Война без победителей (гет)

Небольшой рой летунов вспархивает с руин городка.

Разведка.

Инесса вызвалась в нее сама, когда Петрушевский распорядился слетать и посмотреть, что случилось с городами после реакции распада.

Трудно поверить, что волокон больше нет. Трудно — но ровно до тех пор, пока не взглянешь вниз. Она снова одна на своем летуне, и можно надеть шлем, который передает картинку. Можно снижаться или набирать высоту и разглядывать, что стало с многострадальной Землей.

Избавление от неестественного купола-скорлупы дает больше преимуществ, чем казалось раньше. Исчезновение скорлупы — это перемены. Это связанные с ними хлопоты. Переселение? Начинаем переселение! Возможность отстроить электростанцию, медцентр, осесть наконец на постоянном месте? Начинаем отстраивать и обустраиваться! И неважно, о какой именно электростанции и о каком медцентре речь. О том, что будет на новом месте. Переселяться ведь нужно обязательно, в останках американского городишки нет условий…

Хлопоты отвлекают.

Отвлекают от вопросов.

Не будь их — многие прокручивали бы в памяти то, с чем столкнулись за последнее время. И варились бы в собственном соку, мечась среди загадок и не находя объяснений.

У Инессы тоже предостаточно таких воспоминаний.

…Оживший подвал, который меняется на глазах. Черная стена небытия, ползущая по пятам. Поле без признаков цивилизации на месте Города Будущего. И никакого купола — и купол, возникающий тут же, стоит миновать ту высоту, на которой он должен быть. Будто они тогда попали в сон, где все меняется, стоит на него посмотреть. Или, наоборот, отвернуться…

Инесса летит не в Город Будущего. Но знает, что какие бы вести ни принес оттуда тот, кто отправился выяснять, пригоден ли Город для жизни, — она не поверит.

Чтобы поверить, ей теперь нужно увидеть собственными глазами.

Кое-где скорлупа еще цела. Распад идет быстрее, чем она ткалась, но скорость летуна еще выше. Когда скорлупа ткалась, она окутала Землю за несколько месяцев. Чтобы распасться, ей понадобилось несколько дней.

Инесса кружит над городами. Над остовами городов. Здесь когда-то был Париж — множество мелких металлических укрытий, подпорченных дождями и покореженных обстрелами. Здесь — Лондон: гордые, не прячущиеся под навесами здания, бросавшие вызов стоаранским бомбардировщикам… Вызов был принят, но Лондон уцелел. Позже свое дело сделали сами земляне, попавшие под власть психовируса. Потом — волокна, снега и дожди…

Многие здания еще неплохо узнаются. Людей не видно. Инесса предпочла бы жить здесь, но что-то ей подсказывает, что придется возвращаться в Город Будущего. Если только там не хуже, чем здесь. Если от медцентра хоть что-то осталось и если сохранились квартиры.

А впрочем, неважно.

Где бы ни довелось жить, там уже не будет этого выматывающего «бок о бок».

Не нужно будет каждый день видеть человека, который подозревал тебя в предательстве.

Которого подозревала ты.

Которого до сих пор подозреваешь — мелькает такая мыслишка, слабая, подленькая, но мелькает.

И ты почему-то не хочешь признавать, что если такая же мыслишка мелькает и у него — значит, вы квиты…

…Инесса возвращается в ратушу уже в потемках.

Душный июльский вечер окутывает Смитвилл. Жара давит, влажное тепло забивает дыхание. Чужие летуны прибывают один за другим. Никто еще не спит. Шум: галдят, переговариваются люди, голоса сплетаются — чужие и знакомые; взрыкивают двигатели. А там, за городом, совсем рядом — река. Ее шума не слышно, но Инесса знает, что волны все так же несутся по каменистому руслу. Река за лето обмелела, но не пересохла. Окунуться бы сейчас. А потом — на прохладную простынь. Одной.

Петрушевский принимает доклады, откинувшись на спинку стула. Верхние пуговицы поношенной рубашки расстегнуты, седеющие волосы растрепаны и кажутся влажными. Мигает единственная желтоватая лампочка в светильнике на батарейках. Все, кто вернулся с вылазки, ждут своей очереди в зале собраний ратуши. Света им не хватает. В темноте, устроившись на сиденье, хочется прикрыть глаза и задремать.

— Всем спасибо. Завтра я слетаю в несколько мест сам. Скорее всего, будем возвращаться в Город Будущего, — наконец говорит Петрушевский. Голос у него надтреснутый, не приспособленный для публичных выступлений без микрофона. — Можете начинать собираться.

— Мы когда-нибудь начнем жить? — звонко спрашивают из темноты. Еще один знакомый тон. Кажется, Каролина. — Жить, а не собираться?

— Свободны, — с нажимом отвечает Петрушевский.

— Как только, так сразу, — бросают от двери.

Ничего, думает Инесса, выходя на напоенную душным ветром улицу. Голоса в темноте взлетают в остывающее ночное небо. Стрекочут насекомые — кузнечики или цикады… С окраин доносится то ли вой, то ли лай. Дикая природа берет свое. Ничего.

Они переселятся, и все закончится само собой.

Как только, так сразу.

* * *

Инесса не считает себя трусихой, но, оказавшись в Городе Будущего, то и дело настороженно оглядывается по сторонам.

Просто так. Чтобы видеть, что происходит.

Раскаленное солнце сушит пыль и каменное крошево. Улицы и руины поросли сорняками. От жары поникли даже ажурные листья амброзии. Ослепительно сверкает ближайшая городская стена из листов металла. Медцентр высится вдали: закопченная черная свечка сгоревшего корпуса и изъеденные, выщербленные громады остальных. Такие же искалеченные великаны — остальные дома. Ни одного целого стекла, змеистые трещины и разломы в стенах. И крошево, крошево. Обломки, каменная пыль, целые кирпичи, фрагменты бетонных блоков…

Волокна за несколько месяцев состарили Город на десять лет.

