Эта тайна (гет)

— А что, если Альбус догадается о нас? — спросила Аврора, пытаясь разгладить заклинаниями помятую тяжелую ткань.

— Разочаруется, — усмехнулся Снейп, потягивая кофе, который эльфы доставляли ему ранним утром прямо в подземелья. — Причем подозреваю, что во мне.

— Намекаешь, что я тебя недостойна, что ли? — Аврора почти справилась с тканью, но результат ее не удовлетворял. Материал был слишком тяжелым, а ей виделось, что юбка должна быть более объемной.

— Нет, но, думаю, наш многоуважаемый директор полагает, что мне следует быть выше этого, — очень скептически проговорил Снейп, наблюдая за тем, что делала его любовница.

— Как интересно. Видимо, он уже и забыл о том, что бывает между мужчиной и женщиной, — Аврора стрельнула глазами в Северуса, продолжая возиться с тканью.

— Если когда-либо знал, — с издевкой в голосе сказал Снейп. Выспавшись, зельевар явно вернулся в свое привычное благодушное состояние. Да и перемывать директору кости им обоим было явно легче, чем вспоминать то, о чем они думали и говорили минувшей ночью. — Сколько помню Альбуса, он вечно заводил свою шарманку о силе чистой любви, намекая на греховность механических движений, лишенных всякой метафизики.

Аврора тем временем наконец закончила с тканью и, повязав на талии широкую ленту, крутанулась на каблуках так, что черная юбка с запахом немного приподнялась вверх. Женщина сделала еще оборот и приземлилась Снейпу на колени.

— Глупости какие! — она обняла мужчину и прошептала с томным придыханием фразу из французского фильма, который видела прошлым летом. — Любовь с тобой не грех, а искупление.

— Грех — это то, что ты сделала с моей мантией. Предполагалось, что я одолжил тебе ее, а не позволил уничтожить.

Аврора одернула юбку.

— Считай это местью за платье, которое пало жертвой темной страсти, — кокетливо сказала женщина.

Северус знал, что Аврора питала необъяснимую слабость к его одежде. Накинуть на голое тело его рубашку было для Синистры сродни фетишу. Снейп не возражал. Хотя, конечно, и не ожидал, что она на скорую руку сообразит себе из его мантии платье. Выглядело оно, правда, весьма странно, но он предпочел на этот раз смолчать. Они и так меньше суток как помирились. В конце концов, ее дело, что на себя надевать.

Однако, покинув подземелье, Аврора, вопреки ожиданиям Снейпа, не отправилась к себе переодеваться, а так и продолжила с вызовом расхаживать по замку в его перекроенной мантии. И первым делом она пошла в кабинет за каменной горгульей, чтобы забрать свое заявление об уходе.

Директор не стал возвращаться к ночному разговору. Только вежливо поблагодарил за принятое решение. Замену Синистре он найти не успел. И Аврора, не задерживаясь более, ушла.

Она решила, что Альбус был слишком измотан бессонной ночью, чтобы продолжить прессинг, но дело было в другом. Дамблдор испытывал глубокое разочарование. Однако Снейп ошибся. Не оправдал надежд директора не он, а она.

После ночной беседы Альбус поймал себя на том, что Синистра стала его раздражать. А тут еще это вызывающее траурное платье. Замок очнуться не успел от трагедии, а она уже принарядилась, да еще вот так.

Впрочем, директор всегда считал Аврору поверхностной особой. Обычная волшебница с обычными потребностями. Ничего интересного. Но, застав ее за поцелуем с клейменным мертвецом, Альбус был поражен. Он не ожидал от этой женщины ничего подобного. Легкие интрижки, возможно с перспективой затащить мужчину под венец — вот ее потолок. А этот поступок явно выбивался из схемы. И старик увел преподавательницу астрономии на откровенный разговор. Однако беседа сразу не задалась, с какой бы стороны он ни заходил. Аврора моментально закрылась от него непробиваемым эгоизмом и мелочным страхом.

