Пункт третий, подпункт четвертый (джен)

— Это был крайне лишний с твоей стороны поступок, — с этого Стрэндж начал, развернувшись всем телом к Алой Ведьме и рассерженно скрестив руки на груди, и в воздухе будто искры защелкали. — И сейчас я подробно расскажу, почему, с одной-единственной целью — чтобы ничего подобного здесь не повторялось.

Если б таким тоном он заговорил с Питером, Питер бы, наверное, вообще забыл, как двигаться, а Ванда ответила Стрэнджу бесцветной улыбкой, и даже когда он включил свое нотационное радио, а это было, вообще-то, впечатляюще, она и бровью не повела.

Как будто тысячу раз уже слышала все, что говорит Стрэндж. Как будто он зудел, как комар, и она отгоняла его небрежным взмахом руки. Как будто он мог хоть лечь и умереть тут, ей было бы все равно.

— Начнем с самого простого, Ванда, — сказал он. — Наша связь с миром выживших — крайне необходимое условие для того, чтобы мы могли отсюда выбраться, и это условие нам обеспечивает вот этот ребенок. — Ворчание Питера, что они надоели уже считать его ребенком, Стрэндж ожидаемо проигнорировал. — Поэтому ребенок неприкосновенен, что бы ни случилось. Неприкосновенен для ментального воздействия, я имею в виду, потому как никакое иное воздействие здесь, в сущности, не имеет веса.

— То есть просто треснуть можно? — фыркнул тихонько Питер и вновь остался без внимания.

— Ванда, оглядись, — Стрэндж заговорил ниже и тише, но слова его казались такими же острыми и жесткими. — Это пространство вымывает воспоминания, стирает нас всех постепенно, шаг за шагом, и если ты постараешься вспомнить любимую рождественскую песенку — ты уже не сможешь, как и я или мистер Барнс, но ни один из нас пока не впадал в полное беспамятство, в отличие от Питера. Нам повезло, что твое вмешательство, кажется, ему не навредило, но ты могла все испортить. И я скажу прямо: я не позволю тебе еще раз что-либо с ним сделать.

Ванда вдруг тихо рассмеялась, не сводя глаз со Стрэнджа, и от этого смеха у Питера все внутри словно инеем покрылось. Умеет же она смеяться, как натуральная психопатка! Плащ Стрэнджа — и тот поежился и аккуратно, с опаской поднял полы и обвил ими Стрэнджа поперек груди, словно хотел закутать и утащить. Стрэндж не обратил внимания.

— Попытаешься — я найду способ с тобой управиться, — спокойно пообещал он. — Ты прекрасная ведьма, но ты подавлена и действуешь интуитивно, а на моей стороне теория и система, ты в проигрыше. Замечу, впрочем, что такого исхода мне хочется меньше всего.

Между Вандой и Стрэнджем сейчас словно был натянут невидимый провод, и он нестерпимо гудел и плевался мелкими искрами. Стоило повиснуть паузе — и от этого неслышного, но отчетливого гудения у Питера волосы на руках встопорщились. Паучье чутье советовало удрать подальше — и Питер его послушался.

Неловко шмыгнув носом, он незаметно попятился и уперся спиной в Барнса. Тот подмигнул, и отступление к ближайшим кустам, материализовавшимся из воздуха, каким-то низеньким, голым и с гроздьями крошечных ягод, они продолжили уже вдвоем.

Со всех сторон подкрадывался хорошо узнаваемый «нормандский лес» — пышные высокие если, желтеющие клены, мягкая холодная трава. Белое Нигде, видимо, устало от искрящей драмы и решило покопаться в чьей-то памяти и хотя б заставку сменить. Почему повезло опять Барнсу, было непонятно, но Питера такое положение дел устраивало — ему лично хватило того, что ему только что безумная ведьма вскрыла череп и это, вообще-то, как сейчас сказал Стрэндж, могло им все испортить.

Через минуту к ним присоединился Фьюри.

— Сейчас чародей закончит воспитательную речь и продолжим, — пояснил он.

— Предлагаю перекинуться в карты, — сказал Барнс и помахал колодой, которой, Питер поклясться мог, еще секунду назад у него в руке не было.

— Эй, парень. Нельзя играть в карты посреди рабочего совещания, — покосился на него единственным глазом Фьюри.

— А у нас рабочее совещание?

— Стрэндж отвлек меня именно с этой целью. Я допрашивал одного мерзавца, за которым мы пять лет гонялись, и он почти заговорил…

Плащ Стрэнджа словно почувствовал недовольный взгляд и встрепенулся — ну точно фыркнул.

Барнс покосился на карты так, словно сам удивлялся их наличию, на пробу перетасовал пару раз колоду и удовлетворенно ухмыльнулся.

— Ладно, значит, у нас совещание. Мы должны сделать серьезные лица и играть незаметно.