Наверное, так выглядели бы в будущем те города, где не осталось людей. Теперь разрушение пойдет еще быстрее. На место людей придут леса. Вырвется на свободу все, что сдерживала цивилизация…

…предательство — порок цивилизации, а не природы…

Инесса оглядывается, но видит только людей, дома и летуны.

Полустоаран — и следа нет.

В одном из зданий тогда, перед эвакуацией, оставались десятки пленных, зараженных стоаранским вирусом. Эти люди ломились в Город Будущего из-за стен, когда-то оставленные за бортом. Потом умирали — не от ран, а от того, что волокна разъедали их тела, используя как строительный материал. Осталось от них что-нибудь?..

Или они и стали теми полустоаранами?

Нет, думает Инесса. Вряд ли. Они умерли.

…будто это вообще преграда…

Жилье разрушено или основательно подпорчено. Заселиться в квартиры и сразу же начать расчищать свой город — уже в который раз, может, хоть теперь наконец-то навсегда! — не получилось. После первых нескольких драк за жилье Петрушевский собрал всех у штабного здания и приказал ждать распределения. Он был зол, как все стоаране прошлого вместе взятые. Он не ожидал от своих людей будущего такой глупости, как неспособность поделить квартиры.

Инесса держится подальше от штаба. К зданию опасно подходить. Фасад откололся от корпуса и вот-вот рухнет на площадь плашмя. Она записалась в очередь и ждет в тени на углу, устроившись на горе камней.

— А ты что здесь делаешь?

Изумленный голос отвлекает от созерцания мелких фиолетовых цветов на раскидистом кусте с тонкими веточками. Алай щурится, с досадой смотрит на очередь и беспомощно выплевывает ругательство.

— То, что и все. Жду, пока мне выделят комнату.

— А ваш дом, по-моему, уцелел. По крайней мере, я его видел. Раз стоит, значит, все не так страшно.

«Ваш дом»… Инесса морщится, глядя не на Алая, а на покачивающийся на ветру куст с фиолетовыми цветками. Меньше всего ей хочется затевать выяснение отношений с Яном. Прилетели они вместе. Потом он пошел смотреть на дом, а она — сюда. Ничего не сказав. Раньше все удавалось решить явочным порядком. Их с Яном ничто не держало вместе. Можно жить в одной квартире, можно порознь. И никто ничего не скажет, и никто не будет в претензии. Хорошо, когда ничего не связывает. Почти ничего.

— А тебе что, негде жить? — она поднимает глаза. — У верхушки, штабистов и экспертов разве нет элитных развалин с видом на ГЭС?

Алай фыркает, приглаживает волоски на плеши и спешит распрощаться. Из штаба то и дело выходят люди, но очередь отращивает хвост, как змея. Инесса находит взглядом толстяка-техника, который записался перед ней. Его желтая майка видна на расстоянии. Когда подойдет к двери — можно будет покинуть свой пост…

Тень потихоньку отползает. Горячее солнце тянется, как пьяный солдат, норовя заключить Инессу в жаркие объятия. Скоро придется искать новое место…

Нет. Не придется. Сначала нужно выдержать отвратительный разговор.

Яна она замечает издалека. Тот идет через площадь стремительным шагом. Отвратительно… что не получится тихо отползти в свою норку. Наверняка Алай нашептал…

— Почему ты ничего не сказала?

Ян смотрит на нее сверху вниз, и, кажется, он злится. Инесса неохотно поднимается.

— Не сказала, что ухожу? Не хотела это обсуждать. Может, не будем?

— Почему уходишь?

— Потому что то, как мы живем… это уже ненормально. Меня это нервирует. — Разом вспоминаются вдруг унылые вечера, когда оба свободны — и молча сидят по разным углам; радость от вида пустой квартиры — какое счастье, он на работе; выматывающая необходимость ходить друг мимо друга, избегая лишний раз посмотреть в лицо… — Ты что, не замечал?

— Замечал, — раздраженно бросает он. — Хотел дать тебе время переварить обиду, но если ничего не вышло… Тебя так задело, что я не вычеркнул тебя сразу из списка предателей?

Звучит совсем просто. Инесса опять морщится, всматриваясь в знакомые черты Яна, в сузившиеся синие глаза.

— Не только. Все сложнее, чем ты говоришь.

— Насколько сложнее? Черт! Инесса, ты солдат, а не истеричка в климаксе! Какая, мать ее, душевная травма — в чем-то заподозрили! Да как заподозрили, так и забудут! Или ты с диверсиями никогда дела не имела? Не знаешь, как ищут виноватых?

Злится. Опять она вывела его из себя. Больше никому не удавалось. Что бы это значило?.. Конечно, Инесса прекрасно понимает, что́ случилось на Стоаре. Опустошенная планета — аналог замкнутого пространства, — группа людей и свежая диверсия. Что еще делать, кроме как перебирать подозреваемых, холодно просчитывая, кто мог это совершить? Причем «мог» — категория не психологическая, а логическая. Неважно, способен ли человек на предательство в принципе. Важно, где он был, какое у него алиби и способен ли он на преступление физически …

Она пожимает плечами, рассматривая остовы домов у Яна за спиной.

— Тонкая душевная организация? — продолжает он тихо, но с таким бешенством, что Инесса, вздрогнув, переводит взгляд на него. — И как я не подох от обиды, когда был предателем абсолютно для всех? И для тебя тоже. И даже после того, как ты узнала, что делает стоаранский вирус…

Его губы выплевывают несколько ругательств и поджимаются брезгливой полоской. Инесса слушает, чуть приподняв брови. В мыслях мешаются два основных потока: что еще, кажется, никто так не доводил Яна до белого каления и что он прав. Тонкая душевная организация… Инесса всегда смеялась над этим.

— Прости, — вырывается у нее. — Я знаю, что ты не предатель…

— Возвращаешься?

— Что, дом и правда уцелел?

Оглянувшись на очередь, Инесса отходит от своего наблюдательного поста. Отсюда до дома — пара переулков. Ян, прикрыв на миг глаза, глубоко вздыхает — и лоб разглаживается, а злые морщины у губ исчезают. Нужно будет спросить, почему она его так бесит. Как-нибудь.

