Сопряжение (джен)

— Не изволите ли объясниться, друзья мои? — Хион Патера стоял на пороге в лабораторию, мех его бобровой шубы был осыпан белой пылью. — Время для разговора настало, ты так не считаешь, Регис?

Регис и Арис смотрели на него с полуоткрытыми от удивления ртами. Они никак не ожидали увидеть подобного представления от Хиона на заднем дворе. Неподалеку суетился прибежавший на шум Лотте с еще более взъерошенной шевелюрой на голове, чем обычно.

— Случилось чего, мэтр? У меня сердце аж ушло в пятки, как грохот тот услыхал! — испуганно затараторил парнишка. Однако, мэтр даже не взглянул на него.

— Это гремучее серебро, не так ли? — Регис посмотрел в окно — на двор, где еще не до конца рассеялся едкий серый дым. — Впечатляет! Ты не выдал нас, Хион. К тому же, ты подверг себя опасности, вступив в конфронтацию с теми неизвестными. Разумеется, ты заслуживаешь того, чтобы узнать правду. Однако, что-то подсказывает мне, что непрошеные гости могут вскоре заявиться вновь. Стоит подыскать более уединенное место для беседы.

Патера скрестил руки на груди и повернулся к Лотте.

— Сынок, пакуй сумки, мы идем в Арренский лес.

* * *

Они вошли в полумрак одинокой ветхой хижины, которая располагалась в миле от Альдерсберга, в лесу, почти у самого края каменистого оврага. В хижине было сыро и пахло замшелым сеном и землей. Спутники зажгли побольше свечей, растопили маленькую закопченную печку, заперли дверь на засов.

Изба тут же наполнилась теплом, запахло жженой ольхой, причудливые тени забегали по пыльным бревенчатым стенам.

Рассевшись кто куда, компания стала раскладывать сумки. Беловолосый мужчина первым нарушил молчание:

— Здесь нас вряд ли найдут. Летом я иногда останавливаюсь в этой хижине, чтобы набрать материала для работы. Место здесь глухое...

Присутствующие из вежливости огляделись. Все были погружены в свои, судя по лицам, не слишком радостные мысли.

Нас все равно найдут... Лучше уходите, пока не поздно! — девушка сняла шерстяную накидку и заглянула старику в глаза.

— Мы никуда не пойдем. К тому же, дом наверняка сейчас обшаривают ваши дружки. Наутро пошлю письмо наместнику — он живо выкурит этих говнюков.

Арис не ответила.

— Меня все еще терзают сомнения... — продолжал старик. — Ваша затея с Мешем абсурдна! Насколько мне известно, от этого эликсира отказались, ввиду его исключительной вредности для здоровья. К тому же, если ошибиться в пропорциях хотя бы на грамм — последствия могут быть катастрофическими!

— Вампиры или охотники отыщут меня, где бы я ни находилась. Лучше умереть так...

— Что ты такое говоришь, девочка моя?! Одна смерть не может быть лучше другой! Тебе не нужно умирать! — в глазах беловолосого мужчины промелькнуло отчаяние.

— Я не умру, если мы все сделали правильно. Не беспокойтесь, мэтр Хион.

— Не беспокоиться? Неужто нет другого способа отогнать этих ваших вампиров?! Регис, как ты можешь быть таким бесстрастным?! Арис погибнет! — не унимался ученый.

Но Регис отнюдь не был бесстрастен. Внутри у него все звенело, вибрировало и содрогалось. Беспорочное вампирское сердце сокращалось на порядок чаще обычного. Головная боль усиливалась, пробуждая то самое, мучительное, гнетущее, сводящее челюсть чувство Жажды. Он не ответил, а лишь отвернулся к окну, чтобы никто не видел сомнение на его лице.

— Другого способа нет, — сказала травница. — На вампиров не действует ни один из известных нам методов отпугивания чудовищ; яды и обычное оружие практически бесполезны, а договориться с ними не представляется возможным... Если я не выпью эликсир, они придут сюда. А я не хочу, чтобы кто-то из вас пострадал. Поэтому, я прошу вас уйти.

Хион отрицательно отвернулся, а Лотте поежился от страха.

— Дождемся полуночи, — наконец произнес Эмиель. — А пока — будьте начеку.

Ночь наступила очень скоро. На небо водрузилась белоснежная луна, окруженная светлым ореолом, тьма окутала хлипкую одиноко стоящую лачугу.

Лотте соломинкой рисовал на земляном полу какие-то закорючки, Хион неподвижно сидел, уставившись на пламя свечи, Арис расчесывала волосы гребешком, а Регис теребил в руках бутылек с синеватой жидкостью.

— Пора, — вампир вывел всех из задумчивости.

Травница неторопливо встала и подошла к деревянному столу. Он был точь-в-точь такой же, как тот, на котором она лежала в ту ночь, в Назаире, связанная по рукам и ногам. Забравшись на него, она посмотрела на лица своих товарищей: они были напряжены и взволнованы.

«Они не должны быть здесь. А вдруг ничего не выйдет и вампиры придут сюда?» — думала Арис. — «Они не должны страдать. Никто не должен. Мне страшно. А если я умру? Что станет с пророчеством? Может, все это дурной сон, просто дурной сон...»

Регис протянул бутылек. Его черные глаза бегали, поблескивая в тусклом огненном свете.

— Ты еще можешь передумать, Арис, — тихо произнес он.

— Дитя мое, одумайся! — взмолился Патера. — Не пей эту дрянь!

Но девушка откупорила пробку стеклянного бутылька и вдохнула приятный, сладковатый запах, слегка напоминающий запах свежеиспеченного хлеба. Одним глотком она осушила маленький стеклянный резервуар, ощутив на языке кислый уксусный вкус.