...Они успели сыграть дважды — Питер с Фьюри в пух и прах по очереди продули Барнсу — и раздать карты на третью партию, когда на траву рядом с Питером опустилась Ванда. Он невольно напрягся и откашлялся, горло внезапно пересохло, и Ванда устало вздохнула и тихо сказала:

— Я тебя напугала. Извини. Я давно не делала этого… Не с врагами. Потому что это неправильно. Не бойся, пожалуйста. Я тебя больше не трону.

— Э… Лады, — пробормотал Питер.

Все время, пока они перекидывались картами под шорохи разросшихся кленов и елок, Стрэндж с Вандой разговаривали. Сначала еще можно было различить, что именно втолковывает ей Стрэндж, но потом он вдруг понизил голос и, неожиданно аккуратно положив руку ей на плечо, увел ее подальше. Питер увидел это в просвете между двумя хвойными лапами. Карты летели на землю, Фьюри, увлекшись, раздосадованно ругался, Барнс ухмылялся, а Ванда и Стрэндж прогуливались там, где лес снова превращался в туман, как влюбленная парочка. Кажется, Ванда плакала. И кажется, разок все-таки вмазала по Стрэнджу своей красной магией. Но когда они вернулись, злым или обиженным Стрэндж не выглядел.

— Итак, — торжественно произнес он, — мы наконец-то можем приступить… Черт. Плащ, я совсем забыл. Да, да, ты знаешь, про что. Боже мой, это просто глупо. Приведи его, пожалуйста. Давай, не упрямься, ты найдешь дорогу назад быстрее, чем я.

Плащ взметнулся и опустился, что, наверное, символизировала у него глубокий вздох, нехотя сполз со спины Стрэнджа и, юркнув под елку, скрылся в тумане.

— Прошу прощения, — Стрэндж потер переносицу, — иногда из головы вылетает самое важное, как это ни печально. Надеюсь, он быстро вернется, я давно заметил, что он тут ориентируется лучше людей.

— А кого мы ждем? — поерзал Питер.

— Мистера Квилла. Я предполагаю, из его слов мы можем сделать вывод о том, где сейчас находится Танос.

Барнс с Фьюри переглянулись и разом подобрались. Раскиданные по траве карты в ту же секунду растворились в воздухе.

А Стрэндж вдруг сделал то, чего Питер вот вообще не ожидал. Не то чтобы он не считал Стрэнджа за человека, просто, ну, как-то странно…

Стрэндж зевнул, прикрыв рот ладонью. И показался в этот момент не всезнающим магом и главой их небольшой секции Мстителей, а простым усталым человеком. И от этого стало не по себе.

* * *

Абсурд — абсурдом, но не до такой же степени. Кэп уже удалился со сцены и уступил место неизвестному большому чину, толпа вздохнула слаженно, как один человек, и затихла, какой-то хор вдобавок ко всему исполнил церковный гимн — а Тони всё переваривал сказанное.

— Старк, — сказала Наташа, — если не хочешь есть попкорн — отдай нам.

Тони и вправду обнаружил у себя в руках почти нетронутое ведёрко попкорна и так же молча протянул его Наташе.

— Господи, Старк, — сказала та, — я начинаю опасаться, что с тобой кто-то что-то сделал. Ты слишком долго молчишь.

— Барнса внезапно понизили в должности? — вопросил Тони, ни к кому не обращаясь. — Что это за «не терял лучшего друга», а, что это за новые тенденции в жизни Кэпа?..

Вообще-то Тони не должно всё это волновать. Роджерс имеет право возводить в ранг лучших друзей и изгонять из них же кого угодно, и уж не после Сибири Тони об этом беспокоиться. Роджерс может лелеять память о Барнсе, поминать его перед сном и перед едой, возвести ему домашний алтарь, и ему, Тони, не будет до этого абсолютно никакого дела. Точно так же Роджерс может сжечь фотографии и говорить, что лучшего друга у него никогда не было, а если был, то звали его не Баки Барнс, и это тоже будет его, Роджерса, решение, которое никого больше не касается. Но тогда почему же так противно?

Тони даже оглянулся на остальных — слышали ли они то же, что и он, и да, судя по лицам — слышали. И одно дело — Кэп, упёртый в горе, готовый на всё ради простых граждан и так далее и так далее, впишите нужное, все эти прочие душевные клише, которые в сто пятидесятый раз срабатывают. И совсем другое — когда Кэп, кажется, с лёгкостью отрекается от памяти того самого лучшего друга, за которого чуть не убил самого Тони, и всё чтобы что? Чтобы вдруг обелить себя в глазах правительства? Это Кэп-то, который сам себе и личное правительство, и совесть, и штаб, и команда. Почему именно сейчас он вдруг решил вот так вот принародно опозориться?

— Старк, — сказала Наташа, — отомри, а то Брюс начинает нервничать.