В переулках лежат мрачные послеобеденные тени. Неприятное это время — уже не утро, почти не день, еще не вечер. Все застывает, и даже солнце светит как-то безнадежно.

— Было предательство или нет, — негромко говорит Ян после паузы, — нужно не верить, а знать правду. Если для этого придется проверять или расследовать — прекрасно. Безоговорочное доверие опасно. Если человек способен на него, способен верить без доказательств… Он точно так же поверит и кому-то еще. И тогда уже не докажешь, что ты ничего не совершал.

* * *

Не знаешь, как себя вести, — держись как ни в чем не бывало.

Дом пострадал довольно сильно. Сквозь трещины в стенах видно, как колышутся ветви деревьев и снуют туда-сюда люди на улице. Инесса подходит к окну, дергает за покосившееся крепление с жалюзи, и оно отпадает. Стеклопластик торчит неровными колотыми кусками.

Она бросает взгляд на двор и изумленно хмыкает. Кроны деревьев будто кто-то обкромсал лезвием — прямо-прямо, отрезая аккуратные ломти или целые куски.

— Волокна много где наследили, — говорит Ян, подходя сзади. — После того, что было на ГЭС, нам надо пересмотреть наши открытия. Сиверец хочет провести один эксперимент. Тебя тоже пригласят. Нужны все, кто был тогда на ГЭС.

Инесса улыбается, пока он не видит. Действительно, неужели стоило столько дней шарахаться друг от друга, вместо того чтобы сразу все обсудить?..

— Что за эксперимент? На нас? — смеется она.

— Не на вас. Вас попросят внимательно наблюдать.

Он кладет руку ей на живот, второй начинает поглаживать грудь. Целует шею, скулы — Инесса откидывает голову и прижимается к нему спиной.

— Ян, за нами сейчас тоже могут внимательно наблюдать…

— Кто? — выдыхает он над ухом и убирает руки. — А вообще-то мы собирались идти искать полустоаран. Или их трупы. Или и трупы, и полустоаран… Пойдешь с нами?

* * *

Дом, где перед эвакуацией держали полуживых пленных, тянется вдоль восточной черты города.

Точнее, тянулся. Тогда.

Сейчас там не осталось камня на камне.

Город Будущего немало пострадал от волокон, но это разрушение выглядит так, будто здание целенаправленно расстреливали прямой наводкой. Вместо стен — огромная гора крошева. И лежит оно здесь уже давно. Если бы дом обрушился после того, как исчезли волокна, пронизывавшие стены, то на обломках не успели бы вырасти мелкие нахально-зеленые кустики сорняков. А раньше это здание было довольно крепким. Его не отдали под жилье только потому, что оно стояло на краю города, а за стенами тогда бродило слишком много людей, оставленных за бортом.

Сейчас за подпорченными городскими стенами пустынно, а внутри поселенцы заняты самыми обычными бытовыми хлопотами. Обустроиться, оценить, сильно ли пострадала квартира, спуститься в складские подвалы за припасами и заодно проверить, сохранились ли они…

— Алай, курва, — беззлобно ворчит Ян, — громче всех кричал, что надо найти полустоаран, это очень важно… И где он?

— Я вместо него, — заявляет Анджей — третий в их компании. — Думаешь, не справлюсь? Не тех людей вы экспертами назначили!

— Ну, здесь надо раскапывать камни, чтобы что-то найти, — Ян посмеивается, но местность оглядывает цепко. — Это же отсюда шло, из пленных…

— Найти что? Тела пленных пошли на строительный материал для волокон или переродились в полустоаран? — переспрашивает Инесса. Он пожимает плечами.

— Скорее всего, на материал. Ты видела Блазовского, когда его тело начало перерождаться. И он был мертв. Волокна могут многое, но оживлять мертвых — вряд ли…

— Откуда тогда взялись полустоаране? Живые, которые напали на нас!

Ян пожимает плечами.

— Бакум, судя по всему, приволок сюда целую охапку разновидностей вируса. Что неудивительно, если не разбираться в маркировке. Одни зараженные стали пищей для скорлупы, другие — недоделанными стоаранами. Система прослеживается.

— А потом куда они делись? Распались? Стали пылью? — полуутвердительно говорит Анджей, отбрасывая ботинком крайние камни груды. Пыли действительно много. И среди кирпичной крошки, и на дороге мягким белесым ковром.

— Видимо, да. — Внезапно заинтересовавшись, Ян садится на корточки и зачерпывает пальцами сухой рассыпчатый порох. Подносит к глазам и разглядывает, морща лоб и раздраженно отбрасывая с лица мешающие пряди волос. — Хороший вопрос. А ты внимательный. Мы как-то упустили, во что превращаются волокна после распада… Здесь может лежать часть ответов…

— Я же сказал — не тех вы в эксперты записали! — Анджей шутливо выпячивает грудь. — Мы что вообще ищем? Трупы полустоаран? Тогда нам в медцентр. Слушать меня, я тут главный эксперт!

— Пошли, главный, — хохочет Инесса. Мимо проходит группка полузнакомых поселенцев. Мрачные как тучи. Косятся удивленно.

Медцентр окружен людьми, как огромный закопченный муравейник. Откуда-то взялся тягач — копается в обвалившихся перекрытиях.

Командует всем этим Сиверец. Он мечется от тягача к парням из охраны, которые тоже таскают камни и складывают в аккуратные пирамиды под стенами. Поодаль стоят два грузовых транспортника: аппаратура.

— Алоиз! — окликает Ян. — В подвал можно?

Тот жмурится. Площадь у медцентра поливают лучи закатного солнца, тягучие и темно-золотые, как жженый сахар. Сиверец дает отмашку тому, кто сидит за рулем тягача, и отходит на порог, в тень.

— Подвал мы еще не разбирали. Идите. Больше здесь ничего не обвалится, — он утирает со лба пот. Серая рубашка — вся во влажных пятнах. — Трупы?..

Ян кивает.

— Пока ничего не нашли.

— А мы нашли. Но это еще как сказать. Расчлененка какая-то. Разгрузим приборы — Альцев займется… хотя чем там, к черту, заниматься, — Сиверец сплевывает в пыль.