Эффект не заставил себя долго ждать.

Произошло то, чего Регис ожидал с неприязнью: учащенное дыхание, затем болезненный стон, хрип, дрожь, волной расходящаяся по телу, снова стон, затем мучительный крик, продолжительные судороги, тяжелый вздох, хрип и... ледяное молчание.

Он видел это множество раз: на операционном столе в госпитале и в канаве на месте побоища, в теплой домашней постели и на деревянном колу, в мутных речных водах и в пылающем костре. Смерть представала перед ним во множестве образов и всегда обходила его стороной. Кто-то умер от Катрионы, несмотря на старания Региса и прочих лекарей, кого-то убил он сам — собственными руками разорвал на куски. Смерть. Они были для него как прочитанные книги, как прекрасные бабочки: они умирали, а он с сочувствием провожал их в последний путь, не без интереса наблюдая за столь удивительно необычным, чуждым ему процессом.

Но только не в этот раз. Что-то терзало и давило на него, хотя Эмиель и знал, что Меш — всего лишь обманный эликсир. В этот раз вампиру было отвратительно смотреть на эти конвульсии, на это скривленное от боли лицо, слышать эти беспомощные вопли, а затем внезапно воцарившуюся тишину. Ему хотелось исчезнуть, превратиться в пурпурный туман и покинуть наполненную страхом и болью хижину.

Но Регис не отступил. Девушка лежала неподвижно, ее глаза были полуоткрыты, а зрачки расширены до предела. И вот, ее кожа побледнела, губы пересохли и покрылись трещинками, дыхание прекратилось. Вампир слышал, как сердце Арис остановилось, а тепло стало покидать ее безжизненное податливое тело. «Восхитительно и отвратительно».

Он подошел ближе и коснулся кончиками пальцев ее висков.

Дальше все было как в тумане.

Боль исчезла. Темный коридор. Мокрый пол. Запах. Запах железа или крови? Детский смех и плач. Мужские голоса. Ослепляющая буря. Осколки лезвием пронзают плоть. Яркий свет режет глаза, обжигает лицо. Лес. Девочка и взрослые. Им страшно, но они улыбаются. Скальпель, спирт. Мегаскоп. Магия раскалила воздух. Запах железа или... Кровь! Деревянная маска. Сотня кровавых деревянных масок. Безжизненные глаза. Вспышка. Синий свет и белый огонь... Боль нарастает... Больно, как же больно! Один безжизненный стеклянный глаз. Беловолосый. Горячая каменная колонна. Холод. Тьма. Люди кричат, они воют, как волки. Она бежит, теплая и тягучая жидкость сочится по ее ноге. Маленькая девочка, ореховые глаза... Это Арис. Солнце светит так ярко. Пот стекает по ее лбу. Рожь. Изба на окраине деревни. Женщина и мальчик сидят на крыльце. Синий свет... Белый огонь! Мильва, Ангулема, Кагыр, Детлафф... Холод. Как же жарко. Кровь, слезы девочки. Запах огня. Мужчины срывают одежду с дрожащего тела. Слезы женщины.

— Кто я? Мамочка, я не помню, кто я! — звучит детский голос.

— Ты моя дочь. Ничего не бойся. Это всего лишь дурной сон.

Черное небо и две луны. Снег и лед. Одиночество. Темный коридор.

— Я люблю тебя, — едва слышно в нарастающем шуме толпы.

Невыносимо больно. Я больше не могу... Запах каприфоли. Злость и отчаяние. Холодные алые глаза. Это он, владыка...

— Убей ее, потомок Гхарасхам! Убей женщину, которую пытаешься спасти! — гремит отовсюду.

Собирая последние силы, он кричит, не произнося при этом ни звука. Она уже мертва. Ты видишь ее. Она мертва.

Снова боль. Тьма. Холод. Одиночество. Сотни одиноких лет.

Регис очнулся на холодном земляном полу в диком похмелье. По телу пробегали электрические разряды, голова гудела, во рту ощущался уксусный привкус. Чувствовал он себя так, как будто конница самого императора Эмгыра проехалась по нему дважды. Однако, было кое-что, доставляющее ему неимоверное удовольствие: Эмиель знал, что вампиры более не побеспокоят их. Всем своим существом он испытывал ликование владыки Unrhan'. Скрытый поверил ему, и это не могло не заставить Региса вымученно улыбнуться.

Вампир с трудом поднялся на ноги и краем глаза увидел бледные, ошарашенные до тошноты физиономии Хиона и Лотте.

— Больно смотреть на вас, господа. Неужто зрелище предстало столь удручающее.

Патера расслабил воротник камзола и произнес:

— Кхе-м. Удручающее?! Сначала Арис билась в конвульсиях на этом чертовом столе. Потом ты стал орать и кататься по полу, выкрикивая какой-то бред! Мы не знали что и делать! Ты не сказал, что все будет вот так! Регис, я ни черта не понимаю.

— По правде говоря, я тоже. Ты хотел правды, а правда в том, что в этом мире есть вещи, не поддающиеся простому объяснению. Вещи, которые невозможно выразить языком; они существуют в незримом мире чувств и мыслей. Произошло не совсем то, что должно было произойти. Хотел бы и я понять то, что увидел, потому как чувствую исключительную значимость увиденного. Однако, важно и то, что вампиры не придут. Опасаться больше нечего.

— Боюсь, радоваться слишком рано, Регис, — Хион беспокойно глядел на Арис. Алая капелька крови из носа мягко скатилась по щеке и скрылась в блестящих волнистых локонах. — Это дурной знак.