— Эм, — сказал Брюс, — не то что бы я нервничаю, но…

Ракета фыркнул:

— Если Барнс — это тот дядя с железной рукой, то я б с ним затусил, ох как бы затусил. Чувак понимает в жизни. А этот, — Ракета кивнул на экран, где Кэп теперь с очень прямой спиной восседал за столиками вместе с другими выступившими и выступающими. Столики выглядели, надо сказать, довольно хлипкими, и Кэпу явно не хватало места между столешницей и стулом. Вот и пусть страдает.

— А этот, — прояснил Ракета мысль, — не понимает. Эй, Старк, ты что завис?

— Я недоумеваю, — объяснил Тони и на всякий случай как можно быстрее вышел из зала, чтобы на весь остаток вечера скрыться в мастерской и не дай бог не пересечься с Роджерсом. Без костюма у Тони в драке никаких шансов, да и зачем им драка, не нужна ведь, один раз уже пробовали, лучше не стало. Почему он вообще рассуждает в таком неконструктивном русле? Вот Паучку небось велел бы так не делать — не драться с бывшими лучшими друзьями только потому, что они предали память своих новых лучших друзей…

Тьфу. Ум за разум зайдёт.

В мастерской Тони обнаружил Небулу, которая заявила, что хочет апгрейда. Пока Тони раздумывал, не является ли это завуалированным флиртом или ещё чем-то похлеще, она пояснила:

— Люблю, когда меня разбирают.

— Час от часу не легче, — открестился Тони ошарашенно, — извини, дорогуша, я сейчас не в форме для такого рода экспериментов.

— Я буду ждать, — сказала Небула. — Очень ждать.

С Роджерсом они встретились только на следующее утро, и большинство деталей этой встречи Тони, честно сказать, предпочёл бы навеки позабыть.

* * *

Когда-то Башня была для Стива больше, чем домом — самым важным, самым любимым местом, где его знали любым и принимали таким как он есть, тоже любым. Теперь здесь жили бог, боевой енот, приёмная дочь безумного титана, ну и по мелочи — русская шпионка, один гениальный изобретатель и ещё один учёный, который на досуге превращался в монстра. Среди них Стив, государственный преступник, отвергнутый символ и просто подросток с астмой, которому вдруг обломилось лучшее на свете тело, — среди них Стив должен бы чувствовать себя своим, как раньше. Обыкновенным, да, вместе со всей историей. Так нет, — Стив тяжело вздохнул, — не получалось. Глодало чувство, что он где-то ошибается и что-то делает не так — но где, но что?

У Старка была мастерская. У Стива — зал, но спать там было неудобно. Не перетаскивать же туда диван, в самом-то деле?

Чем больше Стив подозревал себя в ошибке, тем меньше говорил. Наверное, со стороны это смотрелось как презрение, но, видит бог, иначе у него не получалось. Ещё слово — и он снова поссорится со Старком. Ещё слово — и он и вовсе перестанет понимать, что происходит.

Нет, после его приснопамятного выступления на благо нации с ним никто даже разговаривать не перестал, но как они смотрели…

— Что не так? — спросил Стив, едва появившись в зале, где Старка почему-то не было. Были — Наташа, Брюс, енот и Небула. Наташа массировала Брюсу виски. Енот развинчивал Небуле руку и что-то напевал вполголоса, смеялся в усы. Небула жмурилась.

— Какое не так ты имеешь в виду? — спросила Нат.

— Со мной, — сказал Стив, — со мной вот что не так?

Наташа покачала головой. Они с Брюсом сейчас смотрелись идеальной парочкой — Наташа на диване, Брюс — на полу, положил голову ей на колени, а она вот — массирует. Спокойная.

— У нас в Японии, — сказала безмятежно, — не было принято обгонять чужое понимание.

В Японии?

Брюс широко раскрыл глаза, перехватил Наташину руку и сел прямо, и Стив как-то почувствовал себя лишним. Ракета разложил на диване запчасти, видимо, руки Небулы и тихонько насвистывал. Стив пошёл в душ и спать. Возможно, завтра всё наладится само собой.

Но оно не наладилось. Стив столкнулся со Старком даже не на кухне, а у дверей спортзала, кто бы мог подумать.

— Роджерс, — сказал Старк.

— Тони, — сказал Стив.

Глупо же называть человека по фамилии, если прошёл с ним огонь и воду, а после схлестнулся из-за ерунды. Стив даже не помнил, из-за чего они тогда поссорились, наверняка что-то теоретическое, а потом слово за слово, ошибка за ошибкой…

— Не ожидал застать тебя в такую рань, — сказал Стив, когда Тони вошёл в зал вслед за ним. — Тем более здесь. Ты вроде не особенно…

— А ты любитель клеить ярлыки, — хмыкнул Старк, и Стив сам удивился, какая злость вдруг шелохнулась где-то в глубине души. Откуда она? Что они делили?