Инессе кажется, что из невесомой седой вуали вот-вот соткутся новые волокна, вызванные к жизни контактом с человеческой ДНК. Но плевок просто остается темной точкой на полу. Реакция распада не работает в обратном направлении.

— Расчлененка? — вздергивает брови Ян.

— Пальцы, целые кисти, ноги, лоскутки кожи, — перечисляет Сиверец, как рыночный торговец человечинкой. — Все подсохшее, будто вяленое. Хочешь — посмотри сам. Два верхних этажа мы расчистили. Держитесь подальше от крана, а обвалов не будет.

— Ладно… — Ян оглядывается на Анджея и Инессу, а затем ныряет в здание.

Внутри душно. Стоячий воздух полон мельчайшей пыли. Пахнет пожарищем, пеплом, застаревшей копотью. Но, на удивление, далеко не все здесь мертвенно-черное. Обгоревшие ободки темнеют вокруг оконных проемов. От двери тянется огромный выжженный язык. И все — те же светлые стены и плитка на полу. Ну разве что краска вспузырилась — вся, даже стойкая…

— Сначала в подвал, — говорит Ян. — Если я не ошибаюсь, расчлененку, — он выделяет голосом жаргонное словечко, — мы найдем и там.

— Не ошибаешься в чем?

Инесса спускается по подвальным ступеням с опаской. С одной стороны — после реакции разрушения исчезли все аномалии, вызванные волокнами. С другой — ну не могла эта чертовщина быть вызвана волокнами! Как органические пряди заставят подземелье трансформироваться прямо под ногами? Как создадут стену черного небытия, ползущего по пятам?

Они ступают на светлые плиты, которыми выложен пол в подвале. Лучи фонарей шарят по стенам. Все такое, как и должно быть. Точно и не исчезала дверь, и плитка не сменялась утрамбованным земляным полом, полным ловушек.

— Полустоаран было много, — говорит Ян, неспешно продвигаясь вглубь подвала. — Живых. Не знаю как, но волокна трансформировали и их тоже. Потом — реакция распада. Рассыпалось все, что было создано из волокон…

— И их тела, правильно. Тогда откуда взялись все эти пальцы и…

Свет фонаря падает на бесформенную кучу чего-то на гладком полу.

Наверное, не предупреди их Сиверец, Инесса подпрыгнула бы от неожиданности. И правда расчлененка… Вот человеческая рука до локтя, ноги в ботинках — и все. Лужица пыли, вытянутая и оканчивающаяся непонятной тряпицей.

Ян опускается на колени и поднимает эту тряпицу. Голыми руками. Скользит яркий луч: завиток, темно-коричневая «изнанка», клок шерсти… Ухо! Лоскут кожи с ухом и волосами!

Он продолжает с любопытством разглядывать края и подкожную часть.

— Слушай, Закаевский, ты бы хоть перчатки надел, — с отвращением говорит Анджей.

— Они в вещах где-то… — рассеянно отвечает Ян. — Да не бойся, к тебе обниматься не полезу.

Зато полезет к Инессе. Руки, правда, помоет. Но все равно… Только ей почему-то не делается противно.

Наоборот.

— Интересно, — заключает наконец Ян и встает. — Выходит, волокна преображали тела хаотично. То ли вирус неудачно сработал, то ли никто изначально не собирался создавать армию гибридов… Тушку полустоаранина исследовать не получится. А жаль.

— Да совсем! — фыркает Анджей. — Что, серьезно? Думаешь, они все распались?

— Да. Теперь неплохо бы посмотреть, где их застал распад. В медцентре… значит, они пытались что-то делать, значит, они были разумны… Нужно узнать, где еще. Интересно, что это был за разум? Остаточный или…

— И черт с ними, — бросает Анджей, не дослушав.

— Ошибаешься, эксперт, — хмыкает Ян. — Это все — крупицы информации. Разберемся в волокнах до конца — будем править миром.

Говорит он легко, даже шутливо. Но за этой шуткой — пропасть.

— Остаточный разум… То есть человеческий, так, что ли? Насколько сильно волокна могли перестроить мозг? — Инесса оглядывается на тонущий в темноте коридор. Уходят они медленно, в замешательстве. Впереди брезжат капли расплавленного закатного света.

Казалось бы, шансов выжить после превращения в полустоаранина и без того было мало. У кого угодно. Человеческий организм вообще не приспособлен к холодной зеленой жиже вместо крови и к хитиновым панцирям. Что уж говорить о мозге стоаранина… С другой стороны — крошечные частички-вирус, носители информации, превращающие зараженных в предателей, в насмерть перепуганных жертв или кто знает в кого еще… Значит, они могли влиять на мозг, не убивая его.

— То, что стоаранский… то бишь земной вирус может перестраивать мышление — не секрет, — неохотно отвечает Ян. — Только его влияние, как любую промывку мозгов, можно преодолеть. Подозреваю, что у полустоаран такой возможности не было. Иначе их бы не было смысла создавать.

— Их и так не было смысла создавать, — резко говорит Анджей. — Зачем? И кому они нужны?

— А это уже плохой вопрос, эксперт, — со вздохом отзывается Ян. — Глупый. Или наоборот, слишком хороший вопрос…

Тягач с краном, пока их не было, переместился за угол. Голоса и команды доносятся оттуда приглушенно, отдаются эхом меж пустых корпусов. Последние закатные лучи запекаются темно-алым на крышах.

— Какой эксперимент вы собираетесь провести? — спрашивает Инесса. — Вы же сами ничего не знаете.

— С пустым вирусом. Если в него не заложить никакой программы, никакой ДНК — как он себя поведет?.. Это важнее, чем кажется. Мы вот-вот поймем, что он такое.

«Ты это уже говорил», — думает Инесса. Но молчит.

Есть провалы, о которых лучше не напоминать.

* * *

— И все-таки, по-вашему, это рациональнее, Алоиз? — вопрошает Петрушевский. — Продолжать эксперименты, вместо того чтобы искать архивы?