В конце концов Альбус решил, что переоценил ее потенциал. Эта вертихвостка была неспособна на настоящую любовь. А превыше всего Дамблдор ценил в людях именно искренние сильные чувства.

Альбус поднялся со своего кресла и подошел к окну, на котором сидел феникс. Старик пощекотал дряхлеющую птицу под клювом.

— Что ж, не всем дано выдержать пламя неподдельной любви, — проговорил директор вслух. — Но мы с тобой всегда воскресаем из пепла, друг мой.

Птица любовно потерлась клювом о морщинистую руку. Старик печально вздохнул.

На самом деле Альбус не считал всех женщин пустышками. Много лет назад в его жизни была одна женщина… Правда, то, что он испытывал к ней, не имело ничего общего с той сжигающей изнутри страстью, что молодой Альбус питал к Геллерту.

Дамблдор встретил ее в самый сложный период своей жизни. С момента разрыва с Грин-де-Вальдом миновало уже несколько очень тяжелых лет. Ему было около тридцати, и Альбус уже знал, что за человек Геллерт, и какие чувства, помимо любовных, этот человек открыл в нем самом. Признать, что в бессмертной душе таился далеко не только благородный свет, оказалось мучительно тяжело, хотя все факты указывали именно на это, ведь ради Геллерта Дамблдор в свое время был готов на все.

Очень долго Альбус сторонился прежнего друга. Только образ юноши с золотыми локонами так и не оставлял его ни во сне, ни наяву.

Возможно, проблема заключалась в том, что страсть к Геллерту была не только неудовлетворенной, но и невысказанной. Между молодыми людьми не было ничего, кроме бесконечных разговоров о высоком. Но, как бы то ни было, проведя несколько лет у могилы Арианы, Альбус бросил все и отправился за океан, куда, по слухам, скрылся Грин-де-Вальд.

Альбус понимал, что не сможет быть с ним после того, что случилось. Но он хотел снять с души груз. Оправдать себя и узнать, что это не он произнес то заклинание. Хотя куда сильнее он хотел просто увидеть этого человека.

Но вместо Геллерта он встретил ее. Ее красота поражала как гром среди ясного неба. Ее улыбка была самым светлым, что Альбус видел за последние годы, а голубые глаза будто отражали его собственные. А потом она сходу, прямо на улице, где он споткнулся и уронил ей на ногу свой саквояж, произнесла слова, поразившие его до глубины души. И Альбус почувствовал, что его понимают. Причем женщина не просто озвучила его мысли вслух, она пропустила их через себя, разделяя его боль и отчаяние.

В кафе, где они сидели в ее обеденный перерыв, на них засматривались и мужчины, и женщины. Официанты завороженно следили за удивительно красивой парой. Ведь эти двое молча смотрели друг другу в глаза около часа, затем женщина накрыла руку мужчины своей. В ее глазах блеснули слезы. Сотрудники кафе, перешептываясь, решили, что пара расстается, хотя это была их первая встреча, и все это время они говорили. Вернее, говорил он, а она слушала эту исповедь.

Альбус не мог закрыть сознание, чувства рвали душу на части, Куинни попросту не умела этого делать. Так они и читали друг друга, как две части одного романа. Только его вся была про душу, а ее — про тело.

Кем он был тогда? Ослепленным любовью человеком, который винил себя едва ли не во всех грехах. Заключение отца в Азкабан, смерть матери и сестры, поломанная жизнь младшего брата. Альбус принял на себя даже то, что его, в общем-то, не касалось. Но все равно не мог перестать думать о Геллерте.

Все это было несопоставимо с переживаниями людей, которых Куинни читала ежедневно на службе. Ей хотелось утешить внезапного друга, а ему — плакать у нее на руках.

Проблема Куинни Голдштейн заключалась в том, что женщина была не только выдающимся легилиментом, но и эмпатом. Она пропускала через себя все, что читала в глазах собеседников, искренне сочувствуя и сопереживая.