— Не бойся, я как паинька посижу у стенки, не помешаю, — заверил Старк и действительно уселся у стенки. На пол. Стив попытался было начать избивать грушу, как обычно, но блаженное забытье не приходило. Взгляд Старка — как щекотка. Как нытьё комара над ухом летней ночью, когда и так сон не идёт. Как соседская ругань за стеной.

— Тони, — спросил Стив каким-то самому уже надоевшим, горестным, безнадёжным голосом, почему он вообще со Старком завёл манеру говорить именно так? — Тони. Ты что-то хотел?

— Я — нет, — отрезал Тони, в мгновение ока оказавшись на ногах и будто бы готовясь обороняться. Он сжал кулаки и прижался к стене, а Стив всего-то подошёл поближе, да и остановился за несколько шагов. Глупости какие. Как будто Стив его когда-нибудь бил, или что.

— Я — ничего не хочу. А вот чего ты хочешь — вот это загадка.

По крайней мере Тони отлепился от стены и теперь обходил Стива по кругу — не на расстоянии руки, но прыжка бы, положим, вполне хватило. И до чего пакостная привычка оценивать всё и вся с точки зрения вероятной стычки, уж с Тони-то они ведь не дрались?..

— Я не пойму, — сказал Старк, и в этой фразе Стив опознал ту же злость, что почему-то то и дело вспыхивала в нём самом, — я вот чего не пойму, Роджерс. Сперва ты ставишь всё на карту, чтоб только сохранить грёбаного мать его невинно исстрадавшегося Бьюкенена Барнса, а потом, когда Барнс по скорбной случайности превращается в пепел, ты делаешь что? Делаешь вид, будто его, Барнса, и не было никогда. И этот вид ты делаешь не в кругу обеспокоенных и опечаленных друзей, а, мать его, на публике, и всё это страшно смахивает на стремление не то выслужиться, не то забыться и сдать командование над собой кому-то другому, и даже всё равно кому, лишь бы не думать.

Бывает иногда такое — человек говорит себе на английском, нормальный человеческий язык, но вот его слова вдруг начисто утрачивают смысл. Тони говорил, а Стив стоял и ни черта не понимал. Ни осколка, ни зацепочки, кроме того, что Старк всё-таки очень, очень зол, и это что-то личное, и что ужасно болит голова, хотя с чего бы. Потом сложилось щелчком — всё та же дурная шутка, что и вчера на площади, только неясно, с чего Старку вдруг участвовать.

— Я был о тебе лучшего мнения, — сказал Стив.

Старк подавился собственными словами, но посмотрел так, будто сейчас они у него хлынут носом. Как кровь. Но Стив продолжил, потому что вдруг стало очень важным объяснить:

— Не понимаю, что всё это за шуточки о Зимнем, и почему вдруг стало модно объявлять нас с ним лучшими друзьями, но ты же помнишь, что в тот раз я даже не участвовал в задержании.

Старк замер на месте. Протянул руку, будто бы хотел дотронуться, но опустил, не донеся.

— Роджерс, — сказал, — ты либо где-то стукнулся башкой, либо отменный урод. И я даже не знаю, какая версия нравится мне меньше. Отец всегда недобрым словом поминал твоё упрямство, да и тебя самого, если уж быть честным, но, знаешь, лично я как-то всегда предпочитал думать о людях лучше, чем они есть. По крайней мере о таких людях, как ты. Так что давай, вспоминай-ка, где и обо что ты бился своей несчастной головой, что ты ел, пил, с кем спал, что там ещё могло пойти не так, и покончим с этим. Не пугай меня.

Теперь уже Стив отступил на шаг, два. Глаза действительно видели хуже, всё вокруг плыло, как после хорошего сотрясения мозга, но где бы он мог удариться, скажите на милость, он вернулся вчера с этой несчастной площади и ушёл спать. Старк смотрел — озабоченно, чуть сощурившись, будто не решил, презирать или беспокоиться. Стив обмотанными бинтом пальцами — ведь собирался же тренироваться, а не это всё, — взъерошил волосы сам себе.

— Послушай, но ты же… — всё ускользало, мысли в голове как будто размывались в предрассветном мареве, и Стив выжимал из себя слова на чистом упрямстве, — …ты же как-то обмолвился, что Говард говорил обо мне только хорошее. И даже чересчур много хорошего, надоел тебе этим хуже горькой редьки. Нет? Я ошибся? Так может, и ты ошибаешься насчёт Солдата?

Старк только фыркнул:

— А нет, нет, ложная тревога, всё в порядке. Твоя манера поучать всех, кто попался под руку, осталась при тебе, так что, наверное, ничем-то ты не бился, старый добрый Стив Роджерс. Который был когда-то дружен с Баки Барнсом, чуть меня за него не убил, а теперь решил притворяться, что не у дел. Бездарно притворяешься, надо сказать. Твоему топорному удивлению расти и расти до…

Что значит «чуть не убил». Да за такие шутки…

— Что значит «чуть не убил»? Тони? Объяснись.

