладкое лицо озарила широкая, лучезарная улыбка.

Елена почувствовала, как по спине у нее пробежала дрожь.

— Послушай…

— Мы построим дом, — улыбка стала еще ослепительнее. — Какой ты захочешь, я буду работать с утра до ночи, чтобы сделать все так, как нужно. Это будет лучший дом! Я обещаю тебе.

— Феллан, послушай, — она взяла его лицо в ладони. — Ты слишком торопишься. Я… я тоже еще многое должна узнать. Многое изучить. И… многое понять.

Его улыбка начала медленно угасать.

— Что ты должна понять?

— Я только приступила к постижению друидизма и…

— Неужели это для тебя важнее?

Да. Это было самым важным для нее. Но Елена никогда не призналась бы ему в этом.

— Возможно, если бы ты согласился перебраться со мной… — ее мысли потекли в новом направлении. Картина неожиданно стала складываться. — Если бы ты отправился со мной на запад, к друидам… но не теперь. Немного позже...

Она приникла к его плечу, чувствуя, как его волосы щекочут ей лицо. Длинные, поразительно светлые. Волосы, с которыми, вероятно, родились бы их дети. А может, еще родятся?

Ее вновь пробрала дрожь, но уже более теплая.

— Пока это к лучшему, Феллан, — проговорила она. — Мы еще так молоды, несколько позже…

— Я понял, — неожиданно холодно отозвался он и выпрямился.

Елена вскинула на него глаза. Такой тон не предвещал ничего хорошего.

— Феллан….

— Я все понял, Елена, можешь не трудиться объяснять.

Она замерла. Внутри все сжалось от болезненно плохого предчувствия.

— Очевидно, я не самый лучший выбор для того, кто носит такую фамилию, — сказал Феллан, не глядя на нее. — Я не пойму только, зачем? Зачем было все начинать, если ты не считала… Приличествующим…

Елена уставилась на него. Она не понимала, о чем он говорит.

— Феллан, ты… — начала было она, однако он жестом остановил ее.

— Не стоит, Елена. Я понял тебя. Ты с самого начала не считала достойным себя связываться открытыми отношениями с таким, как я. Думаешь, я этого не понимал? — от неприкрытой горечи в его голосе сердце у Елены сжалось. — Думаешь, я не понимал, почему ты таишься? Даже после того, как мы… стали близки, ты не собиралась открыто обо всем сказать. Ты стыдишься меня.

У нее пропал дар речи.

— Я все понимал, — Феллан упорно отводил от нее глаза. — Но мне доставляла слишком большое счастье одна иллюзия того, что такая, как ты, действительно может любить меня. Я не мог поверить, когда ты подошла и заговорила со мной — тогда, в первый раз. Я не мог поверить… А потом, когда ты пригласила меня на свидание… Я был уверен, что не решусь сказать тебе и слова, не то что прикоснуться. Но я понимал: сейчас или никогда. Может быть, это единственный мой шанс. И ты не отвергла меня. Когда мы были вместе… я думал, что сплю, что этого не может быть на самом деле. Когда ты обнимала меня, я был наверху блаженства. Мне казалось, это сделает тебя окончательно моей. Но это была лишь игра. Теперь я это понял.

Он никогда не был таким разговорчивым. Казалось, будто кто-то с размаху разбил его душу молотом, как кувшин с вином, и теперь из нее льется все, о чем он никогда не говорил. Каждое слово становилось для Елены откровением. Она и помыслить не могла, что каждая их встреча значит для него так много. Потрясенная, она протянула к нему руку, но он сделал вид, что не заметил этого.

— Не думаю, что наша связь принесет тебе неприятности, — холодно сказал Феллан. — Иначе ты не пошла бы на нее. Надеюсь, ты хорошо провела время.

— Феллан, то, что ты говоришь…

— Я дурак, что позволил себе поверить в твою любовь. Такие, как ты, выбирают других мужей. Кто-нибудь столь же знатный, с хорошим состоянием подойдет как нельзя лучше.