— Не «эксперименты», а один эксперимент, — Сиверец говорит спокойно, но его пальцы скребут изборожденную ранними морщинами щеку, выдавая нервозность. — До сих пор мы рассматривали так называемый «стоаранский вирус» как любой вирус. Все укладывалось в схему. Он мог поражать любую органику и влиять на нее. Поэтому людская плоть перерождалась в волокна, затем на волокна шли деревья, прочие растения… вы сами это видели. Тот же вирус менял психику. К счастью, обратимо. Потом мы нашли преобразованные склады. Всю эту каменную траву и железную тушенку. Подвалы менялись на глазах… Ни один вирус не может преобразовывать камни и железо. Сейчас мы просто запустим простенькую реакцию. Активируем незапрограммированные частицы вируса на камне. Если с ним случится то же, что с ГЭС, — тут Сиверец кивает в сторону Инессы, Анджея, Эдиты Кризе и других, кто был тогда на оплывающей и восстающей фениксом гидроэлектростанции, — значит, это не вирус, а некий инструмент. Ну а если это инструмент, то и архивы можно поискать потом, и заражения больше не бояться… Инструмент отправится в долгий ящик, пока мы не сможем позволить себе начать его осваивать.

Уцелевшие корпуса медцентра расчистили и установили приборы. Всю эту неделю поселенцы только и делали, что наводили порядок, забыв о прежнем распределении обязанностей. Какие уж тут исследования или охрана, если исследовательские помещения засыпаны пылью и все в трещинах, а охраняемые стены надо сначала отстроить. И вот, едва эксперты кое-как навели порядок…

В углах еще таятся островки вездесущей пыли. В большом окне нет стекла, а наблюдатели сидят на разномастных стульях. Но бокс на столе, подключенный к мини-генератору, с готовностью мигает индикаторами.

— Не бояться заражения. Вы говорите это после того, как волокна уничтожали все и всех на своем пути?

— Но мы заставили их распасться. Новые не появятся, если не запустить новый цикл. А запустить его некому…

Сиверец смело смотрит Петрушевскому в лицо. Нервничает он, видимо, не оттого, что лукавит или что-то скрывает, а потому, что волнуется за исход эксперимента.

Глава Города Будущего хмурится. Неловкая пауза — все отводят глаза. Наконец Эдита Кризе не выдерживает:

— Мы черт знает сколько времени ловим диверсанта! Говорите, некому запустить цикл, да?

— Среди нас диверсанта нет, — Сиверец смотрит уже на Кризе — такими же честными глазами. На миг у Инессы мелькает сумасшедшее подозрение: а может, это все-таки он… все время он, и под Катарой, и на Стоаре… но зачем? — И потом, зачем? — эхом к ее мыслям продолжает Сиверец. — Это для кого угодно гибель. Они неуправляемы.

— Для нас, — бросает Петрушевский. — Вы не задумывались, Алоиз, что тот, кто устраивает нам диверсию за диверсией, может отлично знать, что такое волокна и как ими управлять?

— Тогда бы он давно уже вышел на сцену, — вмешивается Ольгер, потирая двойной подбородок. — Кто бы это ни был, он может не больше нас.

Бокс продолжает мерно подмигивать. Сиверец поднимает руку.

— Я первый начну искать диверсанта вместе со всеми, но потом, потом, хорошо? — просительным тоном говорит он. — Эксперимент безопасен. Все произойдет только внутри бокса. Стекло неуязвимо, оно покрыто неактивными частицами вируса, запрограммированными на распад. Точнее… просто частицами. Мне кажется, уже не стоит называть это явление вирусом… Всем хорошо видно?

— Да, — за всех отвечает Петрушевский. Рядом с ним Ольгер, Альцев, Эдита Кризе, еще пара руководителей бывших округов. В другом ряду — те, кто участвовал в спасательной операции на ГЭС: Инесса, Анджей, Хельга Мидд… Эксперты в полном составе стоят у стены. Поймав взгляд Инессы, Алай корчит едва заметную рожицу, а Ян отвечает кивком снизу вверх.

— Тогда начнем. Теоретически камень должен распасться и собраться, как наша гидроэлектростанция…

И Сиверец активирует бокс.

В ярком свете над большим серым булыжником ненадолго повисает распыленное облачко. Перламутровые частицы оседают на неровную поверхность.

Камень начинает медленно оплывать.

Выглядит это не так фантасмагорически, как на станции. Кажется, будто кто-то просто положил в бокс большой ком серого мороженого и включил подогрев. А в остальном… в остальном да, все точно так же.

— Оно, — отрывисто комментирует Кризе. — И что это должно означать? Вирус — это не вирус, а…

Инесса как раз смотрит на нее, а не на камень. И в первый момент не может понять, почему Кризе вдруг умолкает.

Потом помещение взрывается возгласами.

— Всем выйти! Посторонним покинуть…

Сиверец не успевает даже договорить. Никто больше ничего не успевает.

Камень оплывает все быстрее, а за ним тают, как ледяные корочки, прозрачные стенки бокса. И стол, и пол, и…

Перепрыгивая через стулья в попытке выскочить в дверь, Инесса успевает заметить только, что Сиверец бросается к какой-то центрифуге в углу.

Тело перестает слушаться.

Инесса хочет зажмуриться и не может. Даже веки становятся непослушными, словно распухшими. Мир размывается в слепое пятно, голоса исчезают, звуки уплывают, мысли делаются вязкими…

Распад, понимает она. Это распад. Кто-то спровоцировал его… диверсант… предатель…

Архи… преда…

Распад. Смерть.

Она уже не может думать, слова выветриваются из головы — все до одного. Только понимание остается. Это смерть. Момент гибели, мимолетный, быстрее света.

Но умирающему нередко кажется, что этот момент растягивается до бесконечности.

И жизнь проносится перед глазами.

Даже если глаз уже нет.

Инесса закрывает несуществующие глаза и летит сквозь несуществующую жизнь.

* * *

Сначала все путается, сливается в разноцветную череду — белое и твердое, яркое и горячее, громкое, мокрое, вкусное, синее…

Потом проступают очертания детской. Это первое, что Инесса помнит более-менее четко. Нежно-голубые стены, мягкий ковер, у одной из стен — лесенки, батут, гравитационная труба. Комнатные аттракционы с автоматическими подушками безопасности.