Куинни была единственным человеком, кому он рассказал о Геллерте правду. И вопреки логике, узнав об Альбусе все, Куинни влюбилась.

Молодой Дамблдор провел в Штатах три месяца. Они встречались каждый день и слишком стремительно сближались. Необычный, красивый, невероятно умный и неординарный волшебник с большой драмой стал ее самым близким другом. Хотя незнакомые люди с первого дня признавали их за брата и сестру. И Альбус действительно воспринимал ее подобным образом. И ни за что не осуждал: ни за многочисленных любовников, ни за то, что она губила свою жизнь, разнося чай и корреспонденцию мелким чиновникам. Хотя все любовные связи Куинни резко оборвала. Удивительный англичанин затмил всех мужчин, которых она знала прежде. И Альбус видел это. Огонь, разгоравшийся в ее глазах, обжигал даже его, он хотел научиться этой невероятной эмпатии.

Альбус знал, что лучше женщины ему не встретить, и если не получится с ней, то, значит, точно ни с кем. Да и человека милосерднее Куинни Голдштейн он не встречал. С ней и рискнуть было не страшно. И он решился.

Номер в мотеле светился магией из-за того, что в нем были они. Альбус сидел на кровати, запоминая каждую тень на ее спине, когда она, заламывая руки, расстегивала длинную молнию на узком черном элегантном платье.

Ее тело было так же изумительно, как и лицо…

Раздевшись полностью, Куинни обернулась и едва заметно смутилась, видя, как он рассматривает ее грудь с уколотыми холодом сосками.

— Пол ледяной… не знаю, почему в мотелях всегда ледяной пол… — она закусила губу, но в этом жесте не было напускного кокетства, она действительно растворялась в человеке, который ей нравился. — Знаешь, я в такие минуты всегда мечтаю о паре теплых носков…

Альбус улыбнулся.

Роман двух легилиментов предполагал абсолютную открытость, ничего нельзя было скрыть ни ему, ни ей. Поэтому впервые раздеться перед женщиной оказалось совсем не сложно, она ведь видела в его сознании вещи куда более сокровенные, чем нагота. Альбус восхищался каждым ее движением, каждым словом и каждой мыслью. Но больше всего тем, что она пришла сюда, зная, кто он. Куинни влюбилась в него вопреки его природе и не побоялась унижения.

Затем она погасила светильник. Без палочки. Щелчком пальцев. Геллерт так не умел. Женщина печально улыбнулась, увидев мысль о Гриндевальде, и мягко надавила на его грудь, прося лечь…

Она сделала все, что было в ее силах. Видимо, это было невозможно. Но и отпустить его просто так Куинни не могла.

— Закрой глаза, — тихо сказала блондинка, прекращая его мучения. И стала спускаться нежными поцелуями от груди к животу и ниже…

После он сам попросил ее уйти. И когда бросив последний взгляд, полный любви и бесконечной нежности, Куинни закрыла дверь, Альбус почувствовал, как сгорает дотла, подобно фениксу.

Вернувшись в Англию, молодой Дамблдор принялся сжигать все, что было ему дорого. Он отчаянно экспериментировал, пытаясь магией изменить суть самого себя. Но вместе с гомосексуальностью уходил и вкус к жизни. Промучившись несколько месяцев в состоянии мыслящего овоща, Альбус понял, что возрождения не случится. И прекратил тщетные попытки.

Больше за свою долгую жизнь он не совершал попыток физического сближения с другим человеком. Женщины его не привлекали, мужчин своей ориентации он сторонился, да и в его молодости подобные вкусы осуждались обществом по всей строгости закона. А где-то глубоко в сердце незаживающей раной так и осталась невысказанная любовь к юноше с золотыми локонами.

Дамблдор принял себя, но попытался запереть чувства. Хотя он постоянно думал о природе любви, пусть и полностью обезличив это понятие. Великая и разрушительная сила светлого чувства стала для него идеей фикс, пусть в этом вопросе он и решил остаться лишь теоретиком.