Елена смотрела на его, не в силах вымолвить ни слова. Ей казалось, она спит и видит дурной сон — слишком не походило на действительно все, что он говорил. Он не мог такое сказать — кто угодно, но только не Феллан. Елена отчаянно заморгала, надеясь, что морок рассеется, и на его место снова придет явь — с улыбающимся, милым Фелланом, который умел делать ей так хорошо.

Но ничего не рассеялось. Он по-прежнему сидел, сгорбившись, и глядя перед собой.

— Ты не прав, — очень тихо сказала Елена.

Он не отреагировал.

— Я никогда не ставила себе задачей искать богатого мужа, — уже громче продолжила она. — И сказала тебе все это вовсе не потому, что рассчитываю подцепить лорда с поместьями или…

— Кого-нибудь вроде того ревнивого поклонника, который принес твою накидку и увидел нас вместе?

Внутри у Елены все замерло.

— Какое отношение к этому имеет Реджис? — спросила она сдавленно.

Феллан повернулся к ней. Его худое лицо горело злостью, он почти не походил на себя.

— У него наверняка есть замок, деньги и титул. И он отличный маг. Из преуспевающей семьи, с влиянием и властью. Кто я в сравнении с ним? Проходной мальчишка, развлекший состоятельную леди?

Елена выпрямилась. Шок немного уступил. Она поняла, к чему он клонил, и в ней начал медленно подниматься гнев.

— Я уже говорила тебе, что он для меня — товарищ детства, — ровно проговорила она, стараясь выглядеть спокойной. — Я видела его в последний раз в тот самый день и не обменялась с ним и словом. Хотя, как ты можешь себе представить, мне это не составило бы никакого труда…

Феллан сверкнул глазами, и Елена поняла, что сделала промах.

— Еще не поздно, — процедил он. — Ты можешь написать ему сегодня. Уверен, и твоя мать возражать не станет.

— Причем здесь моя мать?

— Он понравится ей в качестве твоего жениха куда больше, чем я. В противном случае ты рассказала бы ей обо мне.

— Если бы леди Рейвенкло узнала все о нас…

— То настояла бы на браке. Правильно?

— Нет, потому что…

— Почему?

Елена медленно выдохнула через нос. Ровена не стала бы настаивать на их браке, потому что Елена не выказала бы желания. Таков был их давний уговор. Но как она могла сказать об этом Феллану? Это нанесет ему еще больший удар. Поэтому она умолкла, лихорадочно пытаясь подыскать нужные слова.

— Кажется, я понял, — Феллан снова отвернулся. — Мое происхождение мало кому может прийтись по вкусу. Что ж, не могу осуждать за это. Меня и самого не привел бы в восторг такой кандидат в мужья для моей дочери.

— Да послушай же ты! — Елена перешла на крик. — Меня не волнует ни твоя семья, ни твое состояние, ничего из этого! Мне наплевать, кто твои родители и сколько у тебя имущества! Я просто… не готова обзавестись семьей.

— Уверен, когда подвернется кто-то с капиталом, ты будешь готова! — выпалил Феллан. — Готова на что угодно!

Слова прозвучали, как пощечина. У Елены зазвенело в ушах. Она медленно подняла глаза на Феллана. Он тоже быстро взглянул на нее, словно поняв, что перешел черту. Какое-то время они смотрели друг на друга. Елена почувствовала, как внутри у нее будто что-то вспыхнуло и моментально сгорело.

— Если ты действительно так считаешь, нам не о чем больше говорить, — холодно отозвалась Елена. — У меня не может быть ничего общего с мужчиной, для которого я — продажная женщина.

Она поднялась и быстрым шагом направилась к ведущей вниз лестнице. Она приказала себе не оборачиваться и не отзываться на его зов, уверенная, что он все-таки окликнет и последует за ней. Но он не стал ее звать. И не сделал ни единого движения. Елена замедлила шаги, но только на мгновение.

Если бы она обернулась, то увидела бы, что Феллан смотрит ей вслед, и в его глазах стоят слезы.