В детстве Инесса их обожала. И забираться на верхушку лесенки и сигать оттуда, вопя, что станет летчицей, — прямо на воздушную подушку, раскрывающуюся на глазах; и нырять в короткий, но головокружительный полет по трубе…

Иногда она даже дралась с братом за право доступа к этой трубе. С Бертольдом, младшим братом. Может, оттого она и относилась с таким теплом к Берти Полецкому — его тезке…

…кто такой Берти Полецкий?..

«Не знаю», — отвечает память.

«А где Бертольд? Знаешь?»

Бог весть. Сгинул где-то еще в начале войны, числится среди потерь гражданского населения. Пропал без вести, и что с ним — бог знает… тот бог, в которого когда-то верил Ян…

…кто такой Ян?..

«Не знаю»…

Сменяют друг друга смазанные кадры на перемотке с бешеной скоростью.

Родители заняты. Интернат — школа с постоянным проживанием. Отец на Фениксе, на терраформировании; мама много работает… Редкие выходные дома — как праздник.

…Четырнадцать лет. Дождливая весна, мечты пройти отбор в отряд первых постоянных жителей Феникса, экскурсия на Стоар… Тогда никто еще не смотрел на стоаран как на врагов. Запомнились стройные башни из тонкого металла, ледяные иголочки дождя, буро-зеленый отсвет под облаками, толпы существ в панцирях — существ бесконечно равнодушных, не способных на человеческие эмоции и оттого чужих. Казалось, это равнодушие было первым из штаммов стоаранского вируса. Вползло в сознание вместе с пропахшей газом атмосферной сыростью, да так и осело там на дне. И каждое потрясение, каждое переживание потом поднимало со дна только его — безразличие, затягивавшее все блеклой пленкой, гасящей волны…

…— Смотри! Они что, летают?

Подружка Ева дергала за рукав. Первокурсники средней школы-интерната номер семь на Стоаре смотрелись чужеродно и чувствовали себя так же. Инесса и без Евиных напоминаний глазела на местные летательные аппараты. И да, спинные части стоаранских панцирей могли раскрываться, как небольшие крылья. Далеко не улетишь, но на небольшие расстояния…

Вот открылось окно второго этажа — рама отъехала вбок. Инопланетянин сиганул оттуда, раскинув жесткие крылья, спланировал на дорогу и нырнул в круглый транспортер под навесом — местный аналог автобуса. Диски эти носились по монорельсам, как фуникулеры. Монорельсы покрывали город густой паутиной.

— Да ну, — поморщилась тогда Инесса. — Это не полет. При желании я сама смогу так прыгнуть. Вот если на истребителе…

— Именно на истребителе? Я думала, ты хочешь пассажирские самолеты водить! — Огромные карие глазищи Евы соперничали размерами со стоаранскими фасеточными.

— Пассажирские? Ну разве что если совсем некуда деваться будет! Я не хочу балласта, я хочу летать!..

…Пятнадцать. Начало нового века — с помпой отмечали новый, две тысячи двухсотый, год. Даже строгая дирекция интерната позволила старшим и средним творить почти все, что вздумается. Присмотр почти не ощущался, но он был. Впрочем, Инесса не пришла в восторг от невкусного вина, принесенного кем-то втихомолку, и надоевших уже к полуночи танцев. Наверное, тогда она впервые поняла, что равнодушна к праздникам. Или это снова поднялось со дна то новое, но уже такое знакомое, удобное, надежное, безопасное…

Она сбежала с празднования, ушла из холла, который превратили в бальный зал. Хотела вернуться в спальню, но потом передумала. Устроилась на подоконнике на втором этаже и наблюдала за весельем. С высоты и свысока.

Был бы с собой планшет-мультимедийник с книжками — стало бы совсем хорошо. И кофе не помешал бы… Но праздничный фуршет не блистал разнообразием, на столах стоял только лимонад. Да еще портвейн и, кажется, коньяк — чтобы припасть к этому нектару, нужно было идти на поклон к парням-старшекурсникам. Ева пошла. Облапали, влезли в лифчик, заставили целоваться — а впрочем, подружка и сама была не прочь. Инесса смотрела на нее и думала, что дружить осталось недолго. Интересы все больше расходились. Еву тянуло на чувства, отношения, любовь, она с восторженным хихиканьем болтала о сексе… Инесса попробовала — и восторгов не разделила. И продолжила мечтать о полетах и о легком послушном истребителе.

…— Эй! Ты что здесь делаешь? — Ева подкралась незаметно. С ней были мальчишки-однокурсники. Краснощекие, промерзшие насквозь, только что со двора.

Не успела Инесса что-то ответить, как влез Ярослав, отпетый хулиган:

— Летать собираешься? Ты ж говорила, что со второго этажа — запросто…

Говорила? Да, точно, на Стоаре… Раздражение ударило в голову.

— Так вы для этого сюда притащились? Да! Запросто!

Она дернула створку окна. Оно опустилось с ржавым скрипом.

— Эй, ты чего? — забормотала Ева. — Не слушай этого придурка!

Инесса закусила губу и вспрыгнула на подоконник. Побалансировала, поймала равновесие, раскинула руки…

Сугробов той зимой не было. Только слой снежка, рыхлый и ненадежный. Но она даже не ушиблась. Ловко приземлилась на ноги, спружинила, припадая к земле, обернулась:

— Что? Будем завидовать стоаранам?

В итоге Ярослав долго провалялся в медпункте с переломом. Инесса получила выговор, но ей было все равно. Один выговор. Первый в жизни. Чтобы не допустили в летную школу, нужно было собрать их с десяток. На Ярослава ей было плевать. Она радовалась, что оказалась права.

…Шестнадцать. Глупый роман с глупым мальчишкой, расставание — хохот и обещания самой себе: «Никогда больше! Если это любовь, то ну ее к черту, нелепость этакую!». Тогда казалось, что других отношений не бывает. Что этот зануда, перечисляющий их «счастливые моменты» и заканчивающий рефреном «Я же люблю тебя!» — типичный парень с типичным поведением.