— Когда ты начинаешь говорить таким вот тоном, — буркнул Старк, — мне кажется, что в этот-то раз ты не промахнёшься.

— Объясни, — попросил Стив, — что ты имел в виду. Это не шутки.

— Да какие уж тут шутки.

— Объясни, — сказал Стив, и почему-то вдруг стало понятно, насколько они с Тони друг другу чужие. Или насколько Тони чужой Стиву, если он может вот так шутить.

— Объясни, или я…

У Старка, видно, тоже плавились мозги, потому что он подался вперёд, как перед дракой, и почти пропел, дразня:

— Ой, а что ты? Покинешь Башню? Довершишь начатое в бункере? Ну давай, Роджерс, конкретизируй как-нибудь уже свои угрозы, право слово, а то я как-то не проникся, самому неудобно!

Господи боже, как же он устал. Стив уселся на пол — фу, ну и пыль, что там думают роботы-уборщики.

— Тони, — попросил. — Объясни, пожалуйста. Я ничего не понимаю. Я и Зимний. Ты и эти болваны из правительства. И ты и Говард.

— Чёрт возьми, а я что пытаюсь делать! Ещё с Альтрона я пытаюсь и пытаюсь хоть что-то тебе объяснить, а ты только и можешь, что «Нет, Тони, на то я не пойду, на это тоже», и погляди, где мы все оказались!

— Нет, — сказал Стив, прикрыв глаза, потому что марево их слепило, а мельтешащий, жестикулирующий Тони просто сбивал с толку, — ты не пытаешься объяснить. Ты жужжишь, как комар. И как оставленная на полке посуда во время землетрясения. Мне тяжело.

— А мне не тяжело?!

И тут, когда Стив уже начал всерьёз подумывать посильнее удариться головой о стену, только бы отключиться, в зал вошла Наташа.

— Что, Росс наконец-то отдал приказ сбросить на нас боеголовку? — язвительно спросил Тони.

— Нет, — коротко сказала она.

— Ну слава богу, а то у тебя такое лицо, что я уж собрался сказать Пятнице, чтоб готовила нам эвакуацию на Гавайи…

— Тор заявил, что он уроженец Земли, — прервала его Наташа. — Общий сбор. Сейчас.

* * *

— Слушайте, а вот, ну, чисто в теории, — протянул Питер, — если вы вашему плащу скажете сделать что-то такое, не знаю, ух...

— «Ух»? — приподнял брови Стрэндж. — Мистер Паркер, хотите что-то спросить — формулируйте как полагается.

— Ну-у, я ни на что не намекаю, но знаете… — Питер замялся, и за него продолжил Фьюри:

— Парень прав, Стрэндж, если бы твой плащ был полноценным живым существом, я бы завербовал его в Щ.И.Т.

— Плащ очень полноценное живое существо, — отрезал Стрэндж. — Неспособность к вербальному контакту — это, как ни банально, не приговор, мистер Фьюри, но оставьте, пожалуйста, политические интриги с вербовками на потом. Плащ, отпусти мистера Квилла. — И прошипел недовольно: — Обязательно было вести себя так невежливо? Ты же знаешь, что людям такое неприятно.

Неприятно — это уж точно. Плащ не придумал ничего умнее, как, отыскав Квилла, завернуть его в тугой кокон и в таком виде доставить на место встречи. Кокон получился качественным, только нос торчал снаружи. Питеру, когда этот кулек появился из тумана, тут же вспомнились старые фильмы про мумии и египетские проклятия.

Плащ завозился, как будто недовольный тем, что его отчитали, и, вытряхнув Квилла под ноги Стрэнджу, взлетел на плечи Питеру и улегся, сердито подрагивая. Или обиженно? Питер на всякий случай погладил себя по плечу.

— Ненавижу вашу магию, — буркнул Квилл, поднявшись на ноги и отряхнув совершенно чистые колени. Чем он тут думал испачкаться, в небытии?

— Прошу прощения, — примирительно наклонил голову Стрэндж. — Предполагаю, Плащ предпочел использовать самый эффективный способ вас к нам привести, не приняв во внимание, что люди все-таки любят перемещаться с комфортом.

Плащ заерзал особенно активно, и Питер почти услышал ворчание: «Да чего ему там некомфортно-то?!»

Квилл заозирался и хмыкнул:

— И что это у вас тут за скаутский кружок? Узлы вязать учитесь?

— Здесь есть печенье, — невозмутимо сказал Барнс. — Хорошее место.

И положил в рот крекер.

На стене у него за спиной большими буквами было написано: «Лес — твой друг!» Ниже на пробковых стендах подробно демонстрировалось, как построить шалаш из веток и тента, как развести костер и как отличить ядовитых насекомых от безвредных. Правее стоял на полу картонный улыбающийся карапуз в полном скаутском обмундировании. Он показывал большой палец, на груди красовалась табличка: «Заправил штаны в носки? Молодец!»