Последующие годы ему очень не хватало Куинни, она бы поняла, с ней он бы мог поговорить… никто так тонко не чувствовал, как она. Но написал ей Альбус лишь однажды, больше тридцати лет спустя. В день победы над Грин-де-Вальдом. Все, что было заперто в глубине его души тогда прорвалось наружу, но рассказать об этом извержении вулкана он мог только ей.

Письмо вернулось через месяц. Видимо, Куинни уже не было в живых. О том, что с ней случилось, он так и не узнал. Возможно, мисс Голдштейн умерла молодой, сгорев, подобно свече. Слишком близко принимала она к сердцу все, что пропускала через себя.

Что изменило Дамблдора не знает никто, но после победы над Гриндевальдом он больше никогда не чувствовал в груди этот огонь истинного чувства, хотя и продолжал усердно молиться богу светлой любви. Только молитвы его все сильнее отдалялись от реальности.

Чем старше становился Альбус, тем понятнее и скучнее ему казались окружающие люди. Как картонные человечки, плоские и простые, с банальным набором потребностей и желаний. Штамп на штампе.

И только много лет спустя на глаза Альбусу попался юноша со знакомым отчаянием и страстью в глазах. Даже будучи стариком, Дамблдор сразу узнал ту беспощадную, безжалостную любовь, что мучила когда-то в молодости и обжигала в мыслях Куинни Голдштейн. По удивительной иронии судьбы, молодой человек оказался легилиментом, и Альбус вцепился в него мертвой хваткой, надеясь воскресить ту удивительную дружбу с американкой.

Идея была обречена на провал. Возможно, беда заключалась в том, что Альбус говорил со своим новым собеседником не о том, что на самом деле чувствовал, а порционно выдавал отшлифованные годами правильные воспоминания. Но, так или иначе, вместо доверия молодой человек выстроил вокруг себя непробиваемую стену. В конце концов Альбус списал это на то, что Куинни была соткана из света, а личность Северуса до краев пропитана тьмой. Хотя страсть в их взглядах читалась абсолютно равнозначная. Они оба были способны на запредельно сильные чувства и неординарные действия.

Поэтому, когда директор Хогвартса увидел, как неприметная преподавательница астрономии вдруг поцеловала, считай, мертвое тело Пожирателя Смерти, у Альбуса участился пульс. Но нет, Синистра оказалась самой что ни есть посредственной земной женщиной. Она была не из той породы людей, что под влиянием сильнейших чувств способны на поступки, выходящие за рамки дозволенного…

* * *

Гермиона Грейнджер спала почти до полудня. Гарри проснулся сильно раньше, но будить ее не стал, а так и лежал рассматривая линии ее расслабленного лица. Гарри был благодарен за то, что она вчера не побоялась остаться тут на ночь. Проснуться одному было бы точно куда хуже. Присутствие Гермионы хоть немного сглаживало острое одиночество. Словно он был не один на всем белом свете, по которому теперь разгуливал Волдеморт.

Рядом с ним Гермиона.

Гарри хотелось прикоснуться к ней, поправить одеяло, убрать с лица непослушную прядь волос, но он боялся разбудить. Вот бы вечно лежать так молча рядом. Потом Гарри вспомнил их поцелуй на берегу озера, драку с Крамом… Вспомнил, как они переглядывались на рождественском балу, как пробирались вместе ночью к Снейпу… — все это казалось теперь таким далеким и безвозвратно ушедшим. Все это осталось в том детстве, которое вчера неожиданно закончилось. Теперь его мечты о том, как она станет его девушкой, а он победит в Турнире казались очень наивными. Хотя в Турнире он по факту победил. Да и Гермиона мирно спала рядом. Только Гарри теперь совершенно ясно чувствовал, что Гермиона не «его девушка». Она ему гораздо ближе и гораздо роднее…