Потом появились дела поважнее. Профориентация. Летная школа.

Тем летом дружба с Евой рассыпалась окончательно.

— Ты представляешь, срезалась, — жаловалась подруга после физтеста. — Ноги не достают до педалей! И на «Б-М» этих чертовых, и на «Осе»… Ну вот какого дьявола не сделать регулировку высоты?!

Инесса слушала, кивала, утешала. Но в глубине души отлично знала, что Ева не пропадет, что полеты — не мечта всей ее жизни. Многие девчонки срезались на этом — ноги не доставали до педалей на некоторых моделях летунов, там, где кабина была кабиной, а не автоматизированным пунктом управления. Бывает. Не повезло. Ничего фатального.

Тогда, получив курсантскую звездочку, Инесса знала, что через несколько лет окажется в авиации. Ждала этого с нетерпением. Но и представить не могла, что армия к тому времени станет действующей, а ее, вчерашнюю курсантку, бросят в гущу сражений.

«Гущей» сначала казалось все. Даже патрульные вылеты.

А начало войны врезалось в память, как осколок в кость.

…— Что там? Опять учебная тревога?

Инесса была слегка пьяна, а музыка в кои-то веки вызывала желание потанцевать, а не заткнуть уши. Она как раз получила увольнительную на несколько дней. Пока что все было в новинку. Расположение воинской части, почти незнакомый район Будапешта — за территорией части жались здания речпорта. В ясную погоду, если было свободное время, Инесса могла часами наблюдать, как далеко-далеко кипит жизнь на острове Чепель. Торговый порт перед войной бурлил. То и дело шмыгали туда-сюда корабли. Водные и воздушные. Правда, время понаблюдать выдавалось редко.

Появились здесь и новые друзья. Соседка по казарме Рената, ее приятель Иштван. Оба любили повеселиться. Веселье в их понимании заключалось отнюдь не в отработке полетов, чтении или наблюдениях за портом. Так Инесса оказалась в юниклубе…

…Да, были такие заведения до войны. То ли танцпол, то ли притон. Все в одном. Юни. Универсально: выпивка, легкие наркотики, курительные смеси, мозговые стимуляторы… Подвыпившая Рената учила Инессу танцевать и наставляла «Не забывай о женственности, даже если ты солдат!», и тут…

А потом были бои, бои, бои. И обстрелы, и бомбардировки, и постройка укреплений, и редкие вылеты в атаку. Война, как это часто бывает, началась с какой-то мутной истории. Рассекретили стоаранскую диверсионную группировку на Земле, ООН потребовала у Стоара возмещения ущерба, стоаране отказались и попытались закрыть пространственно-временные карманы со своей стороны… Карманами было не так уж и сложно управлять, но после несчастного случая на заре межзвездных перелетов и Земля, и Стоар подписали соглашение, которое запрещало это делать. Вмешательство пресекли. Земля объявила Стоару войну. Но прежде, чем кто-то успел что-то предпринять, стоаране напали первыми. И у них уже были проклятые химические бомбы. За первый год войны они уничтожили едва ли не больше людей, чем за остальные шесть. И к тому же сделали предателями десятки, сотни, тысячи…

Но тогда никто еще не подозревал об этом.

…никто?

…А с какой стати такое вообще может прийти в голову?..

— Я пилот! Я не буду строить укрытия, черт возьми, для этого есть тыл!

— Какой, мать твою, тыл, здесь его нет! Земля у них как на ладони! Весь этот гребаный шарик!

Соседки по казарме переругивались. Сверху спустили распоряжение — срочно выслать солдат на сооружение укрытий. От химических бомб не было никакого спасения. Спешно разработали нелепые, но мощные укрытия — металлические навесы, которые могли бы защитить от ядовитых испарений. Рената артачилась. Ее уговаривали.

— Я боюсь! Они же увидят, что мы строим, и сразу налетят! Мы без истребителей не отобьемся!

— Нас будут прикрывать, не валяй дурака, — бросила тогда Инесса и начала переодеваться.

— Почему мы не можем быть в прикрытии? Я бы лучше прикрывала. Я им не доверяю…

Она боялась не напрасно. Был налет, на стройку сбросили несколько бомб. На сей раз не химических, но Ренату это не спасло. Хоронили ее в закрытом гробу, быстро и без долгих церемоний.

Вечером, засыпая в тишине без привычного посапывания соседки неподалеку, Инесса подумала, что в войну лучше не заводить друзей.

А потом поняла, что не чувствует горя. Только досаду.

И передумала.

Много чего было в той войне. Она то утихала, то вспыхивала снова. Когда перевес был на стороне Земли, от всеобщей эйфории было не скрыться. Люди с надеждой выползали из-под металлических панцирей, как улитки на солнце. Гражданские верили и исполнялись надежды, а Инесса скептически вспоминала о численности обеих армий, о том, что стоаран не брали даже атомные бомбы, — и не спешила радоваться.

Пространственно-временные карманы, оказалось, не закрывались до конца. Стоаране могли в них просачиваться.

Все-таки они вступили в космическую эру лет за сто до Земли.

А землянам, чтобы научиться проходить через запечатанные карманы, понадобилось долгих четыре года. И когда истек четвертый, стало ясно, что ресурсов почти не осталось.

Противопоставить врагу можно было лишь отвагу, энергию и отчаяние. Да, из отчаяния получался неплохой катализатор.

Именно он не дал Инессе умереть сразу, как только она попала в плен.

Это было в самоубийственной вылазке на Стоар. В очередной попытке уничтожить стоаранскую ставку. Ее то и дело переносили, прятали, кормили шпионов фальшивыми сведениями, а тем вечером как будто появились точные данные. В вылазке участвовало несколько подразделений. Не вернулось ни одно.

Они обошли патрули и орбитальную охрану, даже добрались до нужного места — и тут стоаране накрыли с воздуха.

Подмога успела справиться с теми кораблями землян, которые должны были отбиваться и переводить огонь на себя, если бы истребители, снабженные щитами невидимости на радарах, все-таки попались.