Барнс хрустел печеньем, Квилл ухмылялся, глядя по сторонам, Питер нервничал. Вот зачем чертов камень вытащил из его воспоминаний именно это — мелкую комнатушку, где в начальной школе их действительно учили вязать узлы и заставляли щупать чучела птиц и определять вид по энциклопедии? Чучела — даже те были здесь, стояли на полке гурьбой и таращились искусственными глазами. Ф-фу.

Нервничал, правда, один Питер. Остальные, когда лес Барнса сменился комнатой с мертвыми птицами, просто расселись за деревянными партами, как будто это у них такой каждодневный аттракцион — скакать между разными локациями.

Хотя ладно уж, так и есть.

— Мистер Квилл, сядьте, — Стрэндж кивнул на пустующий стул и дождался, пока Квилл, не придумав, очевидно, очередную тупую шуточку, усядется. — Итак, мистер Квилл недавно поделился со мной…

— Это ты называешь «поделился»? — как-то невесело усмехнулся Квилл. — Приятель, это был фирменный допрос.

Стрэндж вздохнул, а Питеру захотелось пнуть Квилла под столом. Вообще-то, когда они тут во втором классе трогали мертвых уток, Питер так и делал с теми, кто его раздражал.

— О , нет, уверен, это был не допрос, — вместо Стрэнджа возразил Фьюри. — Поверь, я разбираюсь. Душу вытрясти колдун может, это да, а вот провести настоящий допрос — это вряд ли.

— Ну да, зато вы-то спец… — вяло ухмыльнулся Квилл и вдруг с силой провел ладонью по лицу, взлохматив челку и шмыгнув носом, и словно невидимую маску снял, которая у него отвечала за роль выпендрежника.

Квилл вдруг стал помятым усталым мужиком, и этот мужик заговорил тихо и хрипло:

— Да ладно, на самом деле, чего мне скрывать… Если вам это полезно, я имею в виду, то чего бы… В общем, я не знаю, что там происходит, если честно, и чем она занята… — Он нахмурился, настраиваясь. — Короче, я в нее врезался.

Пока он говорил — о том, как Гамора, разговаривая с ним, все время будто отвлекалась на что-то еще, точно на голоса в голове, и как потом появилась красная пустыня с блестящими лужами, и посреди пустыни — девчонка с зеленой кожей, — пока он говорил, его внимательно слушали. Ванда сидела, прикрыв глаза, Фьюри, скрестив на груди руки, с непроницаемым лицом ловил каждое слово и чему-то незаметно кивал, Стрэндж, сцепив пальцы в замок, отстраненно смотрел перед собой, Барнс подбрасывал в руке крекер.

Питер тихонько царапал ногтем стол. Он пока еще мало чего понимал — боже, да как будто когда-то было иначе, — но чувствовал, что вот-вот произойдет что-то важное.

— ...А потом она сказала: «Что, даже не попрощаешься?», — Квилл сглотнул, — или что-то такое, и смотрела она на меня, но и на кого-то другого тоже.

Повисла пауза, и Стрэндж негромко спросил:

— Где погибла Гамора?

Квиллу сложно всадили нож в живот, так он скривился.

— Она не…

— Она погибла, мистер Квилл, — жестко оборвал его Стрэндж, но продолжил гораздо мягче: — Мне жаль, и еще больше жаль, что мне нечем вас утешить, кроме смутной надежды, что все как-нибудь разрешится само собой и Гамора окажется жива, но такая надежда — крайне дурное лекарство.

— Бесполезное, — вдруг произнесла Ванда, и у Питера мурашки пробежали по позвоночнику. Он почти забыл, что она вообще здесь, а она смотрела теперь на Квилла припухшими от слез глазами. — Та, о ком вы говорите, принадлежит этому месту. Она и камень едины. Срослись. Это значит, что она мертва для реальности.

Квилл вдруг вскочил и саданул кулаком по столу, так, что подпрыгнули даже соседние. Показалось, что Квилл сейчас попросту бросится на Ванду или Стрэнджа, как доведенная до предела избитая собака, и Питер почувствовал, как с его плеч ушла тяжесть. Плащ ревниво прикрыл Стрэнджа и висел теперь, как красная тряпка перед быком.

— Уймись, — сказал Стрэндж то ли плащу, то ли Квиллу.

Лицо у Квилла перекосилось, словно его за щеки зацепили невидимыми иглами и теперь тянули в разные стороны; он мотнул головой, судорожно втянул воздух, выдохнул… И сел.

— Она тоже сказала, чтоб я губу не раскатывал, — едва слышно проговорил он. — Сказала… Что это расплата за то, чтоб все мы…

— Она сейчас — разум камня души, — кивнул Стрэндж. Плащ, успокоившись, улегся ему на спину. — И это огромный подвиг, мистер Квилл. Если мы сможем исправить совершенное Таносом, то половина Вселенной останется жива благодаря Гаморе.

Повисшая пауза напоминала минуту молчания. Питер мельком взглянул на Квилла и обалдел: тот плакал, безвольно опустив руки и крепко сцепив зубы.

Скрежетнули по полу ножки стула. Ванда, поднявшись, подошла к Квиллу, коснулась ладонью его затылка и на секунду застыла. Затем наклонилась и поцеловала его в лоб.

Что вообще происходит?

— Ты понял, — бесцветно произнесла она, и теперь Питер заметил на ее пальцах, все еще лежащих на голове Квилла, красные искорки. — Ты знаешь, что она пытается сделать.

Квилл дернул головой, но как-то беспомощно.

Когда он заговорил, он напоминал зомби.

— Она умерла на Вормире. — Это ответ на вопрос Стрэнджа, понял Питер. — «Адские воды». Так иногда называют Вормир. В основном в криминальной среде, лет двадцать назад ходили байки, дескать, хочешь надежно что-то спрятать — спрячь в адских водах, там сами черти не найдут. Потому что там один песок да лужи, и все, на сотни миль одно и то же, песчаные барханы, к тому же, имеют свойство перемещаться. Один мужик, помню, в шутку сказал копам, когда его изловили… А, ладно, неважно. — Квилл моргнул, вытер лицо рукавом. — Она его заманивает на Вормир, так я думаю. Таноса. И там… Черт знает.

— Ты знаешь, — не дала ему отмахаться Ванда. Квилл дернул головой, как будто только сейчас заметил, что его кто-то лапает за затылок.

— Хрен с вами, ладно, — поморщился он. — Гамора — она, знаете, не из тех, кто будет сопли разводить. Она как кого за яйца возьмет — так пиши пропало… Но с Таносом у нее все вот это отрубается к чертовой матери. Она когда думала, что его грохнула, рыдала так, словно ногу себе отрезала. Я имею в виду, она заманивает его на Вормир не чтоб там прикончить. А чтоб… Ну, промыть мозги, что ли. Пробудить — ха-ха — совесть.

— Чего сделать?! — не выдержал Питер. Квилл криво ему улыбнулся.

— Я не знаю, парень. У них там свои… Черт пойми какие отношения.

Питер ошарашенно покачал головой. С ума сойти, эта зеленая дамочка еще и чокнутая?

— Мистер Квилл, — подал голос Стрэндж; он один из них всех, кажется, не впечатлился разыгравшейся драмой сильнее, чем нужно. — Какова вероятность, что Танос действительно окажется на Вормире?

Квилл пожал плечами.

— Я откуда знаю? Этот уебок корчит из себя философа. Не удивлюсь, если он решит устроить в красных песках похороны с оркестром.

— Звучит как неплохая возможность застать его врасплох, — задумчиво произнес Фьюри. — Разумеется, если нам удастся вычислить точное время, когда гигант доберется до Вормира, и натравить на него все вселенские армии. — Тут выражения лица у него стало ироничным. — И, разумеется, если он будет увлечен настолько, что не щелкнет пальцами еще раз. Ах да, и если нам удастся донести этот крайне продуманный, безукоризненно отточенный план до выживших.

Тут все уставились на Питера, и он застонал.

— Да я пытаюсь, пытаюсь! Почему бы вам пока вообще не заняться планом? Директор прав, пока что звучит это все, ну, не очень надежно… Постойте! А что, если просто взорвать Вормир?! В смысле, ну, как в «Звездных войнах»...

Фьюри в ответ поднял руку и мрачным шепотом сказал:

— Щелк.

— И миллиард ракет, направленных на Вормир, превращается в мыльные пузыри, — засмеялся Квилл.

— Так на что угодно можно сказать, — обиделся Питер. Щелк у них, видите ли, а как раньше на Таноса идти с голыми рукам, так никакой щелк не волновал.

Стрэндж положил ладони на стол, этим простым жестом как-то умудрившись перетянуть на себя все внимание.

— Вернемся к началу, — сказал он. — Мистер Фьюри прав, выяснить местоположение Таноса в конкретный момент времени — это огромный шаг. Дальше у нас два… три туза, которые мы можем разыграть.

— Фактор неожиданности, — предположил Фьюри. — Если б я был гигантом-геноцидником, скорбящим где-то в пустыне, и тут в моей перчатке взорвался бы ни с того ни с сего один из камней… Так можно и пропустить летящую в голову пулю.

— Первый туз, — кивнул Стрэндж. — И самый надежный. Танос не сможет помешать нам выбраться, мы, как это ни банально, защищены тюрьмой, которую собираемся разрушить.

— И мы знаем, куда Танос направляется, и потенциально способны, — Фьюри покосился на Питера, и тот чуть не кинул в него крекер, да сколько ж можно?! — обеспечить ему там качественную встречу. Это у тебя второй туз, колдун?