Они и попались. Хотя все было предусмотрено.

Ничего не помогло. Ничего.

А стоаране почему-то не всегда уничтожали земные корабли прямо в воздухе. Нередко сбивали и брали выживших в плен. Зачем-то.

Скоро Инесса узнала зачем.

Она думала, что пленных расстреляют на месте. Но нет. Командиров сразу увели, остальных разделили. Она осталась одна среди стоаран, в темном помещении с крошечными окнами под потолком, куда вползала холодная сырая тьма.

Осмотрелась. Нет, все-таки были здесь и люди. Очень тихие, какие-то прибитые к земле, почти незаметные. Они сидели у одной из стен. Освещение там было тусклым. Все на этой планете было тусклым, холодным и безжизненным. Куда только подевался флер очарования, окружавший ее, когда в четырнадцать Инесса прилетала сюда на экскурсию!

Шок постепенно проходил. Она разглядела еще кое-что.

Не все люди были военнопленными. Многие свободно ходили туда-сюда, общались со стоаранами — только и слышно было бормотание переводчиков-наладонников. Получали распоряжения. Отдавали распоряжения. Действовали с врагом заодно!

Ренегаты… Одно дело — просто знать о них, совсем другое — встретиться лицом к лицу.

Один такой сейчас направлялся к Инессе. Рядом шел стоаранин в плотно прилегающем панцире. Они разговаривали. Инесса бессильно дернулась, но оковы, удерживающие ее на сиденье, только негромко звякнули.

Стоаранин выпалил что-то, развернулся и удалился. Человек приблизился к ней. Склонился над кандалами. Прохладные пальцы коснулись запястий — и металл больше не держал руки. Ноги остались прикованными.

— Встаньте.

Инесса немедленно вскочила. Пусть и лишенная возможности ходить, но стоя она чувствовала себя в большей безопасности. Чуть вскинула голову и с жадным любопытством всмотрелась в лицо ренегата.

Холодные синие глаза слегка сощурились в ответ.

— Стойте спокойно. Мне нужно провести обследование.

Обследование?!

Стоаранский прихвостень раскрыл медицинский чемоданчик, извлекая лабораторный экспресс-сканер. Такими за пару секунд просвечивали организм насквозь, он выявлял очаги воспалений, проблемы с кровеносной системой, бактериальные и вирусные заражения — одним словом, выраженные болезни.

В голове промелькнула безумная мысль ударить ренегата, сломать прибор, максимально усложнить стоаранам задачу… Промелькнула и исчезла.

Это неминуемо означало расстрел.

Умирать Инесса не хотела.

После экспресс-теста был углубленный анализ. Толстый браслет запустил в ее запястье иглу — почти не больно, но неприятно. Мужчина бегло взглянул на дисплеи.

— Отлично. Вам повезло.

— Что это значит?

— По состоянию здоровья подходите для тестов… подходишь, — он шагнул в сторону, позволяя слабому свету упасть на ее лицо, и цепко всмотрелся в черты. — Тебя отведут в камеру. Привыкай. Рядовые? Таких не обменивают… Меня зовут Ян. Я еще приду.

И он пришел. Тем же вечером.

Но не для тестов.

К тому времени Инесса была в такой прострации, что принимала все происходящее как должное. Ян держался дружелюбно. Рассказал, что пленные нужны, чтобы тестировать компоненты химического оружия. Сообщил, что служит ассистентом и что Инесса переходит под его опеку в свободное от тестов время.

Она отстраненно разглядывала его и думала, что, не будь он предателем, он бы ей понравился. Красивый мужчина. Черт бы его побрал.

По глазам Инесса отлично понимала, что он намерен с ней сделать. Еще и спросила с ехидцей, входит ли это в опеку.

— Входит, — мрачно ответил он.

Она не сопротивлялась. А Ян не намеревался ее насиловать. Все вылилось в умеренно страстную ночь по взаимному согласию. Зачем это понадобилось ему — Инесса не спросила. Но получила удовольствие.

А затем потянулись дни плена. И серого холода, и монотонного шума дождя, и вечной, иногда скручивающей до потери сознания, дурноты после тестов. И растущей ненависти.

Иногда Инесса приходила в себя на руках у Яна. Тот давал какие-то капли, подключал восхитительные приборы, забирающие боль, приносящие облегчение. А Инессе все чаще хотелось его уничтожить. Растереть в порошок, размазать по дороге… хотя бы удушить на худой конец. Она стала искать способы сбежать.

А чтобы сбежать, нужно было сначала убить Яна.

Она говорила себе, что нельзя допустить провала. И упускала один удобный случай за другим. Ненадежно. Ненадежно…

Пока Ян не сбежал вместе с ней.

…Проходит всего несколько мгновений. Наверное, меньше секунды.

Память сияет со сверхъестественной ясностью, высвечивая самые пыльные уголки. Воспоминания обрываются в полупустом помещении с прозрачным боксом посредине. Инесса на миг выныривает, удивляясь, что еще жива… и тут же погружается снова.

Эти воспоминания уже не ее. Чужие.

Непонятные.

Обрывочные и калейдоскопичные, как спутанные нити на ветру. Состоят они из ощущений, исключительно из ощущений. Прохладный ночной воздух; солнечный жар; влажная твердая земля; камень…

…небытие.

И Инесса просыпается.

…Что произошло?

Она лежит на полу. Что случилось? Как она здесь оказалась? Остальные, кто присутствовал на эксперименте, тоже кое-как поднимаются. Некоторые еще не двигаются, но определенно живы.

Она вскакивает и находит Яна.

Тот открывает глаза лишь через пару секунд…

— Что случилось? — раздраженно говорит Петрушевский. Он поднимается с трудом и тут же спешит сесть на стул.

— Что случилось… — Сиверец опирается на центрифугу, до которой так и не дотянулся, прежде чем упасть. — Хотелось бы мне сказать что-то другое, но… По-моему, все мы только что распались и были собраны заново. Из волокон. Из частиц вируса. И будь я проклят, если сам понимаю как!