— Верно, мистер Фьюри, — сказал Стрэндж и замолчал.

Так же, как всегда замолкает перед тем, как выдать кусок информации, который все с ног на голову перевернет. Почувствовал это не один Питер. Барнс скорчил рожу «ну вот, опять», Квилл нахмурился, Фьюри сощурил глаз.

— И есть третий туз, — наконец, поделился Стрэндж. — Затрудняюсь определить, в чьем он рукаве.

— В армии за такие паузы заставили бы драить сортиры, — как бы между делом намекнул Барнс, и Стрэндж усмехнулся и повернулся к Ванде.

— Камень разума, — медленно сказал он. Так, словно эти два слова должны были все сразу объяснить, но никто не подпрыгнул с криками «черт, точно!», и Стрэнджу, как всегда, пришлось объяснять. — Ванда разрушила камень разума, Танос попытался вернуть его, но древние артефакты — это не любимая чашка с Губкой Бобом, которую можно склеить и как ни в чем не бывало пить из нее какао. Это огромный источник энергии, и повредив оболочку, смешно рассчитывать, что обойдется без последствий.

Питер представил, как из огромной чашки с мультяшным Губкой Бобом ему на руки течет тонкими струйками какао, течет, течет, а потом чашка и вовсе лопается, и на пол в большую коричневую лужу летят осколки.

— Как-то тревожно выходит, если переложить этот ваш пример на могущественную штуку типа камня, — честно сказал он.

— Именно, Питер. Танос использует нестабильный, испорченный артефакт, и мы не можем угадать, какое влияние сейчас этот артефакт оказывает на Вселенную. Сила, которая призвана выстраивать логику событий, обеспечивать движение мысли, сейчас бесконтрольна. И как бы то ни было, сильнее всего она влияет на того, кто находится к камню ближе всех.

— Тогда это ерунда, — натянуло ухмыльнулся Квилл, — Танос и так двинутый, ничего ему не сделается.

— Ага, — подхватил Барнс, — всего-то станет еще более двинутым, и решит, что сто процентов — это как-то лучше, чем пятьдесят.

Питера снова слегка замутило. Нет, все-таки самое сложное в супергеройских буднях — это привыкнуть, что глупые шуточки тут не прекращаются никогда, а если наступает совсем задница, еще и усиливаются.

Стрэндж поймал его взгляд и неожиданно подмигнул.

И как ни в чем не бывало продолжил:

— Мистер Барнс прав, нельзя сказать наверняка, что произойдет с Таносом под действием камня. И что произойдет с остальным миром — тоже. И это мы должны выяснить как можно скорее.

Фьюри поднялся с места, потянулся до хруста в костях и прошелся по помещению, заложив руки за спину. Остановился возле полки с птицами и, разглядывая линялого гуся, подытожил:

— Итак, выдать задание выжившим Мстителям и получить от них информацию касательно того, не свихнулся ли весь мир разом. Прекрасно. Паркер, надеюсь, ты отдохнул.

Господи, да он что, Питера вообще не слушал? Вот когда Питер орал ему, что он ни черта не знает и устал пробовать впустую? Как он вообще стал директором Щ.И.Т.а, если слышит только то, что хочет?!

Питер уже открыл рот, собравшись выдать это все вслух, но вдруг услышал:

— Я помогу, — и с ужасом обнаружил, что к нему приближается Ванда.

— Эй, так мы не договаривались! — Стул испарился прямо под ним, и Питер еле устоял на ногах. — Давайте вот без этого, ладно?

— А Старк говорил, пацан смелый, — сказал Фьюри, но Питер только фыркнул: нет, как будто он еще не выучил все эти манипуляции, которые взрослые включают, чуть только им что надо. Ну уж нет!

Он твердо решил, что не приблизится к Ванде на расстояние меньше трех метров, и уже приготовился отстреливаться паутиной, ну, на всякий случай…

Но оказалось, что красная магия Ванды бывает очень быстрой. Ощущение было такое, словно Питеру в мозг вставили электрокабель, а сверху надели тугую шапку.

— Ого, — только и выдал он.

— Это безопасно? — без особого волнения поинтересовался Фьюри.

— Абсолютно, — равнодушно ответила Ванда. — Я усилю его ментальные способности. Он не умрет.

— После лекции про непредсказуемые последствия звучит особенно обнадеживающе, — заметил Барнс, но его Питер уже не услышал.

У него зашумело в ушах, и он, догадавшись, что от него требуется, сосредоточился на мыслях о тете Мэй. Сама возможность мыслить, складывать в голове ощутимые, гладкие, пульсирующие звуки в слова, «т-е-т-я-м-э-й», вдруг показалась чистым кайфом. Наверное, уголком сознания восторженно подумал Питер, так себя чувствовал Чарльз Ксавьер в Церебро. Чумовое наслаждение!

И он не особенно удивился, когда знакомый экранчик, задрожав, возник перед ним.